– Мост сожгли, – напомнил Макс, – всё, что на той стороне рва, сгорело. Одни опоры остались.
– Пойду погляжу, что там и как, – сказал ночной брат.
Ну надо же. Всё время молча лежал под телегой или сидел на чахлой дворовой травке, прислонившись к колесу, подставлял солнышку свежие синяки, подсвистывал в такт налетавшему ветру. Разговаривать не хотел. На попытки Великолепного Макса починить поломанную арфу и заодно поболтать по-фряжски с понимающим человеком не обращал никакого внимания. С ней, с Арлеттой, вообще ни одного слова. Как чужой. А тут вдруг зашевелился. Встал и ушёл, скрипя костылями.
Не было его долго. В стену шарахнула пара-другая ядер, снесло караульную башенку над воротами. Судя по звукам, всё вокруг засыпало битым камнем. В ответ из крепости тоже пальнули, но этим дело и кончилось. Зато во дворе второй день стучали молотки. Слышался визг пилы и сухой треск, будто разбирали какие-то дворовые постройки.
Где был ночной брат, что делал – неизвестно. Явился уже под вечер, с полной пазухой сухарей и горшком солдатской каши, жидковатой, малость пригоревшей, но с маслом.
– О-у, где взял? – изумился Великолепный Макс. В животе у него явственно заурчало.
– Там уже нету, – хмыкнул ночной брат.
– Фу, – сказала Арлетта.
– Горелую не любишь?
– От тебя прачками пахнет.
– Ну да?
– Щёлоком несёт, – ехидно поведала Арлетта.
– И прачки на что-нибудь годятся, – философски заметил Бенедикт, – а вам чего здесь надо?
Оказалось, на узкий пятачок, отгороженный телегой, просочился Лотариус и ещё парочка лабухов, юный флейтист и печальная вторая виола в глубокой чахотке. Должно быть, подтянулись на запах горелой каши. Бенедикт неспешно вытянул из телеги верхнюю перекладину перша. Штука длинная и прочная.
Арлетта встала с самым невинным видом, чутко прислушиваясь и соображая, где кто из них дышит, пыхтит и топчется. Драться за еду ей уже приходилось. И не раз.
– Добрый вечер. Хлеб да соль, – начал Лотариус, – проведать пришли. Все ж у шпильманов да у лабухов судьба одна – дорога.
– Вот и идите своей дорогой, – посоветовал Бенедикт, – вы с нами ещё за арфу не рассчитались.
– Хлебушка бы, – будто про себя выдохнул юный флейтист. По голосу вроде ровесник Арлетты.
– Что ж это вас в цитадели не кормят? – фыркнул Бенедикт, – вы же лабухи, белая кость, у самого Эльтофа учились. Вам с нами сидеть зазорно.
– Нынче приказ вышел: кормить только тех, кто носит оружие, – поведал Лотариус. – Двое наших ушли, к барону в гарнизон нанялись.
– Да, – протянул Великолепный Макс, – голод и волка из лесу выгонит. А вы что же…
– А нас не взяли, – пискнул флейтист, – говорят, мы не годимся.
– Прошу к столу, – внезапно предложил ночной брат.
– Что?! – хором ахнули Макс и Арлетта.
– Крейзи, – фыркнул Бенедикт, – здесь три дня жизни для нас четверых. Потом придётся собачку свежевать. Или коня. Хотя конь раньше сам издохнет.
Арлетта дёрнулась, забыв, что надо драться. Как быть, чтобы Фердинанд не отправился в солдатскую похлёбку, она не знала. Ворота не откроют, так может, щель в стене или ход какой подземный. Ага, щас, разбежалась, с конём да в подземный ход.
– Выведи его, пусть хоть травки пощиплет, – вскользь заметил ночной брат.
– Я выведу, – сказал Бенедикт.
– Нет, пусть она, – невнятно отозвался ночной брат, угрызая сухарь, – так будет лучше.
