– Подымайся, – рявкнул он. – Не хотел по-хорошему, поедешь как арестант. По приказу его величества.
– Прям вот так, по приказу? – качнул светлой бровью травник, и кавалер с удивлением увидел, что ему смешно. В синих глазах плескалось неподдельное искреннее веселье. – По приказу никак не могу, потому что верноподданный князя нашего Сенежского, в чём и присягу давал. А есть ли там в столице какое величество, нет ли его – нам тут без разницы.
Эта фраза, которую кавалер во время долгого путешествия по северу слышал уже раз десять, окончательно обозлила.
– Так-с. Это уже государственная измена. Подсудное дело. Якоб, бери его.
Якоб ухватил обнаглевшего парня за предплечье, вздёрнул вверх, намереваясь научить хорошим манерам и растолковать, что в присутствии высокого начальства сидеть не положено.
Стукнула дверь, в избу ворвался растрёпанный босой парнишка. Выть он, должно быть, начал ещё дома, да так и не переставал всю дорогу.
– У-у-у-у! Авдю-у-ушка не дышит! Ночь хорошо проспала, а сейчас захрипела, закашлялась и не дыши-и-ит!
Травник каким-то образом вывернулся из железной хватки Якоба, подхватил свою торбу и метнулся к выходу. В открытую дверь было видно, как он резво несётся по улице. Развевается серая рубаха, мотаются за плечами длинные светлые волосы. Парнишка выскочил за ним, но вой почему-то остался в избе. Оказалось, что стонет скрючившийся под печкой Якоб.
– Он мне врезал, – задыхаясь, объяснил страдалец, – аж дух занялся.
– Как? Сидел смирно, не дёргался.
– Да не понял я. Быстрый он очень. Вроде и не делал ничего, а рука будто отсохла и в глазах мелькание.
– Сглазил он тебя, – разъяснил вернувшийся с ведром козьего молока колдун, – значит, верно говорят, что ему сглазить – раз плюнуть. Я бы так не смог. Мне для этого след нужен вынутый или хоть прядь волос.
– Слышь, хозяин, а кто это прибегал? – спросил кавалер.
– А зачем тебе?
– Да вот, кожух ваш травник забыл. Отдать хочу.
– Да это Мотовилихин Сёмка. Третий дом с того конца. Видно, помрёт ихняя Авдюшка. Она и родилась слабенькая.
– Ладно. Спасибо, хозяин. Вот тебе за приют, за ласку.
«Что-то больно много», – подумал колдун, принимая ещё одну серебряную полтину, но возражать, ясное дело, не стал.
К дому Мотовилихи Карлус пришёл один. Якоб был отправлен к отряду с чёткими, хорошо продуманными приказами. А господин кавалер пожелал ещё раз посмотреть травника в деле. Собаки тут, к счастью, не было. Зато было два окошка, затянутых бычьим пузырём. Провертеть дырочку труда не составило. В дырочку кавалер увидел такое, что немедленно захотелось бежать отсюда сломя голову. Домой бы, в любимую спальню, под тёплую перину.
В избе горела не одна, а целый пучок лучин. Лучины держал бледный Сёмка, сзади в полумраке тихонько подвывала женщина с трёхлетним ребёнком на руках, а сам травник, склонившись над подвешенной к шесту люлькой, впился в шею худосочного, бледненького, определённо мёртвого дитяти, как голодный упырь. Светлые пряди свисали вдоль напряжённого, до жути красивого лица.
Приглядевшись, кавалер понял, что померещилось. Травник, держа во рту короткую серебряную трубочку, отсасывал изо рта ребёнка и выдувал в подставленную лохань мерзкую серую слизь.
«Да ну его. Может, не стоит с ним связываться? – малодушно подумал кавалер. – Горло ей очищает, чтоб дышать могла. Безумец по всем статьям. Это же самый яд. Наверняка заразится. И кому он тогда нужен?»
Неожиданно ребёнок выгнулся, втянул в себя воздух и заорал, выкашливая остатки слизи… Травник сейчас же убрал трубку, ловко подхватил дитя на руки и принялся ходить с ним по горнице, что-то бормоча себе под нос. Тихие звуки сложились в колыбельную:
Как у котика-кота
Была мачеха лиха.
Кот на печку пошёл,
Горшок каши нашёл.
Девчонка перестала плакать. Белая головка легла на плечо травника. Слабая ручка потянулась обнять его за шею.
А на печке калачи,
Как огонь горячи,
Пряники пекутся,
Коту не даются.
Кавалер понимал, что время не ждёт, что пора уходить, вернуться к отряду, но травник пел, и это казалось самым важным. Провались все государственные интересы, была бы жива эта девчонка. «Да, – с полной ясностью понял он, отметая сентиментальные мысли, – это то, что надо».
Глава 2
Крытый возок трясся по разбитой городской мостовой. Возница спешил, то и дело нахлёстывал лошадей, которым всё время приходилось двигаться в гору, так что к северному входу дворца они подлетели в мыле. Дверца возка распахнулась, но никто не вышел. Проклиная всё на свете, возились внутри. Затем наружу высунулись грязные высокие сапоги и обтянутый хорошим сукном крепкий солдатский зад. Бранясь вполголоса, солдаты вытащили из кареты длинный рогожный свёрток.
– Опять разбойника поймали? – зевнув, осведомился старший охранник.
– Не твоего ума дело! – отрезал ловко спрыгнувший с коня кавалер по особым поручениям.
