– Разуй глаза! Слепая, что ли?
– Да, господин разбойник, – выдохнула злосчастная плясунья. Ой, опять ляпнула что ни попадя. А как его ещё называть? Один, на бешеном коне, пахнет лесом, костром и немного порохом. Одет, судя по шороху, в кожу и замшу. Разбойник и есть.
Разбойник не обиделся. Должно быть, в запале не разобрал, что она бормочет. Встряхнул ещё разок, отодвинул, чтоб разглядеть как следует.
– Хм. И вправду слепая. Кто такая? Чего в лесу делаешь?
Ну, это просто.
– Не гневайтесь, господин. Мы бедный шпильман, поём и пляшем, делаем разный трюк, до города не доехали, в лесу заночевали, а взять с нас нечего, потому народ тут скупой, подают плохо…
– Шпильман?
– Фигляры. По-здешнему скоморохи.
– Ага.
Ну вот, успокоился вроде. Дух перевёл. Конь его, правда, всё ещё бесится. Топчется, фыркает.
– Скоморохи, значит. А скажи, не видала ли ты…
– Не видала, господин. С пяти лет ничего не вижу.
– Тьфу. Ну, это… нет ли с вами такого… ну… росту высокого, правое ухо порезано…
Ой. Арлетта сделала глупое лицо. Старательно захлопала ресницами. Мол, где уж мне. Не вижу ничего. Откуда мне знать, что у кого порезано.
– Ну не видала, так, может, слыхала, – не унимался разбойник, – поёт хорошо. На лютне играет, так что все с ума сходят. Вы же на месте не сидите, везде бродите. Может, встречали такого, что музыкой и песнями на хлеб зарабатывает?
Так. Попался ночной брат. Свои отыскали. А это куда хуже, чем стражники.
– Не знаю ничего, – слабо пискнула Арлетта и нырнула вниз, выворачиваясь из крепкой хватки. Кнут или сразу попробовать молот?
– Врёшь! – уверенно заявил разбойник.
– Р-р-р-гав! Гав! Гав! Гав!
У Арлетты аж слёзы на глаза навернулись. Фиделио! Защитник ты мой единственный!
– Арлетта!
Недолго думая, кинулась на голос, едва не полетела через бросившегося под ноги Фиделио, но всё же удержалась.
– Беги! Они тебя нашли!
Рука ночного брата, ухватившая её и задвинувшая за спину, была твёрдой. Никуда он, конечно, не побежал. И не потому, что не мог. Вздохнул тяжко и пробурчал с отвращением:
– А, это ты.
– Я, – отозвался безмерно довольный разбойник, – а это, никак, ты, пропажа наша печальная. Его уж двадцать раз отпели, оплакали, а он, глядите-ка, живой. И на свободе. И даже собачку себе завёл.
– Это моя собака, – выпалила Арлетта.
– Гав!
– А девица у тебя в этот раз неказистая какая-то, – продолжал изгаляться разбойник, – и, надо же, всего одна.
– Заткнись, – бросил ночной брат. Сунул в руки Арлетте верёвку.
– Брысь в повозку. Сиди и не высовывайся. А ты… ну что ж. Пошли, поговорим.
Глава 19
Арлетта честно сидела в повозке, обняв недовольного, то и дело порывавшегося сбежать Фиделио. За полотняной стенкой разбойничий конь ржал и взбрыкивал, не желая мириться с тем, что его привязали к грязной плебейской повозке.
С другой стороны, у костра, беседовали мужчины. А Арлетта слушала так старательно, что даже уши шевелились. Всё боялась, что ночного брата начнут убивать или пытать, чтоб сказал, где краденые сокровища. Но пока беседа шла мирно.
– Чё это у тебя с лицом? – поинтересовался разбойник, жадно выгребая из котелка остатки каши, которые Арлетта намеревалась сберечь на утро, – прямо узнать нельзя. Били, что ли, сильно?
– Это отмоется.
– Ого. Хорошая личина. Большой мастер делал. Теперь ясно, почему тебя до сих пор не нашли.
– А ты как меня нашёл?
– От самых Волчьих Вод за тобой иду.
– Угу. Так и знал, что эта птичка выйдет мне боком.
– Скажешь тоже, птичка. Ворон чёрный, здоровущий, страшнющий. Наши сразу решили – привет с кладбища.
– Ну извини. Оставить там всё как есть я не смог, а белой голубки под рукой не оказалось.
– Не хотел, чтоб тебя нашли, лучше б оставил. Наши всем скопом подхватились и туда. Шутка ли, три недели тебя по всей стране с фонарями ищут, и тут, нате вам, птичка вещая-зловещая письмецо принесла. На кровавой тряпке, да кровью написанное. Умеешь ты радовать. Всех на уши поставил. Я, правда, сам не видал, чего там творилось. Попозже туда добрался.
Ложка скребла по дну котелка, выгребая последнее. Разбойник с хрустом пережёвывал пригорелые корочки, и речь звучала невнятно.
– Пока они туда-сюда метались, как курицы заполошные, и, ясное дело, опять тебя не нашли, я пошёл по придорожным трактирам расспрашивать. Особенно баб и девок. Не видали ли тебя, всего из себя распрекрасного, или, может, голосок твой чудный слыхали. Но нет. Будто начудил в Волчьих Водах и в эти самые воды канул. Так я чё подумал. Таскался с тобой долго и потому знаю: как бы ты ни прятался, какие бы личины ни примерял, одного не скроешь.
– Ну?
– Лишь одно ты, пока жив, делать не перестанешь. По делам твоим я тебя и нашёл. И скажу – наследил ты знатно.
Арлетта похолодела. Значит, ночной брат не только с ними перед публикой ломался, а ещё и ремеслом своим промышлял. На отъезд из страны собирал, должно быть.
