Внезапно Билли ощутил жгучую ревность к Питону — гораздо сильнее того чувства, которое испытал он тогда, на остановке. Его била крупная дрожь, даже зубы постукивали. Сам того не замечая, мальчик приподнялся еще выше — теперь его голова целиком торчала из распахнутого люка, но он уже совсем забыл о том, что его могут увидеть, полностью захваченный поединком в кровати.
Питон несколько раз наотмашь шлепнул широкой ладонью по ягодицам Колин, словно подстегивая ее, а она взгромоздила свои ноги ему на плечи, вся сложившись втрое, а здоровенная палка с чавканьем раз за разом врубалась в мокрую розовую промежность, орудуя там, будто чудовищный миксер.
— Разорви меня, раздери, выпотроши!.. — надсадно хрипела Колин, содрогаясь под натиском мускулистого тела. — Раздави меня, чудо мое, размозжи, изнасилуй!..
— Вот!.. Вот!.. Вот!.. — отрывисто вскрикивал Питон, наращивая мощь своей атаки.
Колин издала пронзительный вопль, ее длинные ноги, резко разогнувшись, задрались к потолку, и Питон забился на ней совсем отчаянно, как будто его сводила страшная судорога.
— Кончаю, кончаю! А-а! — заголосил он, содрогаясь всем телом.
Удар, еще удар — и Питон обессиленно распластался поверх Колин, впившись в ее губы поцелуем.
Тут Билли очнулся и, сам не свой от пережитого, юркнул вниз, под фургон, аккуратно прикрыв за собой крышку люка потной рукой.
Он вылез из-под каравана и поспешно отбежал в сторону на непослушных ногах. Плюхнувшись на траву, несколько минут приходил в себя, тупо глядя в пространства.
Наконец к нему вернулось ощущение окружающего. По-прежнему тихо шелестели дубовые кроны, все так же пустынно было в кемпинге.
Мысли в голове путались, в сознании вспыхивали обрывочные фрагменты только что увиденного. Почему-то очень хотелось пить.
Билли передвинулся под тень соседнего фургона: тут не так припекало.
Да, ну и игры у этих взрослых… С ума сойти можно. И как они только не покалечили друг дружку?.. А-как она кричала — ой…
Сердце по-прежнему билось так сильно, словно старалось вырваться из грудной клетки. Билли даже показалось, что он слышит его отрывистые удары… Но, посидев немного, он понял, что этот стук идет изнутри фургона, возле которого он расположился. Ритм был так знаком…
И Билли осенила дерзкая идея. Недолго раздумывая, он нырнул под караван и, подобравшись к знакомому люку, легонько нажал на крышку. Она поддалась.
Мальчик заглянул в щелочку — да, его догадка оказалась совершенно справедливой…
Эта попа была совершенно необъятной — как сложенные вместе зады Колин и Фрутинки. Да еще вся лоснилась от пота, да еще колыхалась из стороны в сторону — здоровенная, выпяченная кверху, словно двойная гора, попища. Она величественно мерцала белизной в полутьме фургона, и поначалу Билли даже не заметил ничего, кроме нее. Казалось, эта суперпопа живет какой-то своей самостоятельной жизнью, существует сама по себе… И будто это она сама охает, крякает…
Немного приглядевшись, Билли рассмотрел странную картину: пышная женщина, навалившись на кого-то, энергично впрессовывала его в постель. Партнер был подмят ею совершенно, и судить о его присутствии можно было только по глухому покряхтыванию.
Сопоставив эту позицию с тем, как действовали Питон и Колин, Билли машинально сформулировал: там было — он ее, а здесь — она его.
Впрочем, сейчас его занимала не поза, не действие, а чарующее зрелище роскошной упругой задницы, вздымавшейся перед ним. У Билли кружилась голова и тряслись руки при виде такого восхитительного чуда природы, ему хотелось кричать, бежать куда-то… Но он продолжал оставаться на месте, и смотреть на великолепие этой шевелящейся плоти, и слушать страстные охи и ахи, издаваемые сплетенными в соитии телами.
Вдруг послышался захлебывающийся шепот, обширная задница приподнялась, и из-под нее выскользнул худенький плюгавый мужичонка. Билли невольно отшатнулся от щели, остерегаясь быть замеченным, но тревога его оказалась зряшной: дядька, не теряя ни секунды, пристроился к попе с тыла.
