Я больше не беседовал с ТХ: то, что происходило сейчас, и так уж было достаточно скверно, и мне знать не хотелось, что может случиться в будущем. Вместо бесед с ним я перечитывал его книжку. Хоть я читал ее уже тысячу раз, были места, которые я подзабыл. Я забыл, например, как он просил Эрин выйти за него замуж — всю эту сцену с койотами и факельным огнем. Может, я не столько забыл ее, сколько не заинтересовался ею раньше. Для меня она значила мало. Его первый брак для меня был более или менее понятен, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, потому что всякий раз, как встречаешь кого-нибудь, решаешь, что женишься. Я тоже, к примеру, думал, что женюсь на Алисии первые пару недель. Но вы не можете по-настоящему думать о втором браке в мои годы — так я считаю. Тогда, правда, я чувствовал себя так, как будто мой первый брак, которого на самом деле еще не было, уже состоялся, и у нас был ребенок, и все это создавало путаницу. Так что читать про ТХ и Эрин было бесполезно. Потому что ТХ женился на Синди и у них родился Рили, и они пережили это. ТХ и Эрин — это будущее. Если переживу все это, больше никогда не женюсь, в этом я был уверен. Но, может, у этого есть какая-то другая сторона. Нечто такое, ради чего стоит заглянуть в будущее. Что-то вроде Эрин, если даже это не Эрин и не какая-то другая женщина или девушка.
Вот почему «Хоук. Профессия: скейтбордист» — блестящая книга. С какого бы места ты ее не открыл, всегда найдешь то, что может тебе пригодиться в жизни.
Когда мама вернулась с работы, она сказала мне, что мы должны собираться на прием, потому что кто-то в совете связал ее с хорошим консультантом по семейным вопросам, и поскольку этот советчик — друг друзей, то он примет нас без очереди и уже назначил на половину седьмого.
— Чаю попьем? — задал я вопрос. Это единственное, что пришло мне в голову, хотя я понимал, что этого недостаточно для урегулирования проблемы.
— Потом попьем. Можем все втроем пойти куда-нибудь и посидеть потом...
— Втроем? Откуда ты знаешь, что этот консультант пойдет с нами пить чай?
— Не консультант, глупышка. Твой папа. Я уговорила его идти с нами. Даже он понимает, что это серьезно — то, что ты убежал.
М-да, это на самом деле несчастье, когда вся семья занимается проблемой, которой в реальности не существует. То есть тема-то есть, но они про нее не знают и не догадываются, что не знают. Вот был бы прикол, если бы что-то еще могло меня позабавить.
Консультанта звали Консуэла, что в первую же минуту ввергло моего папу в плохое настроение. Не знаю, можно ли назвать его расистом, потому что я никогда не слышал от него ничего дурного о неграх, мусульманах или азиатах. Но в Европе он не переваривает всех и каждого. Он терпеть не может французов, испанцев, португальцев и итальянцев... Почему-то он ненавидит всех, кто приехал из мест, в которые приятно смотаться в отпуск и куда сам ездил. Он утверждает, что это они первыми начали, что это его все не выносят, однако я пару раз был с ним в отпуске, и скажу, что это неправда. Он каждый раз нарушал распорядок и начинал ругаться первым. Я пытался поговорить с ним об этом, но никогда ничего путного не выходило. Ну да, это его дело, ему же и хуже. В прошлом году он ездил в Болгарию, но и там ему не понравилось. Правда состоит в том, что он не любит выезжать за границу, так что это даже хорошо, что Африка и другие места, где живут негры, слишком далеко. А то он стал бы закоренелым расистом, и вам пришлось бы перестать с ним общаться.
Мы, собственно, и не сомневались, что Консуэла из Испании, потому что она говорила с испанским акцентом. Всякий раз, когда она произносила какое-либо слово неправильно, у папы просто пар валил из ушей.
— Итак, — сказала она, — Сэм, ты побежал из дому, правильно?
— Сбежал, — поправил папа.
— Спасибо, — поблагодарила Консуэла. — Я иногда делаю ошибки в моем английском. Я из Мадрида.
— Никогда бы не сказал, — саркастически заметил папа.
— Спасибо, — еще раз выразила признательность Консуэла. — Итак, — продолжила она, — Сэм, ты сбежал из дома. Можешь объяснить почему?
— Да, могу, — ответил я. — Я уже говорил маме. Школа достала и потом... Я начал плохо себя чувствовать, когда мама и папа развелись.
— А когда они развелись?
— Всего каких-то десять лет назад, — ввернул за меня папа. — Так что дело-то больно уж давнее...
— Ага, продолжай, — бросила ему мама. — Еще одна небольшая порция гадостей ему не повредит, конечно.
— Что мы разошлись — ему всю жизнь было как с гуся вода. Вовсе не поэтому он смотался в Гастингс. Случилось что-то, о чем он нам не говорит. Может, он наркоту употребляет или что-то такое.
Естественно, он был прав. Но он оказался прав самым мерзким образом. Он подозревал, что я что-то скрываю, потому что сам он, злобный сукин сын, всегда во всем видел только худшее.
— Что же это, по-вашему, Дэйв?
— Не знаю. Его спросите.
— А я спрашиваю вас.
— Какой смысл спрашивать меня? Откуда я знаю...
