– Как дела? – заранее морщась, спросил медикус.
– Как обычно, – прошептала сиделка, – говорите тише.
– Да-да. Я помню.
– Вас слишком много.
– Я останусь здесь, – заметил кавалер, – охотно побеседую с вами, дорогуша.
Снова видеть то, что находится в соседней комнате за плотно задёрнутой занавеской, ему не хотелось.
– Мы будем осторожны. Как всегда, – мягко сказал медикус и тихо сдвинул занавеску, впуская в открывшуюся за ней камеру немного света. Посреди камеры на полу громоздилась куча грязного тряпья, очень похожая на полумёртвого паука. Две тонкие угловатые лапки качались в воздухе, медленно шевелились, перебирая непонятные предметы. В полумраке можно было различить фарфоровый черепок, блестящую дверную ручку, истёртый парчовый лоскут, согнутую серебряную ложечку. Попривыкнув к темноте и всмотревшись пристальнее, можно было убедиться, что у странного существа имеется голова. Неровно обрезанные тёмные волосы торчали во все стороны, свисали вперёд, полностью скрывая лицо.
Смердело в комнате отвратительно. Как видно, солому, покрывавшую пол, давно не меняли. Кавалер достал платок и приложил к носу. Пленный травник тоже изменился в лице. Правда, как быстро выяснилось, по другой причине.
– Детей, значит, в темнице держите, – с глубоким отвращением процедил он. – Приказ его величества? Государственная необходимость? Высокие политические соображения?
– Тише! – зашипел медикус.
– Он не узник, – прогнусавил кавалер, стараясь дышать ртом. – Помнится, ты похвалялся, что дамские мигрени – это слишком просто.
– Это безнадёжно, – мягко заметил медикус, – и теперь, я полагаю, мы можем уйти.
Но пленник прищурился, неловко отлепился от плеча медикуса, на которое опирался, шагнул в вонючую темноту.
– Не понимаю. Мальчик. Восемь лет, но выглядит моложе. Истощён. Ослаблен. Похоже, его недавно били. Но в остальном ребёнок здоров.
– Телесно здоров, – тяжко вздохнул медикус, – возможно, было бы лучше, если бы он страдал телесным недугом. Что пользы лечить и питать тело, если разум блуждает неизвестно где.
– О… – только и сказал пленник.
Кавалер был чрезвычайно доволен. Сбить спесь с наглеца всё-таки удалось.
– Ну как, берёшься? Это тебе не грыжи мужикам вправлять.
Пленник хмурился, крутил в пальцах длинную прядь волос.
– Но… тут вот какое дело… я никогда не пытался исцелять разум. Грыжи – оно как-то проще, понятнее.
– Не огорчайтесь, юноша, – покровительственно заметил медикус, – о способах исцеления разума я готов побеседовать с вами на досуге. Но это не тот случай. Все, что возможно, уже испробовано.
– И давно это с ним?
– Видимо, с рождения. С годами становится только хуже. Прежде он хотя бы узнавал близких. Теперь же просто никого не замечает. Свет его беспокоит, поэтому здесь темно. Резкие звуки, внезапный шум, даже сильный запах – всё может вызвать судороги или приступ буйства. Накормить его – тяжкий труд. Вымыть… М-да. Однажды я пытался.
– Угу, – сказал травник и бестрепетно двинулся вперёд.
«Всё-таки мы его здорово отделали, – подумал кавалер, – перестарались».
Долговязого парня шатало при каждом шаге. Потихоньку, по стеночке, он подобрался поближе к существу на полу и тихо уселся напротив. Прислонился к стене, обнял колени, закрыл глаза.
– Эй, ты чего? – шёпотом крикнул кавалер. – Заснул?
– Заткнись, – огрызнулся травник, – мешаешь.
– Что он делает? – снова не удержался кавалер после пяти минут молчания.
Медикус пожал плечами.
– Видимо, то, что вы желали. Работает. У каждого из нас, знаете ли, своя метода.
Ещё через пять минут кавалеру надоело любоваться на двух невменяемых, неподвижно сидевших друг против друга, и он вернулся к камину, предпочтя общество сиделки, которая продолжала равнодушно ковырять иглой в суровом полотне.
Краски текли, струились, меняли оттенки, взмётывались яркими всполохами, дробились, кружились, смешивались в пёстром вихре. Вихрь ли несёт его, он ли владеет вихрем? Краски были в нём, и он был одно с ними. Главное, не двигаться, не разрушать цветных стен, не позволять никому проникнуть внутрь.
Цвета потускнели, дрогнули. Он замер, предчувствуя ужас разрушения, но ничего не случилось. Краски по-прежнему плыли в сиянии, радостные, как никогда. Краски пели. Громко, чистыми голосами. Он не знал, что краски умеют петь. Сверкающий вихрь покорился песне и стал чем-то, таким прекрасным, что захватило дух и глазам стало мокро. Что это? Что это такое?
– Это рассвет, – сказал тот, кто, невидимый, стоял рядом, – мы с тобой сотворили рассвет.
– Рассвет.
Губы шевельнулись, повторяя незнакомые звуки. И тут он понял, что больше не один. Стена разрушена. Спасения нет. Тогда он сделал единственное, что мог сделать, чтобы защитить свой мир.
