– Со мной хоть на Белуху.
– Правда? Отнесёшь?
– Куда я денусь.
– Только на самый верх. Там, где снег. Снег. Рассвет. Другие краски.
– Хорошо. Будет тебе рассвет.
Стражники, доселе невозмутимые, вдруг засуетились, одни нырнули в дверь, другие бросились к окну.
– Пусти! Да не засти ты!
– Не пихайтесь. Он сначала на стену поднимется. С земли трудно ему. Крылья мешают.
– А господин Илм с земли может.
– Так у него крылья меньше.
Кавалер ничего не понял, но заинтересовался, неспешно вышел во двор, поднял глаза к сереньким небесам. Вроде всё хорошо, и карьера сделана, и выгода не упущена, и совесть чиста, а всё же грызёт что-то, что-то утрачено, и не вернуть, не восполнить.
Прочь от крепостцы, сделав над лесом плавный прощальный круг, неслась на север огромная белая птица.
– Девочка моя, – сказал господин Лунь, – как бы поговорить с тобой осторожно. Мне трудно с людьми, и я всегда говорю не то…
Он прохаживался по комнате, белые волосы то вспыхивали, то погасали в свете закатных лучей, бивших из узких окон. Комната неясного предназначения была выбрана для беседы в основном потому, что сюда редко добирались дети.
Арлетта, напряжённо выпрямившись, сидела на неудобном, слишком высоком стуле, вертела на пальце тонкое колечко. В ногах притулился Фиделио и тоже глядел невесело. Ага, всем всё понятно. Сейчас скажет, что она Варке не подходит, что ему другая нужна, вся такая возвышенная, с крыльями.
Обвенчаться прямо сразу им не удалось, хотя вышло лучше, чем она думала.
Ничего плохого с ней в церкви не сделалось. Вошла с трудом, стиснув зубы, только потому, что Варка сказал «Allez». И ничего. Громом не убило. Смертельные корчи не начались. Старенький, тихонький отец Антон не ругался, проклятую скомороху в одной нижней рубашке из храма не выгонял, но венчать отказался наотрез. Мол, девочка совсем себя не помнит, слабенькая, худенькая, подождать надо, подумать. Боишься, что уведут, сделай так, чтобы не увели. Ты-то себе не принадлежишь, дома сидеть не станешь, вечно с людьми. Согласна ли она на такое? Арлетта не знала, согласна она или нет. Так и осталась наречённой невестой, с крылатым женихом, который вечно где-то витает. С колечком, собранным из капель лёгкого, солнечного дождя, со словами «будет держаться, пока я о тебе думаю». В странном замке с непонятными крайнами. Места для неё здесь не было, и дела никакого не было тоже. На кухне помогать не требовалось. Там ловко управлялись тётенька Петра с дочкой Ивонной и Лапоть, нашедший, наконец, где хлебушка вволю. Арлетту они прогнали. Дескать, больная-слабая, иди отдыхай.
Дети… С детьми вышло совсем печально. В беде она была им нужна. А теперь… Зачем она им, когда рядом госпожа Илана, которая цветы прямо из пола выращивает. Бабочки у неё танцуют, птички по приказу поют. Правда, Варка дразнится, говорит, что она летает как курица. Но ведь летает же. Арлетта летать не умела. Она вообще многого не умела. Например, читать. Вот строгая госпожа Хелена им читала. Сказки или что-нибудь из истории.
А что могла рассказать Арлетта? Сказок она никаких не знала, дальних стран, которых посетила немало, даже не видела. А бедами и несчастьями, что при дороге случаются, здесь никого не удивишь. Детки-то не простые, с улицы, беды у каждого свои, и вспоминать про них неохота. То ли дело с рыжей Жданкой побегать. Она про деток с улицы откуда-то всё очень хорошо понимала. Спуску не давала и точно знала, как утомить их так, чтобы на пакости сил уже не оставалось. Игры у неё выходили шумные, с дикими воплями. Начинались они обычно в замке, где места для пряток или догонялок было очень много. Потом появлялся крайне недовольный господин Лунь, говорил, что это невыносимо, и прятки-догонялки плавно выкатывались на улицу. Господина Луня все боялись до дрожи в коленках. Даже знаменитая Марфутка из Волчьих Вод прикидывалась тихой и милой. Но истории про Злое море и Тёплые земли сползались слушать все. Рассказывал господин Лунь знатно.
Варка, который жених, появлялся редко и очень усталый, всё твердил: «Посиди со мной, поговорим». Но разговоров никаких не получалось. Сунет лекарство, осмотрит спину и голову, не успеешь оглянуться, а он уже спит. А утром или прямо посреди ночи опять уносится куда-то. Мол, меня долго не было, всё запущено, надо разгребать.
Так и бродила Арлетта, никому не нужная, по главному залу в полосах света, льющихся из расположенных в высоте окон, по длинным переходам, которые иногда выводили наружу, к жутким пропастям и обрывам. Такие выходы всегда кончались невидимой преградой, чтобы дети случайно не вывалились. Часами сидела в странной белой комнате с водяной стеной, слушала пение бесконечно сплетающихся струй. Да ещё когда-никогда Лель прибежит, прижмётся покрепче, покажет новую картинку и снова умчится по своим делам. Только Фиделио, еле живой, хвостом ходит, таскается нога за ногу, но бдит. Чует, должно быть, что никому тут Арлетта не нравится.
Госпожа Илана попыталась было её наряжать, как большую куклу. Арлетта нагрубила и куклой быть отказалась. В ответ её обозвали плебейкой, недостойной даже стоять рядом с таким, как Варка, и более общаться не пожелали.
