Кроме портретов господина наставника во всех видах в мастерской никого не было, однако раздавался тихий скулящий звук. Звук шёл из-под кушетки, на которой так любил валяться господин Ивар в обнимку со своей лютней. Рядом обнаружилась надутая Матильда. Глупая девчонка, сопя и шмыгая носом, сидела на полу. На щеках грязные полосы, в волосах паутина.
– Он ревёт, – доложила она, – я сейчас отдохну и тоже буду.
– Тебе нельзя, – прошипел Эжен, – ты на службе.
Матильда всхлипнула.
Эжен лёг на живот и принялся производить раскопки в темноте под кушеткой.
– Вылезай, – сказал он сурово, – тебе тоже нельзя. Ты же принц. Рыцарь древней крови. Вылезай, кому сказано.
– Не хочу, – строптиво пискнули под диваном.
– А чего ты хочешь? – поинтересовался Эжен, наконец нащупав мягкий домашний башмак и тонкие косточки щиколотки.
– Хочу как господин Ивар.
– Все хотят, – наставительно сказал товарищ по играм его высочества, – но не все могут.
Произнеся эту мудрость, он потянул за обнаруженную ногу и вытащил зарёванное высочество из-под кушетки.
Высочество хлюпало носом, отворачивалось и дрожало.
– Слышь, Мотька, – сказал Эжен, – сбегай, найди господина Ивара. А то тут вон чего.
– Не могу. У него эта… уединенция.
– Чего?
– Уединенция у его величества. Уже два часа там сидит. Ведь он не уедет, да?
– Не знаю.
– Уедет, – выговорил Лель. – Ему здесь плохо.
– Потому что ты всё время ревёшь.
– Не-е-ет. Потому что он… Потому что вот…
Лель вытащил из-за пазухи смятый, закапанный слезами рисунок. Линии стёрлись. Снизу чёрточки поперёк – вроде лес, сверху чёрточки вдоль, не то облака, не то большая птица.
Ну очень большая, на весь лист.
– Орёл? – осторожно спросил Эжен.
– Не, это лебедь, – всхлипнула Матильда.
Лель отчаянно замотал головой, рисунок смял, стащил со стола чистый лист, стиснул уголёк и принялся лихорадочно рисовать.
– Он ждёт, Ваше Величество, – доложил Карлус. Король приподнял угол занавески. Прямо из парадного кабинета можно было заглянуть вниз, в большую приёмную. Травник бродил вдоль ряда высоких, в два этажа, окон, смотревших на залитый солнцем город. Белые волосы то вспыхивали на свету, то пропадали в тени. Как видно, бесцельно слоняться ему надоело. По своей скверной привычке подпрыгнул и устроился в оконной нише, превратился в теневой силуэт из тех, что были в моде лет двадцать назад. Картинка под названием «Совершенный кавалер». Ничто не напоминает о деревенском колдуне, подобранном осенью в лесной глуши. Чёрный саржевый камзол, купленный в лавке для бедных студентов, смотрится как дорогой бархат. Волосы причёсаны идеально гладко и стянуты чёрной атласной лентой. Лицо, поза, манеры – всё совершенство. Вот только цвет лица… Благородная бледность, бесспорно, нравится дамам, но это уже чересчур. Вместе с грязью и деревенским загаром исчезли вообще все краски. Изящная стройность фигуры превратилась в болезненную худобу. За месяц, пока Карлуса не было при дворе, стало только хуже. Кажется, два-три движения мокрой губкой, и портрет совершенного кавалера исчезнет совсем. Болен он, что ли? Или кто-то травит его потихоньку?
– Ты слишком долго отсутствовал, – обронил его величество, тоже разглядывая травника.
– Затруднения с её высочеством? – сейчас же догадался кавалер. Покинутая на целый месяц Алисия вполне могла учинить те самые семейные неурядицы, которых так опасался король. В связи с этим сведения, добытые великим трудом и маетой в далёком и нищем Липовце-на-Либаве, из просто любопытных могли превратиться в очень, очень ценные.
– Тебе повезло, – хмуро отозвался король. – У тебя нет детей. Всё готово?
– Да, ваше величество. Мои люди…
– Избавь меня от подробностей. Так всем будет спокойней. Учитывая то, с чем придётся столкнуться.
Его величество сегодня заменил фамильный золотой крест на простой, но серебряный. Кроме креста на шее под рубашкой висела ладанка с дольками чеснока и вторая с сушёной лягушачьей лапкой. Других мер предосторожности он придумать не смог. Кавалер в магическую силу серебра не верил. Стрелы у арбалетчиков, устроенных за портьерами на боковых галереях большой приёмной, были обыкновенные, стальные.
Его величество построил на лице милостивую улыбку и двинулся вниз. Карлус остался в кабинете. Оттуда было удобнее руководить стрелками.
– Мне дали понять, что ты просишь отпустить тебя.
– Ваш сын здоров, ваше величество. Здоров, насколько это возможно.
– Отрадно слышать. Однако я бы предпочёл, чтобы ты остался. Жалованье может быть… нет, не удвоено, двор несколько ограничен в средствах, но… э… существенно увеличено.
– Простите, но у меня есть другие обязательства. Существуют договоры… Заключал их не я, но выполнять обязан.
– Что ж, – его величество кашлянул, – остаётся решить вопрос о вознаграждении. Я полагаю, тебе следует переговорить с казначеем. Ему даны соответствующие указания. Всё в пределах возможного…
– Я же говорил, что много не попрошу. Только одно желание.
