– Во, – сказал Аспид, с удовлетворением озираясь, – годится. Слышь, цыпа, гляди сюда. Вон туда дойдёшь ну и назад вернёшься.
– Куда?! – не сдержавшись, ахнул Эжен.
– Нет, – слабым голосом пробормотала Арлетта, – что вы, добрый господин, я не могу.
Эжен видел, что даже стоять здесь, на ровном, сравнительно широком куске пола, ей трудно.
– Давай, не ломайся, – прикрикнул Аспид, – у меня других дел полно. Это ж не канат, в два раза шире и не качается.
Да уж, не канат. Кусок внутренней стены длиной саженей семь-восемь, шириной в один кирпич, с уходящим вниз рядом дверных проёмов посредине. Начинается там, где они стоят, кончается… Да, собственно, нигде не кончается. Всё остальное уже обвалилось.
Арлетта взглянула вниз и сейчас же скрючилась на краю, цепляясь руками за что попало.
– Отпустите нас… не могу я туда… упаду сразу…
– Хм. Наглая, да ещё и упёртая.
Аспид неспешно развернулся и вдруг оказался за спиной у Эжена, небрежно накинул ему на шею блестящий, как змеиная шкурка, чёрный шнурок. Скользкая гадость коснулась кожи, Эжен дёрнулся, взмахнул руками. Воздух исчез. Дышать нельзя – больно. Не дышать нельзя – в глазах темнеет и… Он вдохнул, захлёбываясь, и сквозь чёрный туман услышал голос Аспида.
– Кончай комедию ломать. А то я тебе жизнь облегчу. Раз-два, и кормить будет некого.
– Ы-ы-ы, – сказал Эжен. Хотел крикнуть: «Не надо», а подумал: «Ну что ей стоит». Он верил, что Аспид убьёт. Легко и просто, как тот соглядатай в Больших Костоломах. Для него это дело обычное, как высморкаться или стакан воды выпить.
Когда он проморгался, Арлетта, босая, без полушубка, в подоткнутом сарафане стояла у начала стены. Раскинула руки, качнулась вперёд, точно собиралась просто кинуться вниз, но высоким хриплым голосом громко сказала: «Allez!» – и поставила ногу на первый кирпич. Лица её он не видел. Только напряжённую прямую спину и тонкие ноги, которые переступали над бездной, порхали, почти не касаясь закопчённых, пористых, острых обломков. Кирпичи крошились, шатались, иногда падали, и тогда снизу доносился чавкающий плеск.
– Холера! – высказался Малёк.
– Годится, – довольно хмыкнул Аспид. Отпущенный Эжен осел на битый камень и некоторое время просто дышал. Тихо и осторожно, потому что вдохнуть поглубже было больно.
Арлетта дошла до конца стены, развернулась, изящно взмахнув руками, и длинным танцующим шагом двинулась обратно.
Глаза канатной плясуньи были плотно закрыты.
– Это чё, фокус такой? – поинтересовался Аспид, – ушами видит, руками слышит?
– Это она высоты боится, – сквозь боль в горле прошептал Эжен, – мы же говорили… кх-кх-кх… так невозможно. Она упадёт.
И тут же всё вышло по его слову. Кусок стены размером с человеческую голову закачался, с хрустом вывалился и полетел вниз. В последний миг Арлетта каким-то чудом оттолкнулась от него, прыгнула и упала ничком, всем телом ударилась о карниз, на котором они стояли.
– Холера ясна! – хрюкнул Малёк, забывший все остальные слова, которых, впрочем, у него в запасе было немного.
Эжен кинулся к Арлетте, потянул подальше от края, торопливо перевернул. Кровь на лбу, кровь из носа и открытые, но совершенно пустые глаза. Умерла?
– Сомлела, – заметил многоопытный Малёк, – с девками бывает. Ты её по щекам, сразу оживёт.
– Снова прикидывается? – предположил Аспид, присел на корточки, брезгливо скривился и резко ткнул Арлетту под рёбра.
– Не трогайте! – заорал Эжен, у которого весь страх пропал, осталось одно отчаяние.
– Хм. Не прикидывается, – определил Аспид, поднялся, брезгливо вытер руку о штаны.
– Не врали, значит. Пожалуй, что не годится. Эй, ты, как тебя. Пляшите где хотите. Четверть заработка за защиту. Сюда больше не таскайтесь. Навар Малёк примет.
И ушёл. Ввинтился в закопчённую стену и пропал, как не было его. А Эжен остался с Арлеттой.
– По щекам её, по щекам, – не отставал Малёк, – давай я сам, ты не сумеешь.
– Отвали, – угрюмо сказал Эжен, закутал Арлетту в полушубок, расправил юбку, чтоб Малёк не пялился, натянул валенки. Потом легонько похлопал по щекам. Не помогло. Когда сестрица лишалась чувств, это выглядело не так страшно. Глаза у неё были красиво закрыты, поза изящная, да и щёки не синеватые, а очень даже румяные. От обмороков помогали симпатичные флакончики с чем-то вонючим. Понюхав гадость, сестра обычно оживала и томным голосом просила подать воды или, скажем, настой из трав. Воды у Эжена не было, вонючих флакончиков тоже. Что делать, он не знал. Снова похлопал канатную плясунью по щекам, потом, припомнив, как поступали с сестрицей, по рукам.
– Лекаря надо.
– Хы, – высказался Малёк. Лекарь для жителей Нор был существом мифическим. В этих краях такое не водилось.
– Эжен…
Голубые глаза закрылись, губы дрогнули, слабая рука протянулась, легла на плечо.
– Эжен, ты…
– Не бойся, – сказал Эжен, – он ушёл.