– Пошли, Фиделио, – зашептала Арлетта, отвязывая пса, – пошли к Фердинанду.
– Вдоль стены шагов сто, – напутствовал её Бенедикт, – потом налево и десять шагов до входа.
Арлетта сделала всё, как он велел. Широкие двери, из которых тянуло душным теплом, ощутимо несло сеном и навозом, оказались открыты. Внутри переступали копытами, фыркали кони и, к несчастью, возились люди. Ругались, гремели вёдрами. Арлетта тихо посвистела, не слишком надеясь, что ей ответят. Но чуткий Фердинанд отозвался сразу. Услышав знакомое ржание, взятый на верёвку Фиделио встрепенулся и потянул за собой Арлетту. Быстренько пробравшись через огромный лабиринт баронских конюшен, они оказались у стойла Фердинанда. Старый конь, просунув морду над верхней доской, сейчас же полез целоваться.
– Отвянь!
Арлетта, быстренько спихнула тяжёлый деревянный засов, ухватила коня за гриву, потянула за собой. Умный Фердинанд снова фыркнул, мол, не лезь впереди старших, и с достоинством пошёл к выходу сам, по дороге успевая урвать где сенца, а где соломки. А ещё он хотел пить. Походя сунул морду в стоящую под стенкой бадью, жадно глотнул.
– Куда прёшь?! Куда скотину тащишь?
– Простите, дяденька, – Арлетта присела в глубоком книксене, чувствуя перед собой нечто огромное, мощное, пахнущее потом, навозом и лежалым сеном, – изголодалась лошадка наша.
– Хы… Да такому одру прямая дорога на кухню.
Послышался скребущий звук. Видно, собеседник со смаком копался в бороде.
Арлетта не удержалась, ахнула.
– А ты чё думала? – донеслось до неё сверху. – Приказ самого господина Хемница. Голод не тётка. Мы-то, – конюх с сомнением хмыкнул, – коней доселе не ели, да барон у нас из чужих земель. Они-то, говорят, когда-никогда и улиток едят.
– Едят, дяденька, – ласково подтвердила Арлетта, – а в иных землях и кузнечиков кушают.
– Дурачьё, – крякнул конюх, – а ты откуда знаешь?
– Так мы, дяденька, шпильманы, везде бывали. Сама-то я тутошняя, – быстро добавила она, – только и поездить пришлось. Всего повидали.
– Ишь, пигалица… А коня всё-таки оставь. Ему так и так помирать. Кормов в обрез. На его долю ничего нет.
– Пусть хоть напоследок погуляет, – дрожащим голосом сказала Арлетта.
Притворяться не приходилось. Голос дрожал на самом деле. Прыгнуть бы да вцепиться этому в бороду… Или с разворота – да ногой в подбородок.
– Травки пощиплет, – продолжала упрашивать она, – куда мы со двора денемся. Проси, Фердинанд.
Услышав знакомую команду, Фердинанд согнул переднюю ногу, склонил голову, деликатно постучал копытом по убитому полу конюшни.
– Во даёт, – хмыкнули над головой у Арлетты, – вежливый. Ин ладно, давай. Только гляди, как бы вас во дворе не подстрелили раньше времени.
– Спасибо, дяденька, – пропела Арлетта и сделала ещё один реверанс. Только бы не передумал, только бы убрался с дороги.
Убрался. И Фердинанд пошёл, потянул за собой Арлетту к свету, воздуху и дневному шуму.
Молотки стучали до самого вечера. К вечеру ветер улёгся, но пал туман, такой густой, что даже стук завяз в нём, прекратился, утих. Стало слышно, как топчется неподалёку Фердинанд, жуёт убитую дворовую травку.