Кавалер по особым поручениям подскочил так, что стукнулся темечком о каминную полку. И откуда в таком чахлом мальчишке помещается столько крику? Недаром, ох, недаром, его поместили в Висячью башню, самую удалённую от королевских покоев. Как следует зажав уши, кавалер рискнул заглянуть в соседнюю комнату. Мальчишка визжал и катался по полу. Пленный травник сидел у стены с таким видом, как будто это его не касается. Возможно, снова пребывал в обмороке. Уважаемый медикус топтался у входа, но на помощь прийти не спешил.
Зато сестрица Клара не растерялась. Вот уж хладнокровная особа. Её бы на поле боя, конный полк в атаку водить. Спокойно отложив шитьё, широкими шагами приблизилась к извивающемуся на полу исчадью ада, ухватила его за тощие плечи, поставила на ноги и, хорошенько встряхнув, влепила пару пощёчин. Косматая голова моталась из стороны в сторону.
– Прекратите! – донёсся слабый голос пленного травника.
Мальчишка завыл. Непоколебимая Клара перестала хлестать его по щекам и начала трясти как грушу.
– Э, – рискнул вмешаться медикус, – вы бы, голубушка, всё-таки полегче.
– Вы довели его до припадка, – рявкнула решительная особа, – а мне теперь расхлёбывать. Сейчас водой оболью! Вода, понял?!
Мальчишка, как видно, понял. Вой стал тише. Вывернувшись из рук Клары, крикун шустро отполз в самый тёмный угол и съёжился там, уткнувшись лицом в колени.
Стало тихо. Медленно, по-прежнему держась за стену, из мрачного логова выбрался травник. Устремился к единственному свободному от ставней окну, ухватился за высокий подоконник, жадно глотая сочащийся из глубокой ниши воздух.
– Вот видите, – заметил медикус, – смерть для несчастного ребёнка будет только освобождением. Правда, подобные больные могут жить очень долго. Какая ужасная судьба!
– Я займусь им, – раздалось от окна.
– Вот как? – притворно изумился кавалер. – Отчего же такие перемены?
Травник обернулся. На изуродованном лице вспыхнула летучая мальчишеская улыбка. Мол, знаю секрет, но вам, взрослые, не скажу. Всё равно не поймёте.
«Ого! – подумал господин медикус, – бедные горничные и дворцовые прачки».
«Ого! – подумал кавалер, которому в этой улыбке почудилось скрытое ехидство. – А парень умнее, чем кажется. Сам догадался или рассказали?»
– Вы сказали ему? – процедил он, обращаясь к медикусу.
– Нет! – возмутился медикус. – Это не только государственная, это, прежде всего, врачебная тайна.
– И сколько человек знает эту тайну? – невинно поинтересовался травник.
– Только присутствующие здесь, – сурово сказал кавалер.
– Разумеется, при дворе известно, что мальчик болен. Но никто не знает, насколько, – вздохнул медикус.
– Погодите, погодите. Кажется, все ещё хуже, чем я думал. Не просто сынок какой-то придворной шишки, а… Кто он? Последний замученный до полусмерти принц из старой династии?
– О старой династии речь не идёт, но да. Принц, – жёстко сказал кавалер. – К несчастью, это наследник престола. – Помедлил и добавил со значением: – Единственный наследник. Его величество вдовец. Имеет дочь восемнадцати лет и сына. Этого сына. Сиделке очень хорошо платят, и она почти никогда не выходит отсюда. Господин медикус связан врачебной тайной. Моя преданность его величеству не вызывает сомнений.
– Поэтому меня в случае отказа просто убьют, – подвёл черту травник.
– Спокойствие в стране превыше всего, – скривился кавалер, которому не нравилось ощущать себя негодяем. – В настоящее время положение его величества очень шатко. Дворянство развращено войной и безначалием. Наследник стал бы символом надёжности королевской власти. Если кто-нибудь узнает о его состоянии, новая война неизбежна. Он должен поправиться в ближайшее время, иначе…
– Угу. Я же сказал, что займусь им. Но на своих условиях.
– Ты уверен, что можешь ставить условия? – возмутился кавалер.
– Ага. Ещё бы. Ты же только что всё так хорошо объяснил. Даже я, дурак деревенский, понял. Новая война и всё такое. А у господина кавалера новые неприятности. Смотри, погонят тебя в лютую зиму за живой водой. Кстати, такого ингредиента в природе не существует. Это я тебе как травник говорю.
Кавалер поёжился, вообразив зимнее путешествие за живой водой и жалкий конец в сугробах на безлюдной дороге, а травник продолжал как ни в чём не бывало.
– Итак, первое. Это помещение не только ребёнка, любого взрослого доведёт до могилы. Необходимы другие покои. Светлые, прилично обставленные, без решёток, ставен и прочей дряни. Непременно с выходом в дворцовый сад и видом на город и реку. Можно остаться в этой же башне. Но наверху. Отдайте её всю в распоряжение его высочества. Какой-никакой, а всё-таки принц. У входа поставьте часовых, чтоб посторонние не совались. Ну и это, чтоб я не сбежал.
Кавалер хмыкнул. Наглость травника не имела границ, но в целом план был разумным.
– Второе. Эту тётку немедленно вон.
Клара возмущённо выпрямилась.
– Но… – поднял брови медикус, – Клара прекрасно справляется. На самом деле она единственная, кто способен с ним справиться. Ребёнка приходится кормить насильно.