– Этого беру.
– Ы-ы-ы-ы!
– Замолкни. А это… Опять! Я же предупреждал.
– А чё такое. По улице шлялся.
«Аспид, – узнала Арлетта, – конечно, и в этом замазан».
– Я не шлялся! Я к бабке шёл! – загундосил бесстрашный липовецкий пацан.
– Во-от. Бабка. А ещё у него мамка, три брата и отец в море. Какую букву в слове «сирота» вы не понимаете?
– Я не сирота!
– На нем не написано, – попытался возмутиться Аспид.
– Спросить надо было. Язык на то и дан. Хочешь без него остаться?
Аспид, похоже, устрашился и потому ничего не ответил.
– Этого отведите, где взяли. А этого забираю. Вот, получите. В расчёте?
– Прибавить надо. Дешевеют деньги-то.
– Перебьёшься.
– Погодь, не гони. У меня тут ещё кое-что есть. Она не она, не знаю, но по приметам подходит.
Лязгнула дверь. Арлетту схватили за плечи, добавив к общей боли ещё малую толику, и потащили. Дотащив же до места, попытались поставить ровно. Стоять Арлетта не смогла, должно быть, ноги и спина мёртвой куклы для этого уже не годились. Аспид отпустил руки, и она упала. Упала в волну яркого, слепящего света и с радостью подумала: вот и всё. Стекло лопнуло, бабочка сгорела.
Глава 14
За ногу кто-то трогал. Точно, трогал, шевелил пальцами с острыми ногтями, прикладывал что-то холодное. Арлетта сначала изумилась. Возмутилась даже. Вроде благополучно померла, тихо, спокойно, и даже не болит ничего, а всё равно отдохнуть не дают. Потом испугалась. Вспомнила про колдуна. Сейчас кровь пить будут или опыты ставить. Отпилят ногу, а потом будут заклинанием приклеивать. И не приклеят. Ногу Арлетте было жалко. Кто она есть? Шпильман. А шпильмана, как волка, ноги кормят. Недолго думая, она использовала любимую конечность по назначению. Размахнулась и врезала по тому, кто на неё покушался. Ударчик получился что надо, хотя его смягчили несколько слоёв ткани. Ряса? Плащ? Колдовская хламида, расписанная всякими знаками, как у Великолепного Макса?
– Она меня ударила! – заверещал колдун женским голосом.
– А ты не лезь, – флегматично отозвалась другая женщина, – сказано было – не трогать.
– Как не трогать?! Как же не трогать?! Ты посмотри, какая нога, как лапоть растоптанная. Мозоли! Ногти обломаны! На пятках трещины! Фи!
– Это моя нога, – с угрозой сказала Арлетта и села. Получилось легко. Чуть отдало в спину, закружилась голова, но и только.
– А руки! – запричитала нервная дама. Именно дама. Приятно и тонко пахло духами, нежно шуршали пышные юбки. – Перчатки же нужны, к основному платью, к платью для ужина, к платью для второго дня…
Арлетта шевельнула руками. Надо же, у страха глаза велики. Ничего не сломано. Слушаются как миленькие. Покорно ощупывают колени, прикрытые длинной полотняной рубахой, край высокого топчана с тонким, как блин, тюфяком в чехле из реденькой бязи. Потянулась к шее. Крестик на месте. Сползла с постели и… ура-ура… встала.
– Куда ты? – испуганно сказала вторая дама. – Тебе нельзя.
– Можно-можно, – затараторила первая, – даже нужно. Платье надо примерить. Наверняка нужны переделки. Это же ужас. Шили на девушку с фигурой, а это… это же кочерга какая-то.
Арлетту ухватили за локоть и куда-то потянули.
– Отвали! – огрызнулась канатная плясунья. Локоть выдернула и приняла боевую стойку. Хорошо-то как, когда ничего не болит. Притон колдуна или просто притон какой-нибудь госпожи Розетты, тупой куклой она не будет. Обломаетесь! Всё равно терять нечего.
Дама трепыхалась рядом, шелестела, взметала волны духов. Молодая дама, красивая, должно быть. Голос звонкий, топоток каблучков мелкий, частый.
– Да что ты себе позволяешь! Ты!
– Я, – согласилась Арлетта и развернулась в первом движении баллата-фуэте.
Рисковала, конечно. Мало ли где здесь стены и мебель. Но обошлось.
По назойливой даме, с визгом отскочившей в сторону, не попала, зато сшибла что-то неустойчивое, лёгкое, повалившееся с шёлковым шорохом.
– А-а-а! Платье! Да ты… Ты… Да что же это такое!
– Сдохните все! – мстительно заявила Арлетта, сейчас во всём согласная с покойным Каплюхой, и добавила кое-что, по-фряжски и по-остзейски.
– Нет! Это невозможно! – простонала шокированная дама, которая, видимо, удалилась на безопасное расстояние.
– А по-моему, ничего, – задумчиво заметила вторая особа, – языки знает, танцевать умеет.
– Сейчас и тебе станцую, – пообещала Арлетта, – мало не покажется.
– Поосторожней, тебе лежать надо.
– Сдохните!
– Успокойся, мы уже уходим.
Вторая дама определённо была особой хладнокровной.
– А платье? – запищала первая.
– Пришлём кого-нибудь, на кого наверняка бросаться и орать не будут.
Ушли, и дверь закрыли, и, конечно же, заперли. Арлетта сразу села на пол и попыталась отдышаться. Голова всё-таки кружилась. Полежать бы. Что это такое? Где это? По разговору вроде Острава. Так Острава большая. Город? Деревня? Непонятно. Окно вроде есть. Свежим воздухом тянет, но ничего не слышно. Арлетта легла, прижалась щекой к прохладному полу.
