Миллер умолк. Ник понимал, что вопрос коллеги — чисто риторический, однако он ответил — не из сочувствия, а чтобы просто заполнить паузу:
— Как это ни банально, нужно доверять голосу сердца, приятель, — вот самое верное решение. Слушать, что подсказывает душа…
Миллер посопел и хмыкнул:
— А знаешь ли ты, где у человека расположена эта самая душа?
— Где же?
— В гениталиях! — И Миллер скабрезно захохотал.
— Ты думаешь, что пошутил? — усмехнулся в свою очередь Ник. — Кажется, ты не так уж далек от истины, если хорошенько подумать.
— Да, и опыт нашей работы это подтверждает, не так ли? — подхватил Миллер.
— Как и твоя замечательная теория, — добавил Ник уже не без ехидства.
— Разве это только теория? — обиженно отозвался Миллер. — Ты же сам видишь, то есть слышишь… Я даже научный термин для этого изобрел…
— Болтохерия?
— Фу, какой ты!.. Эротофонизм — вот!
— Ништяк, можешь защищать диссертацию. Будешь потом преподавать в каком-нибудь Принстоне…
— Какой, ко всем чертям, Принстон? — возмутился Миллер. — Да я отсюда — ни ногой! Тут — вся моя жизнь, понимаешь? Весь ее смысл!
— Да ладно тебе, я же пошутил… Слушай-ка, а ты не опасаешься, что среди твоих нынешних подружек тоже может оказаться такая… э-э… девушка не первой свежести, а? — полюбопытствовал Ник.
— Хм… Видишь ли, у той был на удивление молодой голос, так что попасться было очень легко, — пояснил Миллер. — И потом, такой исключительный темперамент, такое знание всех тонкостей секса…
— Насчет знания — это неудивительно. Сам говоришь — богатый жизненный опыт.
— Ну ты что, издеваешься? — обиделся Миллер. — Я тебе, можно сказать, душу открыл, а ты…
— Нет-нет, ни в коем случае! Вообще твоей интимной жизни можно только позавидовать, — поспешно сказал Ник. — И как ты только не устаешь?
— Ого — не устаю! Да я просто с ног валюсь, когда домой прихожу. И для меня внешнего мира уже попросту не существует — так только: в магазин забежать, оплатить счета — и не более…
Нику вдруг почему-то стало жаль Миллера, но он тут же себя одернул: с какой стати жалеть такого счастливого человека?
Зазвонил телефон. Ник снял трубку.
— Алло, — послышался сочный мужской голос. — Это фирма «Мистер Доверие»?
Ник удивился: мужчины звонили им крайне редко, прежде всего — гомики, которых «мистеры» старались отшивать побыстрее. Или мятущиеся трансвеститы — к таковым Ник относился снисходительнее, но тоже предпочитал не затягивать разговор: пусть организовывают свою телефонно-утешительную фирму и оттягиваются на здоровье. А тут, может, какая-нибудь несчастная баба никак прозвониться не может, — а потом заголовочек в газетной хронике происшествий: «Выбросилась из окна», «Отравилась газом», «Вскрыла вены»… А вы, ребята, обращаетесь не по адресу. Но имидж есть имидж, нужно быть корректным — и Ник вежливо ответил:
— Да, вы не ошиблись.
— Могу ли я попросить к телефону Ника Паркера? — учтиво спросил мужчина.
Это еще что за новости? Сроду такого не бывало! Может быть, что-то случилось дома — пожар? И звонят из полиции? У Ника стало нехорошо на сердце.
— Ник Паркер вас слушает…
— Привет, Ник, старина. Это Баксли говорит.
— Баксли? — удивился Ник. — Джо Баксли?
— Ну да, он самый. Слушай, тут такое дело: объявился Фрэнк Дэвероу…
С Джо Баксли, своим бывшим товарищем по оружию, Нику Паркеру доводилось последний раз контачить с десяток лет назад. Баксли в ту пору активничал по поводу создания некоей антивоенной организации — что-то вроде «Ветераны Вьетнама за мир», и он прислал Нику приглашение поучаствовать в этом деле. Меньше всего хотелось Паркеру тем или иным образом вспоминать о войне — и он ответил вежливым отказом. И вот — снова Баксли…
— Кто объявился — Фрэнк? — переспросил Ник.
— Ага, тот самый Дэвероу, твой бывший корешок, — подтвердил Баксли.
«И опять этот сон сегодня — как совпало», — мелькнуло в сознании Ника.
— Почему ты молчишь? — спросил Баксли.
— А что я должен говорить? — пожал плечами Ник. — Ты мне за этим и звонишь?
— Ну да…
— А-а… Понятно… И как там у тебя погода, в Хьюстоне? Ты ведь все еще там живешь?
— Нормальная у нас погода, нормальная…
— Это хорошо.
И опять возникла неловкая пауза.
— А как ты вообще узнал этот телефон? — с долей раздражения спросил Ник.
— Да это несложно…
— И названиваешь с утра пораньше, — сварливо продолжал Паркер. — У тебя что — бессонница?
— Вроде того, — буркнул Баксли.
— Сходил бы к врачу — он пропишет тебе чего надо. И тогда никаких проблем.
— А у меня никаких проблем и нет, — сердито фыркнул Баксли. — Это у твоего Фрэнка проблемы.
— А мне-то до них какое дело? — холодно парировал Ник.
— Послушай, Ник… Я тебе расскажу, что знаю, — вот и все. А знаю я немного, так что надолго тебя не задержу. Ладно?
— Ну валяй, — неохотно согласился Ник.
— Дэвероу позвонил мне сегодня среди ночи и попросил взаймы. большую сумму…
— Большую?
