лом. Мы хотим знать о следующих днях и ночах, о том вечере, к примеру, когда ты хотел поговорить со своей голой подругой, или бывшей подругой, и не знал, можно или нельзя.
— И что же мне делать? — спросил я у Андреа.
— Постучись, — ответила она.
Это был, надо признать, более чем разумный ответ. Я поднялся по лестнице и постучал.
— Сейчас-сейчас, — ответила Алисия.
— Это я.
— Что ты здесь делаешь? Простуда прошла?
— Нет, — ответил я, достаточно быстро произнеся это мое «нет», которое прозвучало как «дед», как бы доказывая, что нос у меня все еще заложен. — Поговорить надо.
— О чем?
Я не хотел объяснять ей то, что перестану общаться с Руфом через пятнадцать лет через дверь ванной.
— Ты можешь выйти? Или я войти?
— Ох, черт тебя дери!
Я услышал, как она выбирается из ванны и отпирает дверь. На ней был накинут халат.
— Я думала, что могу десять минут побыть одна.
— Извини.
— Ну, что тебе надо?
— Ты хочешь говорить здесь?
— В нашей комнате спит Руф, в моей комнате. А внизу родители.
— Можешь, если хочешь, опять залезть в ванну.
— Ага, и у тебя перед глазами будет приятное зрелище?
Прошло всего две минуты, а она уже успела истрепать мне нервы. Не хотел я любоваться ею. Хотел побеседовать о том, смогу ли я общаться с сыном. Я предлагал ей опять лечь в ванну, поскольку мне было неудобно, оттого что ей помешал.
— Есть мне на что смотреть, кроме тебя, — ляпнул я. Зачем я это сказал? Я же имел в виду другое: «У меня есть дела поважнее, чем смотреть на тебя». Просто я был зол на нее, а она вела себя вызывающе. — Есть на кого... — поправился я, потому что ведь Алисия — «кто», а не «что».
— Что это значит?
— То, что я сказал.
Я не думал, что она поймет это превратно.
— Так ты уже встречаешься с кем-то? Спишь с другой...
— О чем ты?
— Ты, говнюк! «Ах, я простудился». Врун. Пошел вон! Ненавижу тебя!
— С чего ты это взяла?
— Тебе есть на кого смотреть? Так иди и пялься, глаза себе высмотри!
— Да нет, я...
Она не дала мне договорить. Алисия пинками выставила меня за дверь, а тем временем на лестнице появилась Андреа.
— Что здесь происходит?
— Сэм пришел сказать мне, что встречается с кем-то другим.
— Очаровательно! — сказала Андреа.
— Больше Руфа не увидишь! — кричала Алисия. — Не подпущу тебя к нему!
Я не мог в это поверить. Это было совершенным безумием. Полчаса назад я переживал оттого, что мне не дадут общаться с Руфом через пятнадцать лет, и прибежал, чтобы поговорить с Алисией, — и вот теряю его прямо сейчас, в первый же день этих пятнадцати лет. Мне хотелось ударить ее, но я просто развернулся и направился к лестнице.
— Сэм, — приказала Андреа, — стой здесь! Алисия, мне все равно, что сделал Сэм. Ты не должна поступать так, если не произошло что-то уж совсем серьезное.
— А то, что случилось, — разве не серьезно, ты так думаешь? — спросила Алисия.
— Нет, — ответила Андреа. — Я считаю — нет.
Все как-то пришло в норму. Алисия оделась, Андреа налила нам по чашке чая, и мы сели на кухне за стол и начали беседу. Они дали мне высказаться, и я смог наконец объяснить, что я ни с кем не встречаюсь и не собираюсь ни с кем встречаться. И что я имел в виду, когда говорил, что мне есть на кого смотреть. А потом я растолковал, что испугался из-за того, что премьер-министр написал в своем отчете, что мне могут помешать видеться с Руфом, а я не хочу...
— Да, забавно, что Алисия собралась запретить тебе общаться с Руфом именно сегодня, — заметила Андреа, и Алисия хмыкнула, а я нет.
— Как это происходит? Как это бывает, что папаши порывают со своими детьми? — спросил я.
— Жизнь — сложная штука, — ответила Андреа.
Я не мог представить себе, насколько сложной должна оказаться жизнь, чтобы я перестал видеться с Руфом. Мне казалось, что я не могу прекратить поддерживать отношения с ним. Что это просто физически невозможно, как невозможно не видеться с собственными ногами.
— Что сложного?
— Сколько раз, ты думаешь, вы поссоритесь, прежде чем вырастите Руфа? — спросила Андреа. — Ну вот как сегодня вечером?
— Сотни, — ответил я. — Сотни и сотни.
— Хорошо, — сказала она, — допустим, две ссоры в неделю. За десять лет наберется тысяча. А до пятнадцатилетия ребенка — еще пять лет. Понимаешь, о чем я? Люди сдаются. Не могут так больше. Устают. Однажды ты возненавидишь нового парня Алисии. Найдешь работу в другой части страны и уедешь туда. Или вообще за границу. А вернешься домой — увидишь, что Руф не узнает тебя толком, и расстроишься... Куча причин.
Алисия молчала.
— Спасибо, мама, — произнесла она через какое-то время.
