Сеид Насролла вдруг понял, что позволил чувствам покорить разум. Жизненный опыт подсказал ему, что лепешки и плов – у этих подхалимов, недавно появившихся на свет, устраивающих всевозможные сладенькие представленьица только для того, чтобы пустить людям пыль в глаза и, обманув народ, набить тем временем мошну деньгами. Ну а разве его самого не вынудили славословить «блистательную» эпоху ради так называемого воспитания мнений? Ведь он согласился и соглашался только ради того, чтобы блеснуть своим искусством произносить речи и доказать в конце концов слушателям, что хрен редьки не слаще. Он выбрал поистине «девственную» тему! Он сравнил родину-мать со смертельно больным, к которому привели Реза-хана (наподобие Жиль Блаза) с кровососными банками и клизмами и который наконец-то спас его! (Несмотря на свое удрученное состояние, Сеид Насролла усмехнулся.) Мог ли кто-нибудь, кроме него, произнести такую прекрасную по форме, наполненную столь глубоким смыслом речь? Ведь он сам вырастил всех этих ученых и литераторов и прекрасно их знает. Все эти посетившие Европу «прогрессисты» и консерваторы – одного поля ягода. Лишь названия у них разные. Если раньше отправлялись в Неджеф, чтобы приобрести титул высшего духовного лица – хаджат оль-ислам, то теперь ездят в Европу и, возвратившись оттуда с дипломом доктора, начинают морочить голову народу. А ведь все истинные желания новоиспеченных ученых очень ограниченны: насытить желудок и ублаготворить плоть! Все они мечтают о трехэтажном особняке, собственном автомобиле и командировке за границу. Хотя Сеид Насролла и не ездил в Европу, он общался со многими европейскими учеными, приезжавшими в Иран. Вот, например, простой лекарь. Он мечтает стать начальником какого-нибудь министерского управления, или депутатом меджлиса, или министром, в то время как покойный доктор Толузан все свое время проводил в чтении! Почему же он, Сеид Насролла, отстал от своих современников? Да потому, что он – человек науки! И тут Сеид Насролла вспомнил, как жадно ловили каждое его слово во время выступления и как потом его горячо поздравляли! Он даже удостоился особого внимания его величества! Однако… когда ему вторично предложили выступить с речью, он отказался, и, должно быть, из-за этого его послали в столь опасное путешествие! Сеид Насролла покачал головой и пробормотал: «Хочешь достать павлина, поезжай в Индию».
После завтрака Сеид Насролла вышел из ресторана. В коридоре он встретил иранца, владевшего английским языком, поздоровался с ним и пожаловался на жару. Затем сразу же спросил:
– Вы одни?
– Да.
– Если вы хотите отведать исфаганской халвы, прошу ко мне в каюту.
Сеид Насролла проводил своего нового знакомого в каюту, с трудом достал из чемодана коробку с халвой, поставил ее перед гостем и не спеша заговорил:
– Человеку, чтобы изучить языки и различные науки, не хватит и целой жизни. Как жаль, что наша быстротечная жизнь не дает нам возможности спокойно заниматься наукой. Малейшей перемены в жизни достаточно для того, чтобы мы столкнулись с новыми тайнами. И действительно, стоит повнимательнее присмотреться к самой незначительной вещи и попытаться ее исследовать, как мы найдем этому подтверждение… Например, возьмем сухой лист и посмотрим его под микроскопом. Перед нами откроется необыкновенный мир со своими законами. Любая соломинка, лежащая на улице, может стать темой многолетних философских споров, размышлений и постижений… Говорили ведь мудрецы: «Если проникнешь в сердцевину любого атома, увидишь в нем сверкающее солнце».
Современная наука убедительно доказывает, что те мельчайшие частицы, которые древние считали чем-то неделимым и непостижимым, составляют целые системы. Если же обратим взор на небо, то незыблемые законы вращения небесных тел повергнут нас в изумление и мы будем вынуждены с горечью воскликнуть: «Я знаю, что ничего не знаю!»
Вокруг нас все полно таинственного и неведомого. Я целиком присоединяюсь к мысли Гермеса Трисмегиста, который говорил: «Все, что находится в низшем мире, имеется и в высшем». Я хотел лишь сказать, что в огромном мире существует такое множество народов, рас и языков, что всей нашей жизни не хватит на то, чтобы постичь духовную жизнь этих народов и все тонкости их наречий. Но особенно я сожалею о том, что в свое время пренебрег изучением английского языка и теперь с трудом могу проникнуть в смысл и значение отдельных слов и предложений. Как жаль, что английский язык в корне отличается от латинских языков и я не могу в должной мере постичь значение английских слов. Например, вот это предупреждение, которое висит на стене (Сеид Насролла показал на инструкцию). Заглавие я понял, здесь как будто правила спасения утопающих пассажиров.
Иранец, жуя халву, с удивлением слушал философские рассуждения Сеида Насролла и, не понимая, к чему он клонит, утвердительно закивал:
– Конечно, конечно, вы правильно изволили заметить.
– Неужели нам действительно грозит катастрофа?
– Что вы, что вы! Почему? Ведь это лишь мера предосторожности. Но, конечно, случайности всегда возможны.