— Да, весьма большую. Во всяком случае, для меня.
— То есть, как я понимаю, ты ему отказал?
— Да…
— А зачем мне об этом знать?
Краем уха Ник уловил мурлыканье Миллера, занимавшегося эротофонизмом с очередной клиенткой: «И тут я опускаюсь пониже, вдоль твоего гладкого животика, ты разводишь ножки в стороны…»
— Понимаешь, — сказал Баксли, — после разговора с Фрэнком у меня стало так нехорошо на душе…
— Почему?
— Какой-то он был затравленный, загнанный. Просто в отчаянии парень.
Ник неопределенно хмыкнул.
— Ты знаешь, — продолжал Баксли, — я никогда не питал к Фрэнку особо теплых чувств. Он бывал излишне развязен в некоторых вопросах…
«Особенно по пьяному делу», — мысленно добавил Ник. Да, водилась за Фрэнком такая скверная привычка: сыпать в подпитии шуточками дурного вкуса — в частности, с расистским душком. И конечно же, чернокожему Баксли это было не по нутру.
— Да и потом — его странное поведение той ночью, когда ты, Ник, попал в плен…
— Какое такое поведение? — зло спросил Ник.
Ну зачем, зачем Баксли повел речь об этом? Что было — то прошло, зачем ворошить?
— Тебе виднее… — уклончиво сказал Баксли.
— Мне — «виднее»? — саркастически переспросил Ник. — Мне?
— Ох, прости…
— Ладно, не в этом дело. Но, понимаешь, я никогда не предъявлял к Фрэнку Дэвероу никаких претензий.
— Ты-то не предъявлял, — согласился Баксли. — И никто не предъявлял. Но тем не менее у ребят было свое мнение на сей счет… И Фрэнк не мог не догадываться об этом.
— Не знаю, я не видел Фрэнка с тех самых пор, — сказал Ник, сделав ударение на глаголе. — И мне это как-то до фонаря.
Баксли шумно выдохнул в трубку.
— Ну, в общем, имей в виду: по моему мнению, у Дэвероу явно крупные неприятности. Я никак не мог заснуть после разговора с ним — и вот вдруг решил связаться с тобой, Ник.
— Что, хотел меня порадовать, что ли?
— Ох, Ник, ну перестань… Короче говоря, если хочешь, я могу дать тебе его координаты.
— Не понял.
— Ну, адрес его у меня есть — в старой моей картотеке ветеранской.
— Я другого не понял, — упорствовал Ник, — зачем мне адрес Дэвероу? Поздравить его с Рождеством? Так еще рано. Или с Днем независимости? Так уже поздно…
— Это Майами, от тебя недалеко. А там уж сам разберешься, с чем тебе его поздравлять… Так ты записываешь?..
— Думаешь, если я — Мистер Доверие по работе, то и по жизни являюсь добрым самаритянином?
— Я просто хорошо тебя помню, Ник Паркер, — сказал Баксли. — И потом… Знаешь, меня мучила совесть все эти годы за то, что я так и не сообщил тебе координат Фрэнка…
— Но я ведь и не спрашивал…
— Мало ли что…
Они опять помолчали.
— Ты сам-то как поживаешь? — спросил Ник.
— Да все отлично, — ответил Баксли. — Ну, или более-менее, если быть точным.
— Женат?
— Еще бы. Четверо ребятишек. Младшему два с половиной года.
— Это хорошо.
— Кто бы спорил…
— С работой как?
— Нормально, старина.
— А как эта твоя лавочка — «за мир» и все такое?
— Поиграли — и хватит. Теперь ограничиваюсь борьбой за мир в границах собственной семьи. Очень, знаешь ли, непростое дело. А у тебя как дела?
— Пока не прозрел, — усмехнулся Ник.
— Погоди — еще не вечер.
— Это точно. Так, говоришь, ничего у вас там погодка?
— Подходящая… Так я диктую адрес?
— Ладно, валяй. А то и так уже уйму денег на разговор просадил — у нас тариф высокий…
Ник нашарил на столе ручку.
— …А теперь ты чувствуешь, как мой нахальный мальчонка прошибает тебя до самого дна, до самого сердца, как он молотит тебя, дорогую, единственную… — продолжал ворковать Миллер.
— Ну твою мать-то…
Гнилой Боб откровенно скучал. Тоскливое нынче выдалось утречко, не в дугу. Жизнь вообще — сплошное дерьмо. И бабы — дерьмо. И дружки — дерьмо. Все — дерьмо.
— Эй, Дик! — окликнул он приятеля, сидящего за соседним столиком.
— Чего тебе? — повернул тот к Гнилому Бобу свою небритую харю.
— Ну ты и дерьмо! — торжествующе провозгласил Гнилой Боб.
Вся компания довольно загоготала, а пуще всех — сам обозванный Дик. Такие шутки они любили.
Здесь, в небольшой забегаловке рядом с аэропортом Майами, их кодло кантовалось частенько. Занимались обычно тем, что подлавливали прибивающих растяп-пассажиров, каких-нибудь лохов из глубинки. Выходит такой из самолета, а тут — пальмы, солнышко, клюв разевает, восхищенно отдувается — вот тут и самое время к чемоданчику его ноги приделать. А для пущей верности можно и перышко к боку приставить, чтобы не трепыхался, а то и по маковке трубой засандалить. Бывают все же в жизни клевые моменты.
Но нынче пока не везло. Блядский какой-то денек.
Гнилой Боб с хлюпаньем дососал свое пиво, смял банку и швырнул ее в угол. Старуха негритянка за стойкой неодобрительно на него покосилась — но промолчала: с этой шоблой она предпочитала не связываться.