– Сюда? – всполошился Лотариус.
– Нет. Я ж говорю, по той большой дороге. А в эту сторону, направо то есть, тихо. Да, тут ещё всадники через лес пробираются.
– Нас ищут?
– Да кто ж их знает. Во-он туда едут. Не к нам, а от нас.
– Уи, – сказал Бенедикт. – Разворачивай. Запрягай. Едем направо.
– Как-то круто вверх, – с сомнением протянул Лотариус, – конь и так намаялся.
– Пешком пойдёте, – отрезал Бенедикт, – аллон – маршон! А кому не нравится, пусть удалится. На все четырье стороны.
Удаляться никто не стал. Чтоб не перегружать повозку, на козлы уселся Великолепный Макс.
Арлетта, жалея Фердинанда, тоже пошла пешком, ухватившись за борт. Мелкие, но острые камешки впивались в ноги, но она терпела. А ночной брат так и не проснулся.
Дорога забирала всё выше и выше, и лес редел, становилось суше, запахло смолой и медовым цветущим вереском. Шли и ехали ни шатко ни валко. Фердинанд мудро рассудил, что после утренней скачки следует отдохнуть. Колёса со стуком прыгали по камням, охал, подскакивая на козлах, злосчастный Макс. Куда двигались – сами не знали, лишь бы подальше от замков, осад и сражений. Куда-нибудь да выведет эта дорога.
А дорога взяла да и кончилась.
– Пёсья кровь! – сказал Бенедикт.
– О-ла-ла, – протянул Лотариус.
– Кес ке се? – вопросил Макс. – Что это есть такое?
– Что там? – испугалась Арлетта, но ей никто объяснять ничего не стал. Лишь ветерок скользнул по щеке, давая понять, что лес тоже кончился.
Зато подал голос ночной брат.
– Это Гнездо ястреба. Замок владетеля Вёксы. Род перерезали ещё в начале той войны.
– Где тут замок? – буркнул Лотариус.
– Так пожар был, – вздохнул ночной брат, – дерево сгорело. Что не сгорело, то потом сгнило. Камень местные потихоньку растащили для своих нужд. – Помолчал и добавил мечтательно: – Зато какой вид!
– Вид – манифик, – буркнул Бенедикт, – а вода тут есть где-нибудь?
– Не знаю. Колодец должен быть. А может, и родник найдётся.
– Уи. Ночевать будем тут. Пересидим пару дней. Пусть они там между собой разобраются. Заодно про нас забудут. Арлетт, ставить крышу, наводить порьядок, жаровнью доставай.
– Было бы что жарить, – сглотнув слюну, протянул Лотариус.
– Ниже при дороге черника растёт, – доложил голодный флейтист.
– Грибочки, – пробормотала вторая виола, – жареные… в сметане…
– Улитки, – внёс предложение Макс, – истинный деликатес.
– Вот и займитесь, – подвёл черту Бенедикт, – найдите что-нибудь. Хоть ежа, хоть лягушку.
– В столице модное блюдо – лягушачьи бёдрышки в соусе болоньез, – поведал ночной брат.
Против лягушек, хоть под соусом, хоть без, после недельной голодовки Арлетта ничего не имела. Спихнула ехидного ночного брата со сложенной парусины и принялась наводить порядок. Чтобы добраться до прочих вещей, следовало прежде натянуть крышу. Под парусиной нашлось много интересного. Покидая крепость, сговорились лишнего ничего не брать, чтобы Фердинанду бежать было легче. Однако хитрющий Макс под шумок запихнул в повозку свои ширмы и разобранные ящики. Бессовестные лабухи тоже сунули по узлу, не считая инструментов в потёртых кожаных футлярах. Арлетта сердито выкинула всё на траву и принялась ставить крышу. Вставляла в пазы палки, привязывала верёвки, натягивала тяжёлое полотно. Когда повозка снова превратилась в дом, разложила по местам привычные мелочи и, наконец, вздохнула с облегчением.
Тем временем ночной брат отыскал колодец с разрушенной, едва поднимавшейся из травы каменной оградой, но с чистой, хорошей водой. Бенедикт добыл какую-то неизвестную зверюшку, не то лесную крысу, не то ореховую соню, не сумевшую увернуться от его летающего ножа, и притащил охапку смолистых сосновых дров. Флейтист шустро побежал за черникой. Звал с собой Арлетту, но она отказалась. Собирать чернику ощупью она бы смогла, вот только эти совместные походы в лес известно, чем кончаются. Пусть другую дурочку ищет.
Макс набрал каких-то корешков и травок, обещая сварить из крыски чудный супчик. Ночной брат травки отнял, пересмотрел, обнюхал и велел половину выбросить. Мол, ядовитые. Арлетта вытащила жаровню и лично привязала к ведру верёвку, строго-настрого приказав не упустить в колодец ценную вещь.
Обычные заботы обычных людей, живых и намеренных жить долго, а не умирать в каменном мешке между отхожим местом и навозной кучей. Фиделио набегался по лесу, изловил пару-другую мышей, не побрезговал и лягушками и прилёг у костра, умильно поскуливая в надежде на крысиные косточки. Фердинанд задумчиво жевал. Трава в бывшем замковом дворе была высокой, сочной.
Когда супчик благополучно сварился и был съеден, принялись обсуждать, что делать дальше. Бенедикт склонялся к тому, чтобы сидеть тут как можно дольше, дождаться, пока король разберётся с бароном. Лабухи, наголодавшись и мечтая о настоящей пище, хотели двигаться дальше. Ночной брат никакого мнения не высказывал, а старенький Макс и вовсе клевал носом, и время от времени даже всхрапывал.
