Завтра надо будет сменить одежду. Вчера я всю ее испачкал в крови. А Шукуфа плакала из-за котят, которые задохлись в постели… Почему все еще качаются верхушки сосен?.. Поднялся легкий ветерок… Сегодня Юсеф налетел на дерево и сломал багажник велосипеда. У Юсефа на губах выступила лихорадка… Квадрат… Вчера я выпил семь бутылок лимонада и все равно не утолил жажду. Нет, это несомненно типографская ошибка. Что ж, значит, завтра в газете дадут опровержение? Хорошо, завтра я надену свою черную рубашку.
Почему про Аббаса, у которого косят глаза, не говорят «косоглазый Аббас»? Ква-драт, ква-драт… Завтра газеты… Черная рубашка… Завтра…
Патриот
Сеиду Насролла Вали на семьдесят четвертом году однообразной жизни с ежедневными хождениями по улице Хаммаме Вазир из дому на работу и обратно впервые пришлось отправиться за границу, и не куда-нибудь, а в Индию. Надо сказать, что до сих пор Сеиду Насролла вообще не доводилось совершать больших путешествий хотя бы и внутри страны, он даже не видел Кашана – родины своих отцов. За всю свою жизнь он один-единственный раз выезжал на три дня в Демавенд. И то в дороге ему пришлось испытать столько неудобств и трудностей, что у него отбило всякую охоту к путешествиям. Если же к этому добавить, что, вернувшись, он нашел свою квартиру ограбленной, то станет ясно, почему в сердце Сеида Насролла зародился безотчетный страх перед путешествиями.
Поскольку вся жизнь Сеида Насролла была посвящена овладению знаниями и наукой, он женился всего лишь два года назад. Как знаток персидской литературы, арабского и французского языков, западной и восточной философии, мистических учений, древних и современных наук, Сеид Насролла был очень знаменит, хотя сам ничего и не написал. Всю свою жизнь он ежегодно приносил какую-нибудь каплю знаний и мудрости на алтарь человечества. Он не был похож на ученых и литераторов, которые добивались славы при поддержке какого-нибудь политического учреждения, при помощи лиц, эмигрировавших за границу, или сочинением длиннейших и обширнейших статей в свою защиту. Он не был похож и на тех, кто достигал благополучия составлением комментариев на полях какой-нибудь захудалой книжонки, воровством рифм и сочинением пошлых стишков. Он был не из тех, кто во имя собственных интересов действовал лестью и подхалимством.
Сеид Насролла считал, что писание книг может лишь унизить его достоинство. Он так тщательно и благородно выговаривал арабские слова, что ни у кого из слушателей даже не возникало сомнения в его глубоких познаниях. И хотя он говорил очень медленно и раздельно, ни один ученый-филолог не мог найти в его речи ни малейшего изъяна с точки зрения логики, изящества и знания грамматики. Это происходило потому, что девизом Сеида Насролла была поговорка: «Слово – серебро, молчание – золото», – ну а если он уж и говорил что-нибудь для пользы дела, то считал необходимым, прежде чем произнести слово, семь раз повторить его про себя. Поэтому он и пользовался широкой славой и известностью.
И вот однажды господин Хаким Баши Пур, министр просвещения, пригласил к себе Сеида Насролла по важному и неотложному делу. После многочисленных приветствий и комплиментов, бесчисленных посулов и обещаний Хаким Баши Пур своим мягким и льстивым голосом сказал Сеиду Насролла следующее:
– Так как поразительные успехи просвещения в нашей древней стране, Иране, стали предметом удивления всего мира, то крайне прискорбно, что такая страна, как Индия, которая является колыбелью арийской расы и в которой проживают миллионы мусульман и людей, говорящих по-персидски, недостаточно осведомлена о наших замечательных реформах в области просвещения и в особенности о вновь изобретенных словах. Только вы можете быть нашим посланцем.
Для того чтобы Сеид Насролла имел при себе достаточно убедительные доказательства, Хаким Баши Пур передал ему словарик, изданный Академией, скрепленный монаршей подписью и одобренный крупнейшими учеными современности, и толстую пачку своих фотографий, на которых он, напыщенный и самодовольный, был изображен и в профиль, и анфас, и вполоборота. При этом Хаким Баши Пур предложил раздавать эти фотографии всем корреспондентам, с тем чтобы те могли украсить ими страницы своих газет и журналов.
Необыкновенная любезность Хакима Баши Пура произвела на Сеида Насролла огромное впечатление. Однако предстоящая разлука с семьей, с одной стороны, длительность пути и необходимость переезда через море – с другой, заставили ученого покачать своей головой, украшенной красной, блестящей лысиной, философски улыбнуться и, ссылаясь на старость и болезни, отклонить предложение министра просвещения. Между прочим он намекнул и на то, что было бы хорошо это важное поручение передать какому-нибудь другому литератору или ученому. Но Хаким Баши Пур настаивал на своем: именно высокое положение в литературе, которое занимает Сеид Насролла, его солидный возраст и всеобщая известность делают его кандидатуру самой подходящей для такого дела, тем более что это поручение является строжайшей государственной тайной. В конце концов Сеид Насролла, желая того или нет, с гордостью принял высокое назначение.
