Всерьез рассердиться на сплавщика я не мог. Он закусил нижнюю губу, уперся и стал ловко действовать... Нет, это не было хитростью, попыткой выиграть время на обдумывание разговора со мной; бревна в реке действительно налезали друг на дружку. И как это ни странно, чем больше я смотрел на сплавщика, тем меньше оставалось у меня уверенности в том, что я нашел преступника. Дело не только в интуиции — слишком часто мне вбивали в голову, что на нее нельзя полагаться; было еще кое-что, а именно — не меньше чем двухнедельная щетина на массивном подбородке Расиня. Бредис упоминал о запахе «Шипра», из этого следует, что нападавший на него человек недавно брился... Одежда — это еще ни о чем не говорит, он мог переодеться; но «Шипр»? Да и ростом Расинь был великан, тогда как Бредис описал мне человека среднего роста.
Между тем сплавщик расправился с бревнами и улегся навзничь, немного поодаль от нас на сухом песке, положив багор рядом; закурил, оперся на локоть и, повернувшись вполоборота, стал пристально глядеть мне в лицо.
— Когда вы последний раз были у Виты Клейн?
— Тебе-то что? — Ответ прозвучал неторопливо, но синие глазки вспыхнули.
— Вы слышали выстрелы шестого июля вечером?
— Слышал.
— Расскажите, при каких обстоятельствах!
— Какие там еще обстоятельства! Стоял у киоска, покупал курево. Слышу — стреляют.
— У какого киоска?
— На Рижской улице, у садика.
— Вы у киоска были одни?
— Нет, был еще милиционер.
— Что он делал?
— Да что ему делать? Стоял, глазел в сторону Дворцовой улицы.
— Дальше?
— Что — дальше?
— Когда стреляли...
— Когда стреляли, побежал на Дворцовую как угорелый. Не я, милиционер.
— А вы?
— Я купил курево. Пошел к Клейн. А тут уж дальше не твое дело.
— Когда вы шли к дому Клейн, видели какого-либо человека?
— Человека? Нет! Было уже поздно.
— Это точно? Никого?
— Я же тебе сказал: нет!
— А куда делся милиционер?
— Он-то? Кинулся в соседние ворота. Соседние с домом Клейн.
Лапсинь, который сидел, равнодушно повернувшись к нам боком, с преувеличенным интересом озирая речной пейзаж, очевидно, почувствовал мой взгляд, взглянул на меня и пожал плечами.
— Значит, милиционер вбежал в ворота дома номер восемнадцать?
— Я же тебе сказал!
— А войдя в квартиру Клейн или перед тем, во дворе, вы тоже ничего не видели и не замечали?
— Нет.
— Последний вопрос: кроме вас, в квартире у Клейн был еще какой-нибудь гость?
— Что? Ты что этим хочешь сказать?
— Я спрашиваю только то, что спрашиваю, и жду ответа.
— Не было других гостей. Я был один.
— Спасибо! Это все, что мне от вас было нужно.
— А мне от тебя и того не нужно. — Тон был приветливее слов. Синие глаза опять смотрели на реку.
— Извините, что оторвал от дела, и всего вам хорошего, — я слегка пересолил в смысле вежливости.
— Будь здоров! — Расинь схватил багор, встал и спустился к воде.
Когда мы удалились немного, я налетел на Лапсиня:
— Как же это так? Вы-то уверяли, что не видели ни одного человека на улице! Расинь же был там?
— Наверно, но я ведь не сводил глаз с уходившего Бредиса, а когда выстрелили, помчался туда без оглядки. Кто же в такую минуту станет оглядываться, стреляли же передо мной, а не сзади, — оправдывался Лапсинь.
— Ясно. Кто же стрелял в Бредиса, кто стрелял, а, Лапсинь? Расинь это не мог быть, он шел за вами, а стреляли, по вашим словам, впереди.
Лапсинь, похоже, чувствовал себя виновным в том, что я потерял следы.
— Разыщем, — воскликнул он с излишней бодростью, — на нашей стороне все шансы. Мы-то знаем, что девяносто процентов всех преступлений раскрываются даже больше...
Он утешал меня, как умел, — славный парень, ей-ей славный парень, — и пушистые непослушные волосы опять нимбом сияли над его головой.
15
Мы ехали в город. Я глядел по сторонам, стараясь не поддаваться отвратительному настроению. Казалось все летит кувырком, из рук валится...
А в лесу-то как хорошо, грибы, наверно, растут не по дням, а по часам, прямо у дороги виднеются желтые и алые шапочки сыроежек. Вот бы сейчас корзинку, ножик...
А на берегу реки невозмутимо делают свое дело сплавщики, самоуверенные, здоровенные парни; у них уж не вывалится из рук то, что они хотят удержать... Чертовщина! Да что я, замечтавшаяся школьница, которая копается в себе, чтобы скорее записать в дневник как она «чудесно» или «ужасно» чувствует?! Кто я — будущий неврастеник или же...
Лапсинь наклонился ко мне и сказал через плечо:
— А что, если Расинь все-таки сообщник? Если не только он, но и человек, напавший на Бредиса, все-таки находились в тот вечер в квартире Клейн? Он же не сознается по-хорошему!
В это мгновение я думал точь-в-точь о том же. И как многие люди, еще не научившиеся владеть собой, излил свое дурное настроение на голову Лапсиня:
— Благодарю за идею, товарищ советник юстиции!