Госпожа Жданна, девица, видать, совершенно бесстрашная, поскольку не побоялась стать женой этого жуткого господина Луня, Арлетту пугала. Слишком живая и яркая. С ней разговаривать – всё равно что на молнии кататься или посреди лесного пожара плясать. Да ещё этот взгляд с прищуром, словно определяет, почём пучок таких, как Арлетта, на торгу в базарный день.
Госпожа Анна, она же Нюська-вышивальщица, наоборот, жалела канатную плясунью так явно, глядела так жалобно, аж зло брало. Она же всё-таки Арлетта-бабочка, настоящий шпильман, а не лишайный котёнок с перебитой лапкой, которого лечить уже бесполезно, проще утопить, чтоб не мучился.
А вот госпожа Хелена Арлетте понравилась. Первая подошла, стала расспрашивать про Липовецкие Норы. Оказалось, сама там жила. Давно, ещё до пожара, когда там обычные, хоть и бедные дома стояли. Значит, сама из простых, хотя сейчас ни за что не скажешь. Чуялось Арлетте, что госпожа Хелена такая же, как она. Тоже всю жизнь приказывает себе «Allez» – и вперёд, хоть белым днём, хоть тёмной ночью, хоть по битым стёклам, хоть по канату. Подружиться бы с ней, да не получится. Княгиня, куда уж до неё канатной плясунье, да и подруг у Арлетты никогда не было.
А теперь ещё и этот. Разговоры разговаривает. Как сказать, да как объяснить. Сказал бы прямо, не годишься ты, Арлетта, нашему красавцу ни в жёны, ни в полюбовницы. Для него другая приготовлена, получше, почище.
– Кхм, – прокашлялся господин Лунь, – не думаю, что Ивар охотно примет то, что я ему предложу, что бы там приготовлено ни было.
Тоже мысли читает. Ну и пусть.
– Я сама уйду, – сказала Арлетта.
– Вот как. А почему?
– Я не дура. Вижу, что мне здесь не место.
Главное, не смотреть на него. На Варку уж очень похож. Только грустный, уставший какой-то.
– А где твоё место?
– На дороге. Голова кружиться перестанет и уйду. Мы с Фиделио не пропадём.
– Интересный план. Главное, хорошо продуманный. Но, боюсь, совершенно неосуществимый.
– Почему?
– Потому что он последует за тобой. Найдёт где угодно. Из-под земли достанет.
Найдёт, это точно. Один раз нашёл и опять отыщет.
– Что же мне делать? Ничего не понимаю.
– Я пытаюсь объяснить. Такой, как Ивар… Такие рождаются нечасто, даже среди нас. Радость земная, свет поднебесный. Сила, красота, множество даров. Способность привлекать любые сердца.
– Ага, он такой, – печально согласилась Арлетта, – его все любят.
– Да. Любят, обожают, восхищаются, и каждый, каждый норовит отщипнуть кусочек от его света, урвать для себя немножечко радости и красоты. Их нельзя винить. Жизнь большинства людей темна. Кусочек чужого огня, чужой радости, которые достаются так легко. Но никому даже в голову не приходит дать что-то ему. Зачем? Совершенство ни в чём не нуждается. Раз отдаёт, значит, у него много. Благодарить не обязательно, можно только обижаться, что отдал мало. А ты…
– А что я? – пискнула Арлетта, начисто упустившая нить возвышенных рассуждений.
– Когда он потерял себя, ты была его посохом и щитом. Никто и никогда раньше не был ему опорой. Даже в детстве он… Ну да ладно. Сам он от тебя никогда не откажется. Отпустит, конечно, если ты будешь настаивать, но… Хм. А может, и не отпустит. Что думаешь?
– Мне без него плохо, – уныло сказала Арлетта, – я влюбилась, наверное, ещё тогда, на дороге… Только как-то неправильно… Мы даже ни разу не целовались. Ой!
Не годится обсуждать такое с посторонними.
– Поцелуетесь ещё, – пробурчал крайн, – ох, с девицами объясняться… Не умею я… И в головах у вас вечно…
– Неразбериха?
– Да. Вроде того. Без него плохо – это я понимаю. Удержать его здесь, ты, наверное, сможешь. Побудет ещё с нами наш Поющий крайн. Но с ним тоже не сахар. Тебе будет трудно. Он никогда не будет только с тобой. Призвание у него. Я боюсь, когда-нибудь ты устанешь, захочешь уйти, а ему будет больно. Понимаешь, он мне очень дорог, дороже, чем…
– Та-ак. Арлетта, чего у тебя лицо такое? Ты плакала?
В комнату ворвался Варка, увидел поникшую Арлетту, мрачного крайна и всё понял по-своему.
– Я же просил её не трогать! Я же говорил, не надо мне никаких перелётных дур с голубой кровью! Да ещё эти, курицы ревнивые! Раскудахтались! Ах, бедная девочка, ах, она нам не подходит. Пойдём, бабочка!
– Куда? – ахнула Арлетта, но её уже тащили к выходу. Только и успела увидеть, как господин Лунь, улыбнувшись, приложил палец к губам.
– Не бойся, я же тебя держу.
– Да-а, не бойся… тут же так высоко, что земли не видно.
– Не видно – значит, не страшно.
Ага, не страшно. Узкая неровная площадка, покрытая промёрзшим щебнем, словно гору пытались надрезать кривым ножом, откромсали кусочек и бросили. Где-то над головой та самая гора, снежная Белуха, немереные пуды льда и сухого, колючего снега. Должно быть холодно, но нет. Варка сказал – крылья греют.