Арлетта была согласна с Бенедиктом. Как всегда, он был прав. Век бы тут сидела. Хорошо. Тихо. Воздух ласковый, лёгкий, и даже комаров почему-то нет.
С наступлением вечера всем захотелось большого огня. Боялись лесной тишины и сумрака. Лишь Арлетте было всё равно. Сумрака она не видела, а тишина для неё вовсе не была такой уж тихой. От костра сильно тянуло жаром. Она отодвинулась, подставила лицо прохладному ветру. Солнце больше не грело. Должно быть, совсем ушло. Странно. Ветер пах дымом, но иным. Не таким, как мирный костёр, на котором только что варили супчик с травами.
– Где-то большой пожар, – сказала она.
– От замка доносит. Взяли его, – рассудил Лотариус.
– Франца и Митцы небось и в живых уж нет, – протянул скрипач, – мир праху. Хорошие были лабухи.
– Хорошо, что нас там не было, – проворчал Бенедикт, – слышь, братец Альф, ты, конечно, не в себе и под выстрелы нас подставил, но часть долга я тебе, так и быть, скощу.
Арлетта представила, что было бы, если бы они остались в замке, и завозилась, пытаясь отвернуться от ветра. Запах был слабый, но какой-то неотвязный, проникающий везде и всюду.
– Пойду взгляну, – сказал ночной брат. Зашуршал травой, пытаясь нащупать свои костыли. Арлетта поднялась, помогла ему встать. Так и пошли вместе. Она уже привыкла к такому способу передвижения, знала, что и споткнуться не позволят, и от крапивы и колючего чертополоха уберегут.
– Осторожно, – сказал ночной брат, – дальше обрыв. Мы на стене стоим. Точнее, на том, что от не осталось.
– И что там?
– Хочешь посмотреть?
Арлетта ахнула. Тонкий месяц летел в нежном выцветшем небе над лёгкими волокнами розовых облаков. Под облаками темнела странная плоско срезанная вершина холма. Всё, что осталось от замка, затянуло сизой травой, сровняло ветром, будто никогда не было стен, за которыми тридцать лет назад пытались спастись люди из окрестных деревень. Стены оказались ненадёжными.
– Не туда мы с тобой смотрим. – Ночной брат мягко развернул Арлетту в сторону обрыва. Там тоже был небесный простор, наполненный вечерними облаками, сумрачные лесистые холмы, спускавшиеся к потемневшему востоку, к невидимой отсюда Либаве. Над холмами к облакам поднимались широкие столбы густого чёрного дыма.
– Замок горит, – пробормотал ночной брат, – но если бы только замок.
– А что ещё? – прошептала Арлетта. Она очень боялась упасть. Голова кружилась то ли от высоты, то ли от горького запаха дыма.
– Костяницы и Замошье, баронские деревни. Стало быть, королевские солдаты хорошо погуляли. Что вон там – не знаю. А вот это, похоже, Чернопенье. Так что неизвестно, чья взяла. Чернопенье королевские войска жечь не будут.
– Будут, – возразила опытная Арлетта, – захотят под шумок пограбить и подожгут.
– Всё может быть, – не стал спорить ночной брат, – тридцать лет назад здесь тоже деревни были. Пять, не то шесть. А теперь только лес растёт. Что ни делай, ничего не меняется. То война, то чума, и так без конца. Что делать, а, Арлетта?
– А что мы должны делать? – удивилась Арлетта. – Нам бы выжить. Увернуться как-нибудь, пока сильные друг с другом бодаются. Ускользнуть, пока не сожгли. Мы всё ж люди, не дрова. Мы и убежать можем. Вот потому-то шпильманом лучше быть. Коли дома нет, то и терять нечего.
– Ты же хочешь дом.
– Так не здесь же. Где-нибудь подальше отсюда, в спокойном, надёжном месте.
– Ох, Арлетта, Арлетта, не бывает на этом свете надёжных мест.
– Я найду, – отрезала Арлетта. Потом представила, как горит её дом с мягкими коврами и прекрасными занавесками, и расстроилась. Ничего-ничего. Найдётся такое место, где все дороги кончаются. Не во фряжских землях, так в иберийских или вовсе за тёплым морем.
Сбоку раздались нежные звуки. Флейтист примостился неподалёку, на камушке, заиграл печальное. «Для меня, – догадалась Арлетта, – понравиться хочет. Тощенький, носатый, волосы длинными патлами. А так ничего, симпатичный». С флейтой парнишка обращаться умел. Получалось приятно. Сумерки, прозрачный месяц и флейта. Ах, если бы не запах, не чёрный проклятый дым…
Картинка погасла. Ночной брат перестал дышать в ухо, тихонько подтолкнул свой живой костыль. Пошли, сели рядом с музыкантом. Тот возрадовался, заиграл поживее, повеселее. Трогал, перебирал звуки, как стеклянные бусы.
– Гран шарман, – решила сделать приятное Арлетта, – умеешь.
– Дай, – внезапно приказал ночной брат. Музыка оборвалась. Флейтист не посмел ослушаться, с опаской передал любимый инструмент.
– Не бойся, я тоже кое-что умею.
– Из Эльтофа сыграешь или из Маринетти?
– Не-а. Мы люди простые, неучёные. Сейчас крыс гонять будем.
– Так ты и есть крысолов? – ужаснулась Арлетта. – Тот самый, из Хаммельна? Ой, мама…
В ответ свистнула флейта. Резко, отрывисто. Никаких розовых облаков, никаких нежностей. Это был военный марш. Злой, как свист розги. Марш-насмешка, марш-оскорбление, марш – чёрное проклятие.