– Именно случайности! К сожалению, они не исключены.
– Конечно.
– Но эти правила предусматривают как раз подобные случайности?
– Вот именно.
– Может быть, вы будете так любезны и переведете мне это объявление?
– Почту за честь!
Человек, владевший английским языком, встал, прочел объявление и подробно перевел Сеиду Насролла правила употребления спасательных жилетов. В инструкции особо подчеркивалось, что, для того чтобы научиться правильно пользоваться этими жилетами, следует немного попрактиковаться, чтобы хорошо знать, как они надеваются.
Сеид Насролла выслушал все очень внимательно, потом вытер со лба пот и спросил:
– Ну а если корабль сгорит или утонет, что тогда делать? Ведь это вполне вероятно; например, я читал в прошлом году, что в Красном море сгорело французское судно. Помню также сообщение какой-то латинской газеты о том, что в Атлантическом океане затонуло громадное судно, а пассажиры до самого конца предавались веселью и наслаждениям.
– Латинская газета?
– Да, я называю французский язык латинским. Простите, если вопросы вашего покорного слуги покажутся вам утомительными. Это исключительно от врожденного любопытства, которым наградил меня Всевышний. Я всегда чувствую себя студентом и стараюсь из всего извлечь пользу, чтобы пополнить свои знания. Так вот, я хотел спросить, что бывает с человеком, который не умеет плавать, когда судно тонет?
– Как вы изволили видеть, по обеим сторонам парохода имеются большие лодки, в случае необходимости их сразу же спускают на воду и сажают туда сначала детей, потом женщин, а затем уж мужчин.
– Но ведь существуют страшные рыбы, которые могут опрокинуть эти лодки до того, как подоспеет помощь.
– Конечно, возможны всякие неожиданности. Например, если, не дай бог, воспламенится аппаратура беспроволочного телеграфа, а пароход окажется вдали от берега или запоздает спасательное судно, – люди в шлюпках могут погибнуть от голода. В жизни все может быть!
Сеид Насролла, покачав головой, глубокомысленно проговорил:
– Да, в жизни всякое случается! – потом добавил: – Вы изволили сказать, что по обеим сторонам судна имеются большие лодки?
– Да, разве вы не обратили внимания? Я покажу вам.
– Очень вам благодарен. Простите, а наше судно будет делать остановки в каких-нибудь портах?
– Так как это скорая линия, то корабль бросит якорь лишь в Бушире, Карачи и Бомбее. Сегодня ночью он сделает остановку на два часа в Бушире.
Сеид Насролла задумчиво произнес:
– Очень вам благодарен. Простите, что затруднил вас… – и умолк.
В каюте воцарилось тягостное молчание.
Вскоре гость попрощался и ушел. Сеид Насролла достал носовой платок и вытер пылающий лоб. Потом он встал и с большой осторожностью вышел на палубу. По обеим сторонам палубы он увидел две большие черные шлюпки с надписью «Оксфорд», которые до сих пор не замечал. Название корабля он прочел на спасательных кругах. Сеид Насролла несколько раз повторил: «Валеро, Валеро», – словно это название было ему хорошо знакомо. Ученый решил, что это, должно быть, какое-нибудь греческое или ассирийское божество. Сеид Насролла пристально глядел на морские волны, которые, рокоча и корчась в конвульсиях, с воплем бросались на корабль и, перемешавшись, откатывались назад.
Мутно-зеленое море стало черным. Сеид Насролла смотрел на волны, и ему казалось, что они наделены душой – эти скользкие, нервно извивающиеся от боли существа, существа, истерзанные напрасными муками, но всегда готовые в любую минуту поглотить сотни кораблей и пассажиров, невзирая на их интеллект и ученость! Его охватил страх перед слепыми силами природы. Он знал, что там, под этими массами воды, живут всевозможные хищные рыбы и животные, которые жаждут его крови. Разве он не слышал в Хорремшахре, что рыба-меч не раз утаскивала в воду детей и женщин, приходивших на берег моря стирать белье, и перегрызала их пополам?
Сеид Насролла чувствовал под ногами легкое покачивание судна. Слышалось гудение машин; насколько хватало глаз, всюду была вода. Откатившись назад, волны снова бросались на судно, а судно, разрезая воду, шло вперед, и за ним тянулась полоса пены. Над кораблем кружились две небольшие птички, неизвестно где свившие свои гнезда. Все это казалось необыкновенным и неправдоподобным.
Кто были те люди, которые ехали в нижней части судна? Однако никто из пассажиров не выказывал беспокойства. Но этого было недостаточно, чтобы умерить волнение Сеида Насролла, потому что между ним, украшением рода человеческого, и другими людьми была такая же разница, как между небом и землей!
Сеид Насролла был уверен, что не зря жителей Кашана считают трусами. Еще Геродот писал, что древние иранцы боялись моря и воды. А разве Хафиз не был уроженцем Шираза? Он тоже боялся моря. Сеид Насролла вспомнил, что читал в какой-то книге, как Акбар-шах пригласил Хафиза в Индию, но поэт испугался одного вида судна и моря и отказался от поездки. В связи с этим он написал: