З е м и т (в слепой ярости). Ах так?! Негодяй!
Он бросается на Ванадзиня, хватается за ружье, хочет его вырвать. Это ему не удается. Он замахивается на Ванадзиня, но тот подымает ружье, и удар Земита приходится по прикладу. Земит опять хватается за ружье, пытается его вырвать. В момент, когда это ему почти удалось, приклад ружья цепляется за ствол ели, спусковой крючок ударяется о дерево, раздается выстрел. Ванадзинь, смертельно раненный, падает лицо вниз на землю.
— Так это было, — продолжал Земит, — и это чистейшая правда. Когда раздался выстрел и он упал... В первый момент я не понял. Я не хотел убивать Ванадзиня... Хотел только избить, проучить негодяя, который издевался над Ливией, издевался надо мной... Он был сильный и ловкий, я не смог его даже ударить... Да, я был как бешеный, но убивать... Нет, нет, нет!.. Я даже не пытался направить ружье на него... Я не знал, что ружье заряжено... Только старался вырвать его
— Но ваше дальнейшее поведение, — сказал я, когда Земит умолк, — заставляет считать, что вы хладнокровно скрывали следы преступления.
— Так ли уж хладнокровно?.. Когда Ванадзинь упал и я там стоял с ружьем в руках... Наклонился и увидел его размозженный висок... Понял, что уже ничем нельзя помочь... Я убежал в ужасе... И все время повторял, повторял даже вслух, что я не убийца, что я не хотел, не хотел убивать! Только не это! Да, я спрятал ружье... Я знал, что оно принадлежит Ешкулю... Да, я лгал, изворачивался... Я понимал: надо было пойти и все рассказать... Но я не смог. Конечно, это была трусость... Мне казалось, что это означало бы признаться, что я умышленно убил Ванадзиня... Думал, никто не поймет, не поверит, что это нечаянно...
Вот и все.
Мы уезжали в Калниене, конечно, увозя с собой Яна Земита. Из головы у меня не шла злая мысль, что на скамью подсудимых рядом с Яном Земитом нужно было бы посадить Ливию, а может быть, и Теодору.
41
В первом часу ночи я шел домой по затихшим улочкам Калниене, с наслаждением вдыхая прохладный воздух и чувствуя, как расслабляются мои напряженные нервы.
Последнее, что я сделал в тот вечер, было освобождение Райбача. Он тоже в конце концов рассказал то, что скрывал раньше. Оказывается, за Райбачем водились кое-какие мелкие грешки, оттого он и лгал на допросах. Например, в комнату Ешкуля он зашел за ключом, чтобы взять бензин из бочки, стоявшей в амбаре Ешкуля. Нет, бензин-то был его собственный, только доставал его он «слева» и при случае спекулировал им.
Едва я успел войти в свою комнату и зажечь свет, зазвонил телефон.
— Айя, ты?
— А кто же? Я звоню тебе каждые четверть часа. Не бойся, расспрашивать не стану... Скажи только... Ты наконец... Можем ли мы завтра...
— Да, Айя! Завтра я свободен!
— Тогда мне все ясно. Как хорошо! Ну, до утра! А теперь отдыхай. Спокойной ночи!
Я стоял у телефона, смущенно улыбаясь, в ушах еще звучал ласковый голос Айи.
Я сел в свое спальное кресло. Вынул из кармана куриного бога и покачивал его на ладони. Задумчиво посмотрел на картину — старый моряк, усмехнувшись, спросил добродушно и понимающе:
— А что ты теперь станешь делать с этим косоглазым идолом, с таинственным талисманом, в котором, оказывается, вовсе не было никакого скрытого смысла?
— Отдам ребятишкам — ну, этим, Эдвину и Айвару...
Но сейчас мне не хотелось начинать диалог со старым насмешником.
Не хотелось признаваться ему, что единственное мое желание — это чтобы завтра, послезавтра и вообще никогда у нас не случалось ничего трагического, непоправимого.
СКАЛА ДИРЕКТОРАПовесть
1
Я отказался от участия в пикнике, на который Айе хотелось поехать. До этого случая я не замечал, чтобы моя будущая жена нуждалась в обществе больше, чем я. Впрочем, ее можно было понять: Айя работала на фабрике, директором которой был Зар, и большинство приглашенных были ее товарищи по работе.
Свое нежелание ехать с ними на Пиекунские скалы я объяснил Айе примерно так:
— Меня это общество нисколько не привлекает. А душа этого общества, ваш директор Зар с его красавицей женой, — и того меньше.
Айя ответила:
— Прости, Берт, ты слишком часто составляешь мнение о людях на скорую руку — тяп-ляп и готово! Ты же совсем не знаешь Зара. Не я одна, весь коллектив сходится на том, что новый директор на редкость приятный человек. Можешь не сомневаться, новых начальников всегда разбирают по косточкам крайне придирчиво!
— И что же?
— Да хотя бы то, что он даже к уборщице относится с таким вниманием и уважением, словно она по меньшей мере замминистра. Этого тебе недостаточно?
— А что, если это всего-навсего дешевая подделка под демократизм, погоня за популярностью?