— Мы спрашиваем вас, потому что такие беседы дают каждому возможность высказать то, что у них на душе, — объяснила Консуэла.
— А, ну давайте, — огрызнулся папа. — Вы уже решили, что во всем виноват я.
— Когда это она говорила такое? — стала нападать на него мама. — Видите? Вот такой он человек. Вы с ним никогда ни о чем не договоритесь. Неудивительно, что Сэм сбежал.
— Значит, это моя вина, — пробурчал папа.
— Можно мне сказать кое-что, — перебил их я. — Разрешается?
Все замолчали и с виноватым видом уставились на меня. Все это было затеяно ради меня, однако никто не обращал на меня внимания. Единственная тема заключалась в том, что у меня не было на уме ничего такого, что стоило бы сказать. Следовало объявить только, что Алисия беременна, но для такого признания это были явно не подходящие место и время.
— О, не беспокойтесь, — сказал я. — В чем дело-то?
И я сложил руки на груди и опустил глаза, будто и не собирался что-либо заявлять.
— Ты считаешь, — спросила Консуэла, — что нет никакой проблемы, о которой стоит поговорить?
— Да, — буркнул я.
— Дома он так объяснял, — вмешалась мама. — Однако здесь...
— Но ведь его огорчения из-за вашего развода тоже стали для него новостью. Так что, может быть, он не так много говорит дома, как вы думаете?
— Когда наконец испанцев перестанут брать в консультанты? — не выдержал мой папа.
Если бы он слушал то, что она говорит, а не только подсчитывал ее ошибки в английском, он бы стал нападать на маму. Ведь Консуэла пеняла именно на нее, что мама мало обо мне знает. Но папе было на это плевать. Иногда я представляю, что было бы со мной, если бы я уехал в Барнет и поселился там с папой. Стал бы я так же ненавидеть испанцев, как он? Вероятно, я не стал бы скейтером, потому что там не везде есть асфальт. И папа не стал бы заботиться о том, чтобы я рисовал. Так что я наверняка был бы хуже. Хотя, с другой стороны, я не познакомился бы с Алисией, а встретить Алисию — это хорошо. Не быть знакомым с Алисией — это перевешивает все остальное.
— То, что я испанка, — это проблема? — спросила Консуэла.
— Нет-нет, — отозвался папа. — Это просто очаровательно.
— Я давным-давно вышла замуж за англичанина. Я много-много лет живу здесь.
Папа состроил мне гримаску, не обращая на нее никакого внимания. Гримаска была замечательная, потому что она говорила: «Ну и почему же у тебя такой ужасный английский?» И сделать снова такую ужимку было очень трудно.
— Но пожалуйста... У Сэма много проблем, проблемы серьезные. Мы должны обсудить их за то время, что у нас есть.
Много-много проблем.
— Сэм, ты сказал, что у тебя и в школе проблемы.
— Да.
— Можешь рассказать о них?
— В действительности их нет.
И я опустил глаза. Проволынить этот час оказалось гораздо легче, чем я думал.
Наконец мы все трое решили пойти поесть и еще немного поболтать. Мы направились в кафе, заказали рис карри, и, пока ждали заказа, мама с папой начали все сначала.
— Ты считаешь эту беседу бесполезной?
— Да, — ответил я.
Это была чистая правда. Если бы у меня существовали проблемы в школе, если бы я переживал из-за того, что родители разошлись, — тогда это было бы наилучшее место для обсуждения их. Беда в том, что ничего подобного не имелось, и я не мог винить в этом ни Консуэлу, ни кого-то другого.
— А как насчет Алисии? — спросила мама.
— Кто такая Алисия? — насторожился папа.
— Девочка, с которой Сэм встречался. Похоже на то, что это первая девушка, с которой у него было всерьез. Так?
— Ну, допустим.
— А теперь вы не встречаетесь? — спросил папа.
— Не-а.
— Почему?
— Не знаю. Просто...
— Так нет ли связи?
— Какой связи?
— Сперва вы расстаетесь с Алисией, а потом ты сбегаешь в Гастингс.
— Не-а.
— Правда?
— Ну, знаешь...
— Вот! Вот оно! — закричал папа, и опять наехал на маму: — Ну и почему же ты не разобралась в этом раньше?
— Он не говорил, что одно вытекает из другого.
— Не говорил?! Он сказал «ну, знаешь...». Наконец-то он хоть что-то толковое произнес. На языке Сэма это значит: «Эта девушка меня всего измочалила, я не смог больше терпеть и сбежал».
— Это правда? — переспросила мама. — Именно это означает «ну, знаешь...» на языке Сэма?
— Да, допустим.
Я не чувствовал, что говорю неправду. По крайней мере, я говорил о человеке, который к этому причастен, в отличие от школы и их развода, которые ни при чем совершенно. Потому ощутил нечто вроде облегчения. Алисия реально меня измочалила, по-своему. И я в самом деле не мог больше терпеть.
— И чего ты хотел добиться тем, что сбежал? — спросил папа.
Разумный вопрос.
— Не хотел больше жить в Лондоне.
— Ну и как тебе Гастингс — хорошо там? — спросила мама.
— Ну... Не совсем. Я же вернулся. Я думал, будет неплохо.
— Нельзя уезжать из города каждый раз, когда тебя что-нибудь достанет, — изрек папа. — Так ты всю жизнь проведешь в разъездах. Сменишь кучу городов.