Слово не воробей, вылетит — не поймаешь... Лапсинь только взглянул на меня, как на психа, и уже не раскрывал рта.
Я думал. Наличие рядом с преступником его сообщника теоретически допустимо. Должен же был преступник куда-то деться, не улетел же он, как летучая мышь, не ушел в землю, как крот!
Мы ехали уже по Калниене.
— На Дворцовую, восемнадцать, — сказал я Лапсиню.
Я, собственно, не знал, что мне там делать. Двор дома Бредиса, парк, сквер исхожены вдоль и поперек.
В поистине безнадежном настроении я вошел рядом с Лапсинем во двор дома Бредиса. Абсолютно ясно было мне лишь направление бегства преступника: пули, выпущенные вслед ему из пистолета Бредиса, мы нашли — одна застряла в штукатурке под воротами, другая — в дровах.
— Лапсинь! — заговорил я, тоном голоса стараясь сгладить свою недавнюю выходку. — А за дрова, в щель между дровами и оградой парка, вы заглянули, когда гнались за преступником?
— Конечно, сразу же, как вернулся из парка.
— Как вернулись из парка... А что вы бы сделали на его месте? Если б сидели там, за дровами?
Лапсинь помялся, подумал. Влез за поленницу. Щель кончалась у стены дома.
— Нет, дальше там залезть некуда, — объявил он разочарованно.
Лапсинь посмотрел вокруг и вверх, протиснулся в самый угол, обшарил каменную ограду, концы поленьев, нагнулся, отбросил одну плаху, пролез еще дальше и скрылся с глаз.
Выяснилось, что между стеной дома и концами поленьев все же можно было пролезть — у самой земли была небольшая щель, которую прикрывала плаха, отброшенная Лапсинем, оттого мы и не заметили эту щель раньше... Но если преступник пролез здесь, то почему его не увидел Бредис, стоящий всего в восьми метрах от стены дома? Разве что Бредис смотрел только в сторону парка, куда бежал преступник, а затем и Лапсинь. У преступника была обувь на мягкой подошве. А что, если он рискнул и за спиной у Бредиса прошел по двору и скрылся в доме восемнадцать? Эту возможность мы не учитывали раньше, нам казалось, что преступник не мог бы войти в дом восемнадцать, не замеченный Бредисом.
— Такая возможность теоретически допустима, — рассуждал я вслух, — но практически не означает ли это, что он полез прямо в ловушку? Ну, прошмыгнул в дом, а дальше что? Выйти через другой ход на Дворцовую исключено, один из трех — Лусте, Лапсинь или Расинь — увидел бы его наверняка. Сразу затем явились работники милиции. Опытные преступники иногда выбирают укрытия под самым носом у сыщиков, полагаясь на то, что в таком месте никому не придет в голову их искать. Но ведь и собака не взяла след! Может быть, Джером был не совсем здоров?
Мы зашли в дом, поднялись на второй этаж. На площадке, налево — квартира Бредиса номер четыре, направо — квартира номер три. Больше квартир там не было.
Я машинально потянул за ручку двери квартиры номер четыре и отшатнулся, будто меня хватило током: дверь открывалась!
— Лапсинь, неужели Бредис, уходя из дома, не запер дверь?!
— Исключено!
— Как вы можете категорически утверждать это?
— Я же его ждал здесь, видел, как он вставляет ключ в скважину, даже слышал, как ключ поворачивается два раза. Да еще за ручку он дернул, проверил! Тут что-то неладно, факт!
— Спокойствие, Лапсинь, спокойствие! Зовите дворника и кого-нибудь из соседей.
Оба мы были взволнованы, подавленное настроение исчезло, казалось, в воздухе потрескивают невидимые искры.
Когда вошли в квартиру, нам сразу стало ясно, что тут вправду что-то неладно: на полу в комнате Бредиса были разбросаны бумаги, на письменном столе — тоже, ящики стола вытащены и их содержимое, без сомнения, перерыто...
Я позвонил Бредису в больницу и спросил, запер ли он дверь, уходя из дома, и в порядке ли оставил бумаги. Бредис встревожился, — конечно, все оставлено в полном порядке, беспорядок ему вообще несвойствен, тем более в «бумажном хозяйстве».
Значит, в квартире кто-то побывал.
Скрупулезная проверка квартиры дала, однако же, малоутешительные результаты: не было обнаружено никаких следов или отпечатков пальцев посторонних. Очевидно, здесь побывал опытный преступник. Дверь была не взломана, а искусно отперта.
Был ли это тот же человек, который стрелял в следователя? Не вскрыл ли он квартиру и стол сразу же после ухода Бредиса с Лапсинем и не вернулся ли сюда уже после стрельбы, чтобы спокойно выждать, пока уляжется внизу суматоха, а ночью уйти? Мы с Лапсинем сегодня уже подумывали о таком варианте. Если так, то дерзость преступника оправдалась, он не ошибся, считая нас... Черт, мы же как раз «у себя под носом» искали всего поверхностнее, шляпы мы, шляпы!
И все-таки, что он искал здесь? Перерыт был только письменный стол. Нет, «работал» не обычный взломщик. Скорее всего искали какие-то документы, говорящие о ходе следствия по делу об убийстве Зара... Наивный, собственно, расчет! Следователь же не хранит документы дома, разве что свои личные заметки.