— Берт, это нелепо! Зачем обязательно подвергать сомнению все лучшее в людях? Почему Зар не может быть умным, по-настоящему демократичным начальником? Зачем все истолковывать вкривь и вкось только из-за того, что ты испытываешь к нему антипатию. Не ты ли как-то утверждал, что не имеешь права поддаваться ни собственным, ни чьим-либо антипатиям, отвращению, ненависти, гневу?
— Айя, не будь чудачкой! Откуда у меня может взяться отвращение к твоему директору, уже не говоря о ненависти? Этот человек мне абсолютно безразличен.
Я хотел обнять ее, но она уклонилась.
— Нет, Берт, знаешь... На твоем месте мне было бы стыдно за ваше учреждение, вашу прокуратуру. Подумать: Зар пригласил многих из ваших — и пожалуйста! Бредис наотрез отказался, а твой Старый Сом не счел даже нужным...
Айя заступалась за нового директора с преувеличенным пылом, и мне захотелось ее подразнить. Я обронил:
— Что касается Старого Сома, могу тебе открыть причину его отказа: Друва заявил, что испытывает неодолимое предубеждение против людей, которые на свои приемы спешат пригласить председателя комитета народного контроля, заведующего райфинотделом, начальника милиции, прокурора, следователей...
— Все равно я права. Именно от Старого Сома ты заразился недоверием к людям! Прости, Берт, а имеются у тебя собственные суждения и характер? Чем дольше ты работаешь в прокуратуре, тем нетерпимее становишься! Неужели ты сам не замечаешь, что в вашем учреждении нездоровая атмосфера, что подозрительность все глубже въедается в вас?
— Не замечаю.
— Не прикидывайся! Если жить по заповедям твоего Сома, надо забиться каждому в свою нору и... Это же нигилизм желчных неудачников...
— Опомнись! Откуда ты все это взяла? — вскричал я, ошеломленный яростной тирадой Айи, но она не унималась:
— Видеть в любом человеке прежде всего потенциального мошенника, если не преступника, — это ли не верх нигилизма? Продолжай в том же духе, скоро ты сделаешься точной копией своего Старого Сома, этой мерзкой рыбы, вздувшейся от злости и желчи!
— Хватит!
— Нет, не хватит! Ты говоришь, только руководящих работников пригласили! А я, а...
— Ты технолог фабрики, значит тоже ответственное лицо.
Айя махнула рукой, вскочила и стала собираться, недвусмысленно проявляя решимость все-таки принять участие в поездке. Мне оставалось только последовать ее примеру, если я не хотел провести воскресенье в одиночестве. Но я заупрямился и остался дома. Идя к двери, Айя не удержалась еще от одного поучения:
— Вообще, что это значит — ответственное лицо? По-моему, каждый человек ответствен за что-то перед другими...
Хлопнула дверь, я остался один.
На следующее утро я позвонил Айе. Вначале она была сдержанна, голос звучал устало, и я уж подумал, что с пикника вернулись поздно и потому Айя не выспалась. Я спросил ее:
— Как вчера погуляли?
— Жутко, лучше не спрашивай.
— Что такое?
— Зар погиб.
Я сразу понял, что Айя не шутит. Случилось что-то ужасное. Но что? Хотелось разузнать поподробнее.
— Как это произошло?
— Под вечер пошли искупаться. Ну и... когда вернулись к машинам, обнаружили, что Зара нет.
— Утонул?
— Нет!
— А что же?
— Просто его не было. Стали искать... И нашли... Жуть, жуть! Он сорвался со скалы... и разбился.
2
Прошла неделя, Зара похоронили. Разговоры о его трагической смерти в городе не смолкали. На Пиекунские скалы устремлялись потоки людей — мне всегда казалось непонятным, почему места катастроф и всевозможных мрачных событий не только не отталкивают, а, наоборот, притягивают, возбуждают любопытство большинства людей; так и здесь — всем хотелось своими глазами увидеть, как выглядит скала, сорвавшись с которой нашел свой конец Зар. Эту скалу даже окрестили «Скалой директора».
Мало-помалу возбуждение улеглось, жизнь вошла в обычное русло, и трагическим происшествием продолжали интересоваться только у нас в прокуратуре.
Судебно-медицинская экспертиза установила, что у покойного на груди в области ключицы имеется подкожный кровоподтек, который мог явиться следствием несильного удара или толчка. Кровоподтек не был результатом падения на камни: Зар упал на них спиной, сломав позвоночник и разбив затылок. Прокурор Друва высказал подозрение, что произошло убийство. Ведение следствия он поручил следователю Альфреду Бредису.
Насколько продвинулось следствие по этому делу, я знал лишь в общих чертах. Были допрошены все участники пикника, но от них Бредису не удалось узнать ничего существенного. В то время, когда Зар упал со скалы, он, по-видимому, был совсем один.
Однажды все-таки у нас случилось нечто из ряда вон выходящее, и Друва по этому поводу созвал совещание.
Прежде всего Старый Сом прочитал нам анонимное письмо, только что полученное Бредисом. Оно было составлено из букв и слов, вырезанных из газеты и наклеенных на лист бумаги. На конверте — рижский штемпель. Письмо было заказное, обратный адрес, как выяснилось, вымышленный. Текст гласил:
«Гражданин следователь!