Когда Сеид Насролла вышел из кабинета Хакима Баши Пура, ему вспомнились все трудности, которые он перенес во время поездки в Демавенд, подумал он и о дальности расстояния до Индии. Ученого охватили волнение и ужас, у него закружилась голова, и земля заколебалась под ногами. Поэтому, как только Сеид Насролла возвратился на службу и подошел к своему письменному столу, он тотчас же позвонил и попросил воды. Немного успокоившись, он начал размышлять хладнокровнее. С одной стороны, Сеида Насролла угнетали мысли о разлуке с женой и сыном и о тех переменах, которые должно будет внести это путешествие в спокойное течение его жизни, к тому же он опасался, что ему придется «сбросить» немного из своих восьмидесяти девяти килограммов чистого веса. Но на другой чаше его мысленных весов лежали материальные выгоды путешествия, почет, приемы, прогулки, которые он сможет совершать за государственный счет. И все-таки сердце Сеида Насролла было охвачено тревогой. Больше всего на свете он дорожил своим спокойствием, а он далеко не был уверен в том, что ради будущих благ стоит подвергать опасности свое нынешнее благополучие. В конце концов все эти размышления породили в душе Сеида Насролла ненависть к Хакиму Баши Пуру. Вместе с тем Сеид Насролла не мог уже и отказаться от поручения, потому что оно исходило от министра и являлось служебным заданием.
Как бы там ни было, Сеид Насролла начал готовиться к путешествию, да и не мог же он закрыть глаза на денежные выгоды, связанные с поездкой.
Сеид Насролла был ужасным скопидомом, а во время поездки он должен был, кроме оплаты расходов по путешествию, получать двойное жалованье и надбавку за плохой климат. Кроме всего прочего, у него была еще одна сокровенная мечта: вдруг ему удастся, как врачу Барзуйе, привезти из Индии подарок – книгу вроде «Калилы и Димны» – и этим обессмертить свое имя; он бормотал про себя:
Утратят сладость речи все попугаи Индии,
Если этот персидский сахар попадет в Бенгалию.
Вскоре известие о поездке Сеида Насролла распространилось повсюду, сослуживцы и друзья начали поздравлять его и желать всяческих успехов. Однако Сеид Насролла напускал на себя важный вид, прикрывал глаза и, покачивая головой, говорил:
– Чего только не совершишь ради любимой родины!
Наконец после месяца гаданий, советов с астрологами, в счастливый день и час, пройдя под Кораном, проделав все необходимые церемонии и преодолев суету фотокорреспондентов, которые его многократно фотографировали, Сеид Насролла отправился в путь.
Дорога от Тегерана до Ахваза показалась ему очень трудной. Но все же он успел проверить в Ахвазе работу местного отдела просвещения и кратко проэкзаменовать учащихся, а так как говорили там по-арабски, то ученый очень придирался к произношению. Затем он принял руководителей государственных учреждений, каждый из которых стремился зазвать его к себе в гости, но, чувствуя себя усталым и больным, отклонил все до одного приглашения. Эти казенные церемонии, подготовленные специально для печати речи, которыми он был вынужден повсюду обмениваться, и, наконец, поток лести в газетах утомляли его все больше. Сеид Насролла мечтал только о том, чтобы ничто не нарушало спокойного и однообразного течения его жизни. Между прочим, он решил написать в честь Хакима Баши Пура высокоторжественную, пересыпанную благородными арабскими выражениями и философскими и религиозными рассуждениями статью. Правда, он никак не мог выбрать для этого времени: тяготы пути заполнили все его существование и не давали ему возможности выполнить эту задачу. Всякий раз, когда автомобиль проезжал по ухабистой и опасной дороге, у Сеида Насролла сжималось сердце, он шептал молитву, доставал из кармана платок и вытирал пот со лба.
В Хоррамшахре ему устроили достойную и почетную встречу, заранее приготовили билет на пароход и все необходимое для путешествия. Ночью на квартире у начальника местного отдела просвещения Сеид Насролла видел тревожные сны. Утром вместе с хозяином дома он отправился полюбоваться устьем реки, однако больше заинтересовало его море. С удивлением и любопытством смотрел он на финиковые пальмы, росшие по берегам реки, на лодки и белые пароходы, которые стояли на рейде. Раньше он видел море лишь на географических картах, а финиковые пальмы – на картинках в книжках. Сейчас же Сеид Насролла узрел все это собственными глазами. Тотчас же вспомнил он и прелести путешествий, и сами путешествия, которые так восхваляли древние в своих книгах. Мир представился ему обширным и удивительным. Он даже сказал про себя: «Много же нужно путешествовать, чтобы приобрести жизненный опыт» – и почувствовал какое-то философское самодовольство. Однако едва ученый подумал, что сегодня ночью надо садиться на корабль, как сердце его учащенно забилось и он ощутил страшную усталость.