Как я говорил уже, с настоящим будущим ничего не поделаешь — с тем, в которое ты не заброшен, в котором живешь. Надо сидеть и ждать. Пятнадцать лет! Я не могу ждать пятнадцать лет! Через пятнадцать лет я буду на год моложе, чем Дэвид Бэкхем сейчас, на два года — чем Робби Уильямс, на шесть — чем Дженнифер Энистон. В пятнадцать лет Руф сможет совершить ту же ошибку, которую совершил я и которую совершила моя мама, и стать папашей. А я стану дедом.
Но в том-то все и дело, что у меня нет выбора, нужно просто ждать. Нет смысла торопиться, правда? Какой в этом прок? Не могу же я сжать пятнадцать лет общения с Руфом до двух или трех, так ведь? Этому не помочь. Я и через пятнадцать лет не буду знать его достаточно.
Я ненавижу время. Оно никогда не делает того, чего ты хочешь.
Перед тем как идти домой, я попросил разрешения повидать Руфа. Он быстро уснул, с ручками у ротика, и во сне смешно шмыгал носом. Мы втроем ненадолго задержались у его кроватки. Вот бы так было всегда. Все бы так и оставалось. У нас не возникло бы никаких проблем в ближайшие пятнадцать лет, если бы мы так и стояли, ничего не говоря, любуясь, как ребенок взрослеет.
19
Я рассказываю вам все это как историю с началом, серединой и концом. И я считаю, что это действительно история, потому что жизнь любого человека — это история, правда? Но этот рассказ — всяко не из тех, у которых есть конец. Мне восемнадцать, и столько же Алисии, и Руфу почти два, и сестренке моей годик, и даже мои мама с папой еще не старые. Еще долго эта история будет продолжаться на середине, столько, сколько положено, и я думаю, что еще много предстоит резких поворотов. Хотя у вас могут быть вопросы — постараюсь на них ответить.
Как там насчет ребенка твоей мамы? Как все обернулось?
Мама родила Эмили в той же больнице, где родился Руф, но в палате за соседней дверью. Марк был там, конечно, и через час я приехал на автобусе с Руфом.
— Это бабушка, — сказал я, входя. — А это твоя тетя.
Мама уже привыкла, что она бабушка, но немногих женщин называют бабушками, когда они кормят грудью своего ребенка. И немногих зовут тетями, когда им всего два часа от роду.
— Черт подери! — воскликнул Марк. — Ну и путаница!
Он рассмеялся, но мама не восприняла это в качестве шутки:
— Она и живет-то на свете с гулькин нос, а у нее есть племянник, который старше ее, и два сводных брата, у которых разные матери, и бог знает что еще.
— Что еще?
— Ну... Больше ничего. Но и этого хватит.
— Но это просто семья, правда?
— Семья, где все неправильного возраста.
— Не будь занудой. Не бывает такого — правильный возраст.
— Ну, значит, не бывает.
Марк соглашался с мамой во всем, потому что она была счастлива и потому что не было смысла спорить обо всем этом в больнице, когда только что родился ребенок. А есть ли на самом деле такая вещь, как правильный возраст? Шестнадцать лет — возраст неправильный, даже если вы стараетесь делать все как надо. Мама убеждала меня в этом со дня моего рождения, не раз и не два. У нас у обоих дети родились не в том возрасте и не от тех. И у Марка первый ребенок был не от той женщины, и кто поручится, что они с мамой сейчас не ошибаются? Не так долго они вместе. Как бы мы с Алисией не любили Руфа, нелепо утверждать, что это была хорошая идея, и глупо надеяться, что мы будем вместе, когда нам исполнится по тридцать и даже когда нам стукнет по девятнадцать.
Но значит ли это, что мы действительно выбрали неправильных партнеров, чтобы завести с ними детей? Это зависит от того, как все обернется потом. Ведь если я поступлю в университет и стану лучшим дизайнером в мире, и буду хорошим отцом Руфу, то это только благодаря тому, что именно мои мама и папа родили меня. Будь у меня другие родители, все обернулось бы иначе. Может, это от папы у меня дизайнерский ген, хотя он ни разу в жизни не рисовал. Мы по биологии учили, что бывают рецессивные гены, и может, этот дизайнерский ген как раз и был рецессивным.
Существует, должно быть, куча знаменитых людей, чьим мамам и папам лучше было бы не жить вместе. Но стали бы они знаменитыми, если бы их родили другие родители? Принц Уильям, скажем? Ладно, плохой пример, потому что с таким папой он все равно был бы принцем Уильямом, какая бы мама его ни родила. Ну или, по крайней мере, принцем Имярек. Может, назвать его Уильямом — это была идея Дианы. А может, он и не захотел бы быть принцем. Вот, Кристина Агильера, у нее есть песня о том, каким ее папаша был гнусным и все такое. Но без него она не была бы Кристиной Агильерой, правда? И песни этой не написала бы, будь ее папаша приличным человеком.
Поневоле запутаешься...
Тот день, когда ты повел Руфа на укол... Был такой день на самом деле?
Да, был. Это Тони Хоук умно сделал, как ни верти. Когда я попадал в эти кусочки моей жизни, в которых я прежде уже бывал, случались те же самые, в сущности, вещи, что в первый раз, но вследствие других причин и вызывали другие чувства. В этот день, например, Алисия сказала мне, что простудилась, и мне пришлось отвести Руфа к врачу. Но я знал, как его зовут, так что никто бы не сказал, что я ничему за это время не научился — ха-ха!