– Ах да, желание. Забавно. Что же это?
– Ваше величество, отдайте мне вашего сына.
Король выпрямился в кресле, стиснул подлокотники, но голос его прозвучал с холодной язвительностью.
– Стало быть, всё-таки отдай то, чего дома не знаешь? Всех сокровищ на свете мне живое милей?
– Ну да. Что может быть дороже?
Карлус скрестил руки на груди. Приказ арбалетчикам приготовиться.
– Шутка зашла слишком далеко, – холодновато выговорил король.
– О, ваше величество, я вижу, вы меня не так поняли. Это вовсе не шутка. Мы… Я хотел бы взять его на воспитание.
Карлус так изумился, что руки сами собой опустились. Король, видимо, тоже не знал, почувствовать ли себя оскорблённым или рассмеяться.
– Ты? Бродячий травник? Наследника престола на воспитание?
– Ну, не совсем уж бродячий. Дом-то у меня есть. Мальчику будет там хорошо. Через несколько лет он вернётся к вам. Здоровый. Счастливый.
– Безумие какое-то, – пробормотал король, – повторяю, с меня хватит этих детских игр.
– А вот старый князь Сенежский думал иначе. В самые тяжёлые времена он отдал своего сына и не пожалел. Помнится, и в истории был такой случай. Триста лет назад король Августус Красивый…
– Достаточно. Сказочная история вашей полудикой страны меня не интересует.
Травник поднял голову. «Да ведь он в отчаянии», – с удивлением подумал Карлус.
– Умоляю вас, ваше величество. Ведь вы не любите его… о, простите, я не хотел оскорбить вас, но…
Настоящее, неподдельное горе. Лицо растерянное. Губы дрожат. Ребёнок. Обиженный ребёнок. Наивное дитя среди взрослых, занятых серьёзным делом.
Король тоже это заметил и сейчас же принял приятный отеческий тон.
– Я вижу, ты к нему привязался. Отчего же не хочешь остаться и по-прежнему ходить за ним?
– Я хочу, но не могу. Больше не могу.
Сказал так, будто его тут ежедневно пытают.
– Жизнь при дворе совсем не привлекает? – мягко изумился король, – Довольно странно для юноши из хорошей семьи.
Карлус внутренне улыбнулся. Он угадал. Снова.
– Да, да. Мне всё известно, – благодушно продолжал его величество, – ты – родной сын Яся Ясеня, более известного как Липовецкий Травник. Того самого, которого наш господин медикус именует великим.
– Но это не тайна. Никогда этого не скрывал. Просто никто не спрашивал.
– Однако человек, назвавшийся по приезде в Липовец Ясем Ясенем, на самом деле высокородный Ясениус Гронский.
Кавалер не стал объяснять его величеству, чего ему стоило узнать такое. Как-нибудь потом. Такое заслуживало отдельной награды. Сейчас перед королём лежал уцелевший во всех войнах и переворотах толстенный том Алой скрижали королевства, оборванный листок с обгорелым краем, исписанный собственной рукой Липовецкого Травника, и письмо в самодельном конверте с чётким гербовым отпечатком на сургуче и красивой фамильной подписью – бесспорные доказательства.
– Гронские – весьма древний и славный северный род, – с удовольствием похлопал по раскрытой книге его величество, исподволь любуясь закаменевшим лицом юного строптивца. – Испокон веков владели Северным Пригорьем. У тебя десять поколений благородных предков. Ясениус Гронский был убит в Липовце семь лет назад. С тех пор ты, видимо, зарабатывал на жизнь, бродя по стране и пользуясь тем, чему успел научиться в семье. Право, в этом нет ничего зазорного. В военное время каждый выживает как может. Но я всё-таки хотел бы, чтобы твои труды были вознаграждены по достоинству. У меня… хм… есть ещё одно дорогое дитя.
Да уж. Вот так сразу и прямо в лоб. Следовало бы сначала предложить земли или высокую придворную должность. Должно быть, её высочество была очень, очень настойчива. Карлус порадовался, что его здесь не было. Прекрасная Алисия не только сама отлично закатывала истерики, но и легко доводила до истерического состояния даже опытных воинов.
– Какое дитя? – тупенько переспросил травник и, как видно, догадался, потому что вдруг отступил на шаг и даже покосился в сторону открытого окна.
– Нет, – пробормотал он, смутившись до того, что на бледные щёки вернулся румянец, – благодарю вас, ваше величество, я недостоин.
Король снисходительно улыбнулся.
– Как разумный государь, я всегда желал выдать дочь за местного дворянина, не связанного ни с одним из здешних влиятельных родов. Как любящий отец, я хотел бы, чтобы моя девочка была счастлива. Мы довольно близки, и она не скрыла от меня, что…
Карлус развеселился. Попался, дружочек. Ты думал – я враг опасный. Да я, по большому счету, вообще тебе не враг. А вот Алисия, ежели не получит, чего хочет…
– Ваше величество, я ни на одно мгновение не оставался с её высочеством наедине и никогда не…
– Знаю, знаю. Ты вёл себя весьма тактично. В твоём сложном положении поистине безупречно. Но подобный брак в полной мере докажет моё благорасположение и вернёт тебе статус, который по праву принадлежит наследнику рода Гронских. Со временем я бы пост