– Найдётся, – утверждал Малёк, – Лапоть – он хитрый. Не пропадёт.
Через три дня пропал сам Малёк, хитрейший из хитрых. Не появился вечером, не попадался ни в Норах, ни в городе. Исчез вместе со своей наборной заточкой, нахальством и дурацкими шуточками.
Арлетта тревожилась, день ото дня мрачнела. Работать не пошла, хотя по всему городу звенели колокола, возвещая конец поста. Всех из сторожки выгнала, а когда позволила вернуться, на ящике, заменявшем стол, лежали деньги. Должно быть, достала из тайника. Где тайник, не знал никто. Прятать и заметать следы она умела, даром что слепая.
– Пересчитай.
Эжен честно пересчитал, недоумевая, как ей удалось скопить так много.
– Хватит, чтобы оплатить место в трюме для троих. На взморье видели корабль. Знающие люди говорят, это иберийская «Ла Нинья». Устье очистилось. Как только ветер будет подходящий, она поднимется по реке до порта. Поплывёте вы и Черныш. Он язык знает, худо-бедно поможет вам там устроиться.
– А ты?
– А мы с Мышильдой тут побудем. Тут одной вдовице прислуга нужна. Вдовица, конечно, слам сбывает…
– Чего?
– Краденым торгует. Мастерская у неё. Вещички перелицовывает, чтоб бывшие хозяева не узнали. Но особа порядочная, строгих правил и не злая.
– Ты не хочешь уехать, потому что его ждёшь?
– Дубина! Потому что денег не хватит. Заработаю и уеду. Найду вас, если дорога выведет.
– Как же ты будешь…
– Как-нибудь. Мне не привыкать. Мы с Фиделио ещё и не такое видели.
– Гав, – подтвердил потрёпанный по загривку Фиделио.
– Сейчас нужно быстренько заработать. Еды в дорогу прикупить. Вам всем новые башмаки нужны, да и одёжка поистёрлась.
– Я помогу…
– Поможешь. Будешь сидеть здесь и следить, чтоб с Лёлькой ничего не случилось.
– Да чего ты злишься-то?
– В городе и вправду дети пропадают. Чаще всего до десяти лет. Сироты. Совсем пропадают. Ни трупов, ни барахлишка ихнего потом никто не видел.
– Думаешь, это его ищут?
– Не знаю я ничего. В общем, глаз не спускай. Верёвкой, если надо, его к себе привяжи. В случае малейшей опасности – бегите. Деньги эти всегда носи на себе и никому не показывай. Понял?
– Угу, – вздохнул Эжен. За эту зиму он стал на редкость понятлив. А ещё сильно похудел, сделался гибким и жилистым, слегка раздался в плечах и вроде вырос. Рукава любимого полушубка казались коротковаты. Лель тоже подрос. Сарафанчик, к которому он привык и нисколько не тяготился, болтался теперь выше щиколоток. После пары недель в замковом саду бледное личико заветрилось, немножко порозовело. Нос облез, тощие руки в цыпках, но взгляд живой, быстрый.
Глава 13
Арлетта злилась, как растревоженная змея. На площадь надо было идти, на площадь. Наплевать на договор с хитрозадым хозяином «Галеры» и больше в порт не соваться. Конечно, Аспид её бы и в городе нашёл, но… В городе всё-таки не так страшно. Был вечер, они Чернышом почти выдохлись и собирались уже уходить. Всю ночь до утра, как мечталось хозяину, Арлетта работать не желала. Отказала наотрез. В конце концов, у неё дети. Места для сцены или круга тут не было, и она приладилась плясать между столами. Черныш изображал кавалера, а на самом деле следил, чтобы она не наткнулась ни на что ненароком. При этом он ещё ухитрялся петь. Арлетта очень ценила его, несмотря на склочный характер, любовь к ножам и поножовщине и грязным иберийским ругательствам. К счастью, про характер и ругательства никто не догадывался. Языки Чернышу не давались, а что он там лопочет и как костерит собеседников на своём родном, никто, кроме Арлетты, не понимал.
Баллата кончилась. Сделав комплимент полупочтенной публике, Арлетта хотела убежать на кухню, но её крепко ухватили за руку.
– Ужин.
Она сейчас же вывернулась. От жаждущего её общества пахло знакомо – кислятиной немытых подмышек, гнилью больных зубов, дорогим фряжским вином и отчего-то чернилами. В общем, неприятностями пахло, большими и страшными.
– Я шпильман, а не…
– Дура, я ж тебе поесть предлагаю.
– И? – мрачно поинтересовалась Арлетта, совершенно не верившая в бескорыстную доброту Аспида.
– И поговорить.
– Здесь?
– Хм. Ну хошь, наверх пойдём.
– Здесь, – отрезала Арлетта, – Черныш, жди на кухне. Авось там пожалеют, пожрать дадут. – И, вцепившись в загривок Фиделио, пошла, куда тянул Аспид.
За столом, отдельным, для важных гостей, коим необходимо побеседовать приватно, пахло вкусно – жареной рыбой в брусничном соусе, пирогами с капустой и тем же фряжским вином. Арлетта была голодна. Но не такая она дура, чтоб из рук Аспида есть.
– Чего надо? – спросила нахально. Пропадать, так уж с музыкой. – Для ваших дел я не гожусь, по твоей милости ничего не вижу. Договор соблюдаю, и долгов за мной нет. В марухи ни к кому не пойду. Лучше сдохну и, кого смогу, с собой заберу. Отрава у меня всегда при себе, а для вашего брата и нож найдётся.
