Алгебра была удушающе скучной, а вот английский прошел нормально. Мы проходим «Ночь нежна», сегодня обсуждали лечение психического заболевания Николь. Фитцджеральд с помощью флешбэков рассказывает о том, что произошло на самом деле, в то время как Дик Драйвер старается как можно дольше сохранить все это в секрете. Все приобретает совсем иную окраску, когда ты узнаешь, что Николь – это на самом деле Зельда Фитцджеральд и Фитцджеральд фактически рассказывает в романе реальную историю их совместной жизни. Очень оригинально. Эдакий метароман. Я ненавижу «Великого Гэтсби», но эта книга мне понравилась.
После ланча у нас было свободное время, и я немного поработал над рассказом, который сейчас пишу. Пока получается не совсем то, что я задумал, и я не знаю точно, как это исправить, но мне все же удалось написать несколько абзацев, и я ими доволен. Думаю, если завтра найду время еще поработать над ними, то смогу сделать их лучше. Можно было бы заняться этим сегодня вечером, но энергии у меня хватит только на прокачку моего нового Варлока, мне остался примерно час игры до нового уровня.
Я очень устал. Это не та усталость, от которой можно избавиться, проспав на час дольше. Я устал так, что кажется, будто все кости у меня из свинца, будто кто-то сбросил все мои кодовые замки на ноль и защелкнул их. Именно с этим мне должна помочь доктор Каземиро. Она очень старается, и, должен признать, идея лечь спать до часу ночи далеко не самая плохая в мире…
Но к черту все это. Я знаю, мой злейший враг – я сам.
Пятнадцатое марта 2017 года
Уважаемые Пол и Кимберли!
В продолжение нашего вчерашнего телефонного разговора высылаю вам отчет о моем первом месяце работы с Мэттью. Пожалуйста, не сомневайтесь, я понимаю ваши переживания из-за отсутствия видимых результатов. В подобных делах редко удается добиться прогресса за столь короткий срок, на который (что вполне понятно) вы рассчитывали. По моему опыту могу сказать: отсутствие прогресса еще ничего не означает, мы с Мэттью пока просто выстраиваем доверие, устанавливаем связь, это нормально для профессиональных отношений на этом этапе.
У Мэттью высокий уровень интеллектуального развития, а также повышенный уровень тревожности. Он четко дал понять, что не желает работать со мной над проблемами, из-за которых обратился ко мне. Несмотря на это, я убеждена в том, что мы добились определенных успехов.
Поначалу он утверждал, что не желает со мной общаться, и все мои попытки вывести его на разговор воспринимал как ущемление прав человека. Такая высокопарная манера общения часто встречается у подростков вроде Мэттью – с высоким уровнем интеллектуального развития. Это классический отвлекающий маневр. Доводя разговор до абсурда (в нашем случае – обвинением в ущемлении прав человека), Мэттью уходит от обсуждения причин, по которым не хочет разговаривать со мной.
Примерно неделю назад Мэттью изменил свое мнение насчет работы со мной. Больше он не говорит, что не хочет этого делать, теперь он постоянно повторяет, что не видит в этом смысла. Исходя из моего опыта, это значительный сдвиг. Категоричный отказ от общения сменился личным протестом, Мэттью не верит, что я смогу помочь ему с его проблемой. Это прогресс, хотя вы, возможно, так не считаете. Это свидетельствует о желании принять участие в общении при условии, что я докажу его полезность. Именно этому я и посвятила две наши последние встречи.
Как вам известно, я попросила Мэттью вести записи. Он, видимо, делает это – он показал мне то, что написал, хотя я, естественно, не могу гарантировать того, что он отнесся к этому серьезно. Очевидно одно: его это раздражает. Впрочем, мы обсудили это, и разговор был очень полезным.
Упорный отказ от общения требует высокого уровня самоконтроля, что редко встречается у подростков, и даже Мэттью, умный и, вне всякого сомнения, хорошо владеющий собой, не может постоянно сдерживаться. Наши беседы помогли выявить разочарования и сомнения, типичные для позднего подросткового периода. В это время большинство подростков обычно зажато между желанием самостоятельно контролировать свою жизнь и необходимостью следовать правилам, которые устанавливают родители.
Мэттью несколько раз говорил, что вы разочаруетесь в нем, если он откажется от карьеры в сфере юриспруденции. Он в этом абсолютно уверен и даже считает, что вы откажетесь оплачивать обучение по другой специальности. Не знаю, говорили ли вы когда-либо об этом, но Мэттью уверен, что все именно так. Рекомендую вам обсудить это друг с другом, а потом поговорить с Мэттью.
Также я абсолютно уверена в том, что его апатия и тревоги, по крайней мере отчасти, объясняются той проблемой, из-за которой вы и обратились ко мне, – ночными кошмарами и бессонницей. Мы сфокусируемся на работе над этим во время наших следующих встреч.