– Угу, – подтвердил Малёк, – сказал, что таких, как ты, ему и даром не нать, и за деньги не нать. Не годишься ты для серьёзного дела.
– Дурак. Сразу не поверил. Помоги встать, Эжен. Пойдём отсюда.
– Пошли, выведу, – встрял Малёк, – только заточку отдайте.
– Щас. Разбежался. Сначала выведи, потом отдам.
Цепляясь за Эжена, Арлетта встала и пошла потихоньку, опираясь на его плечо.
– Заточку отдайте, – нудел Малёк, пока они шли через Норы, – четыре гривны выложил, три дня затачивал, рукояточку наборную сам собрал.
– Выведешь на Либавскую – отдадим, – в двадцатый раз обещала Арлетта.
– А кто это был? – влез в разговор Эжен.
– Кто? – фыркнул Малёк.
– Ну, такой… Страшный. На гриб похож.
– А… – Малёк скривился. – Коряга это.
– Сам Коряга? – ужаснулся Эжен. Пугаться было поздновато, но он испугался до дрожи в коленках и чёрных точек в глазах. О Коряге из Нор в Липовце слыхали даже тихие домашние мальчики. Город осаждали, захватывали, разрушали, сжигали, по улицам гуляло моровое поветрие, власть менялась и вкривь, и вкось, но одно оставалось неизменным. Городские воры, шлюхи и попрошайки ходили под Корягой. Подданные у него были беспокойные и к порядку не расположенные, но сместить Корягу ещё никому не удавалось. Несогласные как-то быстро умирали или отбывали на каторгу, а Коряга тихо и спокойно продолжал править ночным городом, а может, и дневным. Кто знает, сколько людей у него в страже и ратуше.
– А к нам он чего привязался?
– Деловые чего-то крупное подломить хотят, – зашептал Малёк, боязливо оглядываясь, – не то казначейство, не то сам дворец наместника. Только не подобраться никак. Либо подкупать кого-то, чтоб изнутри открыли, либо сверху, через трубу там или слуховое окно. И там, видать, узко. Каплюху третьего дня принесли. Только он всё равно помер. Хребет сломал. Не иначе, с высоты сорвался. Видать, не вышло у него. Теперь им снова пацан нужен ловкий. – Покосился на Арлетту и добавил презрительно: – Ну или там девка.
– Не хочу ничего знать, – равнодушно сказала Арлетта. – Это нас не касается. Мы шпильман, поём и пляшем, делаем разный трюк. Ты не говорил, я не слышала. Или жить надоело?
Малёк тяжко вздохнул. Впечатление на странную девицу произвести не удалось. Каплюху ему было не жаль. Вредный был пацан и пакостливый. Пугало только, что для дела вместо Каплюхи могли выбрать любого. Одна надежда, что он, Малёк, уже слишком велик.
– Заточку отдайте, – уныло повторил он.
Заточку, чтоб Малёк за ними не увязался, Эжен забросил в густые розовые кусты, украшавшие один из особняков на Либавской. Пока через забор перелезет, пока через колючки продерётся, они уже будут далеко. Сам же свернул в Сыромятный переулок и повёл Арлетту на Цыплячью улицу кружным путём. Арлетта шла довольно бойко, не падала, только всё цеплялась за него да споткнулась пару раз на ровном месте.
– Эй, ты как? – напугался Эжен, – дойдёшь?
– Дойду. Только вот… Тут такое дело… Не вижу я ничего.
Тут Эжен и сам споткнулся.
– Как? Совсем?
– Да.
– Это ты, наверное, головой ударилась. Отдохнёшь, и всё пройдёт.
– Не пройдёт, Эжен. Я и раньше так жила. Потом вроде подлечилась. Лекарство мне достали. Редкое. Только его больше нет.
– Ой, и как же теперь…
– Так же, как и раньше. Что мне эти глаза. Всё равно в этом мире смотреть не на что. Что я видела, пока глаза смотрели? Грязь да гадость. А работать я могу, ты не думай. Не пропадём.
– Зачем мы только туда пошли!
– Не пошли бы, они сами бы к нам явились. Угрожать стали бы, скорее всего, и побили бы. А так… Вроде мы сразу уважение оказали, а взять с нас особо нечего. Жить будем, не помрём.
Глава 10
Атласные туфельки порхали по мёрзлой грязи, по истёртой брусчатке, по истоптанным клочьям жёлтого снега. Кружился алый шёлк, летала прозрачная вуаль. Начинала Арлетта обычно: шажок вправо, шажок влево, сделанный с кукольной точностью поворот, но потом забывалась и летала без всяких правил, финты становились всё сложнее, взмывали вверх ножки в развевающихся шароварах. Эжен смутно подозревал, что никакой это не танец, а, в сущности, драка. Канатная плясунья сражалась с холодом, сумерками, равнодушием толпы. Иногда шептала, командовала сама себе «мартелла», «миалуна». Чего это значит, Эжен не знал. Зато хорошо узнал, чего стоит эта кажущаяся лёгкость, эта пляска на языках пламени. Придя домой, плясунья долго отлёживалась. Болели усталые ноги. Ныла спина, зашибленная в той, другой жизни, в которой ещё не было ни Эжена, ни Леля. Лель, прежде никого не жалевший, садился к ней, старательно укрывал, брал за руку и, чудо из чудес, по первому зову бросался выполнять любую просьбу. Такого от него даже господин Ивар добиться не мог. В доме оттого, что Арлетта ослепла, изменилось немного. Лишь завели такой порядок, чтоб все вещи лежали, стояли и висели на своих местах. Со всем остальным канатная плясунья управлялась очень ловко, хотя Эжен старался. И воду спешил с утра принести, и корзинку с углем таскал из лавочки. Но ему всё казалось, что делает мало, больше боится, ноет и мёрзнет.