Ножа у неё не было. Были хорошо заточенные спицы. Одна к руке привязана, другая к ноге. Чуть сдвинуть повязку, и невинная конечность превращалась в смертельное оружие.
– Да что ж ты наглая такая, – фыркнул Аспид, – откуда тебя такую-разэтакую к нам принесло?
– Из Иберии, – машинально соврала Арлетта, как в последнее время они с Чернышом врали всем.
– А говоришь чисто.
– Шпильман я. Дитя Дороги. На четырёх языках чисто говорю.
– А ещё говорят, что ты со своим семейством не с юга приехала, а вовсе с севера. Люди видели, как вы с Ковалёвой лодьи сходили.
– Сходили. И чё? Дороги не всегда прямые. Иной раз и не такой выверт получается.
– Интересный выверт. И детки на тебя не похожи.
– Дык сводные. Отец один, мамки разные. И Лёлечка наша на меня очень даже похожа. Прям одно лицо. Люди говорят, красавицей будет, – старательно умилилась Арлетта. Выпрямилась, косицу, сбоку заплетённую, погладила. Мол, и сестрица у меня красавица, и сама я чудо как хороша.
– А где отец?
– Помер.
– Давно?
– Прошлым летом.
Видимо, на лице Арлетты отразилось что-то такое, что Аспид подсунул ей под самый нос стопку креплёного фряжского.
– Выпей, полегчает.
Арлетта стопку деликатно приняла, понюхала и поставила на стол.
– Не доверяешь?
Аспид добавил в голос угрозы, может, и рожу пострашнее скорчил, но Арлетта только плечиком дёрнула. Рожу она не видела, а угрозы не испугалась.
– Ах, как можно. Доверять тому, из-за кого зрения лишилась, это же полный моветон.
Последнее слово старательно выговорила по-фряжски.
Аспид насмешки не понял, но явно разозлился по-настоящему. Однако сдерживался. Чего-то от неё ему надо было.
– Так ты с того случая слепая?
– Медикусы утверждают, что башкой о камни биться страсть как вредно.
– Угу. Смотрю, мозги отшибло, а наглость осталась. Окоротить бы тебя.
– Не по понятиям. Я правил не нарушала.
– Ладно. Вали отсюда, убогая. Вали, пока я добрый.
Добрый Аспид внушал ещё меньше доверия, чем Аспид злой, поэтому Арлетта послушалась, свалила на кухню и обнаружила, что Черныша там нет. Вроде был, но с улицы позвал его кто-то, он вышел и не вернулся.
Всю дорогу, которую помог одолеть Фиделио, очень хорошо понимавший команду «домой», надеялась, что Черныш догонит или как ни в чём не бывало обнаружится дома, у печки. Но, увы, мальчишки дома не оказалось.
Что теперь делать, Арлетта не знала. Эжену и Лелю в город нельзя. Мышильда города не знает и всего боится. Слепая плясунья, бродя по улицам в компании Фиделио, могла найти только неприятности. Смутно думалось, что в этом замешан Аспид, а заодно и страшный Коряга. Но отвлекать беседой только для того, чтобы выманить и украсть Черныша? Глупо как-то. Иберийского мальчишку можно было подловить сотней других способов. И к чему эти странные расспросы? Кромешник Бернард её нашёл? Господин Барнум всплыл со своей неустойкой? Нет, тогда со стражей пришли бы… Или с Корягой договориться проще? Совсем запуталась. Столько думать – с ума сойдёшь. Посидела, послушала, как дышат спящие дети. Поспать бы, а то вовсе сил не будет. Их и так немного. Интересно, можно ли в шестнадцать лет стать старухой? Спину ломит, ноги болят, в голове какое-то кружение. Выпила её эта зима. Но всё ж не так страшно, как в балагане у Барнума. Живая. И дети живы. Отправить их в Иберию побыстрее. Там тоже не мёд, но хоть наследник остравского престола никому и даром не сдался. А она останется. Ненадолго. Явилась тяжёлая мысль, что, раз Черныша нет, денег хватит, чтобы уехать вместе.
Арлетта тихонько погладила крестик. Может, ещё есть надежда. Может, завтра… или послезавтра… «Галера» – хорошее место. Нет, трактир, конечно, паршивый, грязно, как в хлеву, и еда дрянь, но все новоприезжие туда попадают. И он придёт, так что не разминутся. О том, что ночной брат уже никогда не придёт, она старалась не думать.
Эжен жмурился на солнышко, которое играло, то скрывалось за облаком, то выкатывалось на ярко-синее небо. При солнышке было жарко, без солнышка накатывал ледяной холод. Хорошо, что ветер дул сильный и облака пробегали быстро. Уйти в дом он не мог. В саду расцвели примулы, и Лель с утра рисовал их, не обращая внимания на капризы погоды. Прибегала Мышильда, причитала, пыталась надеть на него шапку. Но Лель не дался. Шапка сползала на глаза и мешала смотреть. На его листочках, разложенных на старой доске и придавленных грязноватыми обломками кирпича, дул ветер, плясали солнечные пятна, летели облака, цвели белые фиалки. Как можно нарисовать ветер, не понятно, но у Леля получалось. Остатки красок надо непременно захватить, когда они поплывут в Иберию. Будет Лель рисовать лимонные деревья. Эжен зажмурился, пытаясь представить жёлтые лимоны, растущие прямо на деревьях, но помешало солнце, ударило сквозь сомкнутые веки. Он открыл глаза и тут же их закрыл. Показалось. Это от яркого света и слишком тёмных теней. Протёр глаза до слёз, до боли. Не показалось. В тени развалин, в одном из высоких выбитых окон кто-то стоял. Чёрный, длинный и вроде без головы.