– Что с тобой? Тебе плохо?
А вот это не дама. Никаких каблучков. Мягкие шаги в поршнях или в валенках. Пахнет приятно, не то молоком, не то пирожками.
– Ой!
Стукнуло, зашелестело. Сбитое Арлеттой старательно ставили на место, сдували пылинки, расправляли складочки.
– Что случилось? Тебе платье не понравилось?
Точно, не дама. Но и не баба. Голосок совсем детский, выговор простонародный. Должно быть, прислуга.
– Совсем не понравилось? Ой, беда! Я целый месяц вышивала. Ты посмотри, покажи, что не так. Может, ещё поправить можно.
– Посмотреть не могу, – огрызнулась Арлетта. Подневольную прислугу было всё-таки жаль. И так небось все шпыняют.
– Почему не можешь?
– Слепая я. Хоть красного петуха вышей, хоть зелёного змия, мне без разницы.
– Ох. Там цветочки вообще-то. Шиповничек. Мелким бисером, серебряной нитью.
– Да хоть крапива с чертополохом. Всё равно я это не надену. И жить тут не буду. И никакие гады меня не заставят. Мне теперь на всё плевать.
– Почему?
– Потому что нет у меня ничего. Никого и ничего. И вообще всё закончилось.
– Устала ты, – протянула прислуга.
– Я не устала. Я умерла.
Рядом завозились, вздохнули сочувственно.
– Ты знаешь чего, ты поспи, – на лоб легла тёплая узкая ладошка, – может, не закончилось ничего, ты же не знаешь, вдруг всё ещё только начинается.
Арлетта хотела сбросить чужую руку, но почему-то покорно закрыла глаза.
Надо спросить, где она и что происходит, надо узнать…
– Бабочка! Эй, бабочка! Проснись! – шёпот, лишний, неуместный, да попросту невозможный, копошился в ушах, мешая вернуться в сон.
– Проснись, бабочка, которую я поймал.
Арлетта взвилась, как вспугнутая кошка, и сейчас же врезалась макушкой в чужой подбородок, острый и весьма твёрдый.
– Пёсья кровь!
– Холера!
Канатная плясунья взвыла в голос, владелец подбородка высказался хриплым шёпотом.
– Это ты!
Руки сами рванулись вперёд, скользнули по крепким плечам, запутались в густых, непокорных волосах. Шрам на груди под тонкой полотняной рубахой, шрам под левым ухом. Запах дыма, ветра и лесных трав. Арлетта прижалась покрепче, уткнулась носом в ямку под горлом.
– Ты меня нашёл!
– Тихо. Не ори.
Знакомые руки сомкнулись за спиной, спрятали, прикрыли от всех бед, возможных и невозможных.
– Как ты сюда попал? – прошептала Арлетта, сообразившая, что надо шептать.
– Хм.
Ну конечно, круче ночного брата только горы.
– Ты пришёл за мной?
– Да, только тихо. Не шуми, а то все сбегутся, мало не покажется.
– Сейчас ночь?
– Утро. Раннее. Час до рассвета. Как раз все дрыхнут.
– Заберёшь меня отсюда?
– Угу. Значит, так. Молчишь, не пугаешься, рук не отпускаешь, держишься за меня, как белка за дерево. Поняла?
– Ага. А зачем?
– Я тебя на руках вытащу. Здесь трудно. Лезть придётся, потом… э… прыгать.
– Лезть и прыгать я сама смогу.
– Там не сможешь. Хочешь отсюда смыться?
– Да!
– Тогда делай, что говорят. Allez!
– Allez, – повторила слегка оглушённая Арлетта, внезапно заподозрившая, что это такой сон. А почему сон? А потому. На самом деле с девочкой-неудачей ничего подобного произойти не могло.
Дальше и вправду всё было как во сне. Он быстро понёс её куда-то, откуда тянуло острым сквозняком, потом и вправду спрыгнул, так что сердце сжалось от ужаса падения, и в спине очнулась знакомая боль. Но никуда, конечно, они не упали. Руки, обнимавшие её, были тверды и надёжны. Что делает и куда лезет ночной брат, она догадаться не могла, но мускулы под рубашкой ходили ровно, собачьего лая и воплей слышно не было. Впрочем, ветер на улице был такой, что даже уши слегка заложило. Хорошо, что без дождя обошлось. Лазить по мокрым верёвкам и карнизам – последнее дело.
Внезапно ветер стих, и девочку-неудачу осторожно поставили на землю. Под ногами оказалась невысокая, мокрая от росы трава.
Арлетта неохотно отстранилась. Отпустишь его, а он опять куда-нибудь денется.
– Где мы?
– А ты как думаешь?
– Ну… пахнет так… как в саду.
– Угу. Это и есть сад. Яблони цветут.
– А нас здесь не найдут?
– Здесь?! Никогда. Сюда чужие не ходят.
– А зачем мы здесь?
– Э… Да так. Красиво. Хочешь посмотреть?
– Да! – встрепенулась Арлетта, и на глаза тут же легли шершавые ладони.
Яблонь было много. Высокие, старые, но ещё полные жизни, они стояли бесконечными рядами, уходящими в светлый предутренний туман, и цвели, цвели так, будто это последний раз. Ни единого листочка, никакой черноты корявых сучков. Только безумные облака белого и розового. Даже трава под деревьями, нежная травушка-муравушка, почти скрылась под ковром из лёгких лепестков.
– Как ты это делаешь? – прошептала Арлетта.
– Делаю что? – выдохнули ей в макушку.