– В Чернопенье в этом, в деревнях придорожных… – невнятно продолжил разбойник, облизывая ложку, – где один, где двое, где семейство целое.
Арлетте стало тошно. Знала ведь, конечно, с кем дело имеет. Ночной брат, не красна девица. Работать ему зазорно, а убить и ограбить совесть, стало быть, позволяет. Хотя у них совести нету. У них же эта, ночная честь. Каждый промышляет, как может. Но сидеть рядом с убийцей, есть из одного котла и знать: только что он вот этими руками… Ой, тошно.
– Ну и чего ты хочешь? – равнодушно спросил ночной брат.
– Как чего? – звякнула ложка, брошенная в котелок. – Тебя уж заждались. Велено в любом виде доставить.
– Живого или мёртвого?
– Э… лучше живого. Но могу и того, мёртвого. Или почти мёртвого. Я не гордый. Короче, поехали.
– Нет.
– Кхм… Это почему? Не нагулялся ещё?
– А ты не видишь?
– Личину дурацкую вижу. Ну а без личины… Зелёный ты какой-то. Отощал сильно. На обе ноги хромаешь. Ну и чё?
– То. Правда, не видишь?
– Не-а.
– Сбылось проклятие.
Приезжий разбойник присвистнул.
– Да ладно! Прям вот так взяло и сбылось? Сразу? Ни с того ни с сего?
– Не сразу. Ошибся я. Слабину дал. Себя пожалел.
– Угу. Значит, сбылось. И поэтому ты возвращаться не хочешь.
– Что мне там теперь. Кому я там такой нужен.
– И ты теперь ничего не можешь?
– Главного не могу.
– Мда-а. Беспомощный, стало быть, аки пташка полевая. Угу-угу. И если я тебя, к примеру, с этого обрыва спихну…
– Разобьюсь, как и всякий другой.
– А давай попробуем.
Так и знала, что этим кончится. Под руку попалась чугунная ручка любимой сковородки. Лучше бы рукоять топора, но искать нет времени. Обойдёмся тем, что есть.
– И-и-и-и!
Бац! Промахнулась, конечно. Будь она зрячей, влепила бы прямо по темечку. Но на слух бить трудно. Сковородка угодила в костёр, а руку вывернули весьма жестоко. Попытка устроить разбойнику заходящий полумесяц, низкий удар по ногам, не удалась.
– Это чего такое, а? – пропыхтел разбойник, удерживая вырывающуюся Арлетту.
– Любимица публики, королева воздуха, краса и гордость сословия шпильманов, Арлетта Астлей, – хладнокровно представил её ночной брат, – отпусти, не калеча. Ей ещё работать. Фиделио, место!
– Гав-гав-гав!
Успокоились не сразу. Фиделио долго не унимался, облаивая обидчика любимой хозяйки. Арлетта уселась рядом с ночным братом и на всякий случай вцепилась в него покрепче.
Разбойник, ругаясь, пошёл успокаивать коня, который бился на привязи и, как видно, очень хотел поучаствовать в общем безобразии.
– Кто он? – шепнула Арлетта.
– Свой, – кратко объяснил ночной брат, – не бойся. Ничего он не сделает.
– Где уж мне, убогому, против тебя, – внёс свою лепту вернувшийся разбойник, – проклятие у него сбылось. В Волчьих Водах, видно, тоже проклятие действует.
– А что?
– Да так. Песенок там не пел, ручки белые в тамошней водичке не полоскал, ножки не мочил?
У Арлетты упало сердце. Пел. Ещё как пел.
– А кто, поведай мне, неразумному, в Хольме дел натворил? – продолжал измываться разбойник.
– Да что ты привязался? Каких дел? Розочки белые на стене выросли?
– Во-от! А говоришь – не ты!
– Да я из Хольма едва ноги унёс. Если бы не Арлетта…
– Про Арлетту твою ничего не знаю, а только вряд ли это она устроила.
– Да что устроила?
– Хм. Не скажешь мне, отчего во всем Западном Полибавье ни солдат, ни стражников, ни разбойников, ни мародёров? Баронишка местный, говорят, два месяца войска стягивал, король половину армии в Чернопенье перекинул, а сейчас никого. Как вымело.
– Не понял.
– Так никто не понимает. Деревенские тамошние говорят, вдруг подхватились и побежали все. Кто грабил, так награбленное побросали, кто маршем шёл, так строем и ломанулись, кто бился – так прямо из боя, перемешались все, и свои, и чужие, и люди, и кони. Да так бежали, будто их кнутом гонят.
– Кнутом?
– Ага. Лихие люди и те по лесам разбежались.
– Кнутом, значит… Арлетта, душа моя, что ты там на закате под флейту сплясала?
– Баллата-фуэте, – растерянно сказала Арлетта.
– Танец-кнут. Как мило. Хорошо, что не баллата-морте. Опасная ты девица, как я погляжу.
– Вы это о чём? – поинтересовался приезжий разбойник.
– Это мы об искусстве.
– Угу. Ты, девка, с ним поосторожней. Они все такие. На вид тихие, спокойные… Сидят, мечтают. А потом полстраны в развалинах.
– Да ладно. Мы тут ни при чём. Совпало как-то… Я сейчас даже ногу вылечить не могу.
– Ну да, проклятие действует. Знаешь, как я к этому месту выехал?
– Учуял?
– Увидел. Гоняться за тобой уморился, в лесу отдохнуть прилёг и, того, увидел. Всюду лес как лес, а со стороны реки… Ух! До сих пор глаза ломит. Поехал наудачу, а тут ты. Свет ты наш поднебесный, весь из себя на судьбу обиженный. Мне бы твоё проклятие.