– В подземелье? – подали голос замученные подчинённые. Кавалер задумался. После всего, что пришлось претерпеть в дороге, подземелье казалось ему весьма привлекательным. Но нет, нет. Это всё-таки не годится.
– В Приказ, – велел он и застучал каблуками вверх по лестнице. Следом поволокли неудобный свёрток.
Протопав по сводчатому коридору Приказа внутренних дел, грязный и голодный маленький отряд во главе с кавалером вломился в малую допросную, комнату с толстыми стенами и решётками на окнах, но тёплую и сравнительно чистую. Из мебели там находились стол, колченогий табурет и тяжёлое старинное кресло. Здесь свёрток обрушился на пол. Снизу рогожка зацепилась, откинулась. Открылись лиловые от холода исцарапанные ступни, худые щиколотки, туго стянутые верёвкой.
– Эй, – вдруг озаботился кавалер, носком сапога ткнув рогожу, – а вы уверены, что он живой?
– С утра был живой, – утешили его подчинённые, – а щас – кто его знает.
– Болваны!
Встревоженный кавалер выскочил в коридор.
– Лекаря! – пошло гулять под казёнными сводами. – Лекаря в Приказ! Дело первейшей важности.
Приказные брызнули в разные стороны, кавалер же рысью полетел в королевские покои. Очень скоро он возвратился. За ним поспешал сам королевский медикус, глава Дома Целителей, прославленный травник и великий скандалист.
– Так-с, – сказал он, брезгливо, двумя пальцами приподнимая рогожу. Лица под ней не оказалось. Светлые волосы выбивались из-под нахлобученного на голову мешка.
– Та-ак-с, – повторил медикус, обозрев синяки и кровоподтёки на груди пленника, едва прикрытые рваной крестьянской рубахой, – помнится, я неоднократно предупреждал, что отказываюсь иметь дело с последствиями ваших пыточных экзерсисов. Продлевать мучения несчастного я не намерен, и никакой государственной необходимостью вы меня не запугаете.
– Никто его не пытал, – проворчал кто-то из солдат. – Так, помяли маленько. Да и как не помять, когда он…
– Дерётся как бешеный, – уныло дополнил его товарищ, – пока везли, почти весь отряд в лёжку положил.
– Самого Якоба заломал.
Не обращая внимания на эти рассуждения, господин медикус опустился на колени, потянул с головы несчастного серый мешок.
– Эй, поосторожней, – снова встрял бойкий солдат, – у него глаз дурной. На кого глянет, тот сразу с ног валится. Мешок-то не зря надели.
– Какая чепуха! – пробормотал медикус, с отвращением отбрасывая смятую ткань. Кое-где полотно прилипло к струпьям на разбитом лице, и теперь они опять закровили. Пациент если и не был мёртв, то уже приближался к этому состоянию. Глаз, во всяком случае, он открыть не мог.
– А руки! Что это? Вы в своём уме? – в гневе медикус повернулся к кавалеру. Посиневшие руки пленника были забиты в деревянные колодки. Вид у толстых, видавших виды досок был такой, будто их долго и упорно кромсали ножом.
– К несчастью, кузнеца под рукой не оказалось, – разъяснил кавалер, – так что милосердно заковать его в кандалы не представлялось возможным.
– Ну, связали бы. Человек молодой, почти мальчик, сложения деликатного, а вы…
– Так того… – поведал бойкий солдат, – не держались на нём верёвки-то. Оглянуться не успеешь, а они уже в куски порезаны.
– Убрать! Немедленно! Руки вы ему, конечно, загубили. Едва ли удастся избежать антонова огня.
Кавалер поколебался, но всё же согласно кивнул. Пока с пленника сбивали колодки, медикус извлёк из переносного, отделанного изнутри мягким бархатом ларца флакон.
– Юноша ещё жив, но… Дышите, дышите, голубчик, может, всё обойдётся…
Лохматая белобрысая голова мотнулась по рогожке, уворачиваясь от мерзкого запаха. Кавалер, благоразумно стоявший в отдалении, и то поморщился.
Парень открыл глаза.
– Ammonium solution. Раствор пятнадцать к ста. Слишком крепко, – сообщил он и снова утомлённо сомкнул длинные густые ресницы.
– Лекарь, – ахнул глава Дома Целителей, – учёный медикус! Вы! – Обернулся он к кавалеру. – На этот раз вы перешли все границы! Я доложу его величеству! Видимо, вы не сознаёте, что натворили. В столице, кроме меня, всего два лекаря, считая аптекаря. А по всей стране и десятка не наберётся. И если вы загубили ему руки…
– Ну, собственно говоря, это ваша вина, – усмехнулся кавалер, – всё сделано по вашему совету.
– Вы с ума сошли! Я никогда не…
– Беседуя с его величеством об известных вам обстоятельствах, вы сказали, что тут может помочь только чудо. Живая вода, ласточкины слёзы, Пригорский Травник.
– Чушь. Никакого Пригорского Травника не существует. Это, простите, легенда. Доведённый до отчаяния народ часто склонен предаваться подобным фантазиям.
– Попить бы, – прошептал пленник, – три дня пить не давали.
– Да как тебе, гаду, дашь, когда ты… – хором возмутились солдаты, но кавалер движением брови живо заставил их замолчать. Тут же явилась вода в прозрачном бокале. Поднесённый к губам бокал пленник осушил одним длинным глотком. Попробовал шевельнуть руками, согнуть отёкшие пальцы. Медикус суетился над ним, очищая от грязи глубокие ссадины. Тут же торопливо смешивал нужные примочки.