Волосы Арлетты свились в сырые колечки. Парусина, под которой она сидела в обнимку с Фиделио, отяжелела, напитавшись воздушной влагой. Фиделио был тёплым, почти горячим, но, как видно, снаружи становилось холодно. Пахнуло тёплым домашним дымом. Великолепный Макс разжёг жаровню. Варить было нечего, но греться-то никому не запрещается. Пока Арлетта размышляла, отчего дым очага пахнет иначе, чем дым пожара, к огоньку сползлись Бенедикт и все три музыканта. Затеяли игру в кости на интерес. Слышно было, как колотятся костяшки в медном стаканчике и вяло спорят голодные игроки. Только голоса ночного брата слышно не было. Опять куда-то пропал. Этот и в смертельной опасности по прачкам бегает. Арлетта фыркнула, и рядом, встряхнувшись, фыркнул Фиделио.
Тихо было на крепостном дворе. Тихо на стенах. Нет ничего страшнее такой тишины.
– Эй вы, гопота! Ну и вонь тут у вас. Хуже, чем в конюшне!
Грохот шагов разбудил канатную плясунью, заставил встряхнуться, высунуться из-под парусины. Фиделио рычал, дрожала, щетинилась под рукой его лохматая шкура. Арлетта покрепче вцепилась в могучий загривок.
«Если явились за Фердинандом, отпущу, – сердито подумала она, – право слово, отпущу собаку, и будь что будет».
– Что угодно господам? – угрюмо, но угодливо спросил Бенедикт.
– Где тут у вас слепая плясунья? Господин барон её к себе требует.
– Зачем?
– Не твоё дело, фигляр.
– Оу, она же ребьёнок ещё. Сущеглупая, ничего не понимать. Зачем ему…
– Значит, надо.
– Тебя спросить забыли, – хмыкнул кто-то из солдат.
– Ну, где девчонка?
Когда говорят таким тоном, лучше не противоречить. Себе дороже выйдет. Шпильманы никто и ничто. Любого можно раздавить как козявку, и все тебе только спасибо скажут.
– Здесь я, – сказала Арлетта, выползая из-под парусины, – Фиделио, сидеть!
– Прелэ-эстно, – протянул солдат, и Арлетта поняла, что это и не солдат вовсе. Отчётливо звякнули рыцарские шпоры. Позади него пыхтели и скрипели амуницией ещё трое. Ну, те-то уж наверняка солдаты.
– Берите её.
– Добрый вечер, господин, – Арлетта сделала глубокий реверанс, зачастила по-фряжски, – не надо меня хватать, я знаю манеры. Желания хозяина замка надлежит исполнять без промедления. Всегда счастлива следовать за таким прекрасными и благородными воинами.
Солдаты были тутошние, из её речей ничего заведомо понять не могли, но на господина в рыцарских шпорах это должно было подействовать. Лишь бы увести их подальше от Бенедикта. Только бы обошлось без драки, только бы никого не убили.
В общем, всё получилось. Правда, на плече лежала тяжёлая солдатская лапа, но волоком не волокли, ногами не пинали, на Фиделио, которого Арлетта потянула за собой, не орали. Иногда полезно быть слепой. Вот бедная калека, а это её поводырь, смирная учёная собачка. Вдвоём в случае чего как-нибудь отобьёмся. Да и… хм… не для забав же она господину барону понадобилась. И есть её точно не будут. Коней ещё не съели. Что-то тут другое, пока непонятное.
– Я проводить, – не выдержав, вмешался Бенедикт, но на него рявкнули, и Арлетта пошла одна, слегка кренясь под тяжестью давящей на плечо руки. Под ноги то и дело попадались свежие стружки и сырые щепки. Она очень боялась напороться босой ногой на какой-нибудь забытый гвоздь, но обошлось. Двор скоро кончился, и её подтолкнули, вынудив взбираться вверх по крутой лестнице. Каменные ступени были рассчитаны на здоровенных воинов, и Арлетта всё никак не могла приноровиться, всё время спотыкалась, один раз пребольно ударилась коленкой. Фиделио преданно карабкался рядом. Но вот, наконец, кончилась и лестница. Загудело, зашелестело эхо шагов под высоким сводом. Дзынькнули, приветствуя высокое начальство, рыцарские шпоры.