Надеюсь, это письмо вас успокоит. Нельзя сказать точно, сколько времени мне потребуется. Это многим не нравится, я знаю; однако все же прошу вас позволить нам работать дальше. Уверяю вас, прогресс есть, хоть его пока и нелегко заметить.
Запись начинается 16 марта в 03:24
Боже…
Это было…
Минутку.
Я только…
Ладно.
Ладно.
Сейчас 3:24 утра, я это точно знаю, потому что последние десять минут пялился на экран телефона – ждал, пока сердце перестанет так колотиться. Он был на подушке, когда я проснулся. Должно быть, я уснул с ним. И теперь я этому рад, потому что если бы телефон был, как обычно, на прикроватном столике, то мне пришлось бы несладко. Пару минут назад я пытался включить лампу. Я протянул руку, и она исчезла в темноте, и я вдруг подумал, что бы я стал делать, что бы я реально, на самом деле, действительно сделал, если бы меня за запястье схватили чьи-то пальцы. Я отдернул руку и спрятал ее под одеяло. Я дрожал всем телом, будто замерз.
Короче…
Боже.
Мне надо…
Запись заканчивается 16 марта в 03:26
Запись начинается 16 марта в 03:30
Так. Сейчас 3:30, и голова моя, кажется, проясняется. Я просто… Боже! Если это не самый худший из моих кошмаров, то я рад, что я не помню самого худшего. Я будто до сих пор в нем. Не знаю, насколько адекватно это звучит. Кошмар будто стал чем-то реальным, будто нечто осязаемое прилипло к моей коже и я не могу от этого избавиться. Кажется, если я закрою глаза, я снова окажусь в нем. Мне наконец удалось включить лампу. Пришлось собрать всю свою храбрость, всю до последней крупинки, но теперь мне лучше.
Я никогда не запоминал сны, ни хорошие, ни плохие. Просто иногда, проснувшись с каким-то странным ощущением, понимал, что они мне снились – я не чувствовал себя отдохнувшим, хотя спал довольно долго. А еще в моей голове порой всплывали картинки, которые я не узнавал; они были словно фотографии, снятые кем-то другим. Но сами сны, их детали – когда я открывал глаза, всего этого уже не было.
Пару месяцев назад все изменилось. Полностью. Я теперь запоминаю все, до последней детали. Вот и в этот раз так же. Знаю, звучит глупо, но меня сейчас это не волнует. Сейчас мне вообще на это плевать, потому что сны всегда звучат глупо. Их нельзя нормально пересказать кому-то, потому что они приходят из глубин твоей сущности, и то, что адски пугает меня, для кого-то другого, скорее всего, абсолютно ничего не значит. Но мне сейчас надо выговориться. Думаю, после этого кошмар не будет уже казаться таким страшным. Он поблекнет или типа того. Не знаю.
Там были деревья. Повсюду. Это самое яркое воспоминание. Не помню, какие именно и где они росли. Центральный парк в двух кварталах отсюда, и, думаю, логично предположить, что я был именно там. Но я в этом не уверен. Я не видел знакомых дорожек и клумб. И деревья были старше. Они росли как в лесу – где им вздумается, без системы. И они были со всех сторон. Помню, я посмотрел вверх и увидел небо, оно было черное. Не темно-фиолетовое, не темно-серое и не темно-синее, без того бледно-желтого сияния, которое всегда стоит над Манхэттеном. Просто черное. Угольно-черное.
Я куда-то шел. Не думаю, что знал, куда именно. Может, просто забыл куда. В снах нет логики. Нет четкого плана – от А к B, а потом к С… По крайней мере, у меня такого никогда не было. Может, у других все иначе.
Я куда-то шел, вокруг были деревья, а надо мной черное небо. Я знал, что погода холодная, я это чувствовал, но мне было все равно. Я просто шел и шел и дрожал. Кажется, я ни о чем не думал и ничего больше не делал. Я просто шел.
А потом… Кажется… Боже! Ну давай соберись, возьми себя в руки, кусок дерьма… Давай же. Давай!
Запись заканчивается 16 марта в 03:33
Запись начинается 16 марта в 03:35
Так. Все. За мной что-то гналось. Я просто знал, что оно гналось. Знал так же четко, как знаю свое имя, свой адрес и то, что нащупаю ногами пол, если спущу их с кровати. Это просто факт. Оно гналось за мной и было уже близко.
Я не оглядывался, потому что вроде как знал: оно поймает меня, если я это сделаю. Это было что-то типа правила, будто я гребаный Одиссей какой-то. Если бы я оглянулся, то увидел бы это прямо у себя за спиной, а я не хотел видеть его. Не хотел знать, что это такое. Но и побежать я тоже не мог, я это знал. Если бы я побежал, оно бы точно меня поймало. Я был в этом уверен, вообще не сомневался, иногда такое бывает. Будто кто-то установил в твоей голове правила сна еще до того, как он начался.
И я продолжал идти. Пытался ускориться немного, будто хотел обойти запрет на бег, но ничего не получалось. Это во снах самое худшее – ты ничего не можешь сделать. Ты беспомощен.