Палка у него была не такая здоровенная, как у Питона, однако тоже торчала гордо, как перо на голове индейца. Дядька немного помассировал пальцами подавшуюся ему навстречу нежную раздвоенную планету и, приладившись поудобнее, вставил свой сучок промеж ослепительных ягодиц. Попа восторженно взвизгнула.
Билли слегка опешил. Он ведь только что явственно видел, куда именно проникала палка Питона, а здесь явно творилось что-то иное… Но видимо, это здорово нравилось попе, потому что ее радостные повизгивания все учащались сообразно тому, как дядька ускорял свою пляску. Он жадно тискал раздавшиеся под его напором сочные половинки, и Билли почти физически чувствовал, как плотно они пружинят, как сладко трепещут, и ему показалось, что нет на свете ничего более захватывающего и увлекательного, чем вид терзаемого женского зада под дразнящий аккомпанемент стонов, шлепков, визгов, чем этот невероятный спектакль, который двое, сами того не подозревая, разыгрывают для третьего благодарного наблюдателя…
Дядька вдруг закричал — тоненько, по-заячьи, влепился в полушарии ягодиц особенно бурно, и тут его сучок-торчок выскочил из задницы наружу, пульсируя и извергая сгустки белесой жидкости, которые шмякались на восхитительную чудо-попу, стекая по ее умопомрачительным округлостям…
В полузабытьи Билли выполз из-под фургона и, совершенно опустошенный, растянулся на траве. Такое было ощущение, будто его долго били: все тело ныло, саднило внутри. Клочки мыслей бестолково прыгали в голове.
Да, интересное место — эта «Клубничная поляна»…
Надо скорее становиться взрослым…
А Фрутинка осталась в Майами…
И пухлые белоснежные сиси связанной Энни — тогда, в машине…
Как стонала Колин…
И это хриплое, будоражащее кровь, переворачивающее душу: «Еще-е…», и ритмичное поскрипывание кровати…
— Билли! Эй, Билли, малыш, ты где? Иди-ка сюда!
На пороге своего фургона стояла Колин и весело махала ему рукой.
Интересно: она надела халатик прямо на голое тело?..
Артур Мак-Реди не любил жаловаться на жизнь. Говорить о трудностях, о препятствиях — удел болтунов и слабых людей. Жизнь — это женщина, и если ты ее хочешь, то должен просто брать. Брать как угодно — лестью, хитростью, силой. Или — самое элементарное — деньгами. Деньги — вот универсальное средство и лучшее лекарство. А уж как именно ты их добываешь — уже исключительно твое личное дело, тут тебе никто не указ. И за просто так, за красивые глаза никто тебе не даст ни цента, дураков нет. Как ни банально звучит: все средства хороши, просто нужно умненько подстраховаться, чтобы не попасть впросак и не быть прихваченным за шкирку властями либо более мощным конкурентом.
Но тут, в Рино, конкурентов у Мак-Реди не было. Точнее, уже не было. Равно как и неприятностей с властями. Как ему так удалось?
Будучи в благосклонном расположении духа, Мак-Реди любил приводить собеседнику в пример следующую ситуацию. Вот идешь ты вечером по улице, карман тебе оттягивает тяжелый бумажник, и тут подскакивают с разных сторон двое — один с ножом, другой с пистолетом, и каждый требует денег. Что делать? Сопротивляться бесполезно — с двумя грабителями сразу никак не справиться. Отдать бумажник? Жалко и глупо. Но выход есть: нужно натравить грабителей друг на друга. И встать над схваткой — пускай друг друга мордуют.
Излагая это подобие притчи, Мак-Реди, естественно, не распространялся о том, что именно благодаря этому принципу ему удалось избавиться от многих проблем. Когда власти начинали интересоваться им с излишне навязчивой пристальностью, он сдавал им кого-нибудь из своих недругов, сам оставаясь в сторонке. И когда недруги в этой игре один за другим потерпели фиаско — кто-то отделался только банкротством, а кто-то угодил и за решетку, — настал черед друзей и компаньонов… Таким образом в Рино из года в год велась успешная борьба с подпольным бизнесом, финансовыми махинациями и торговлей наркотиками, представители власти почитались гражданами за рыцарей справедливости, а Мак-Реди прибирал к рукам все новые и новые сферы влияния. В идеале он хотел стать негласным хозяином города, а потом — чем черт не шутит — и всего штата. И он твердо знал, что стоит на верном пути к этой цели.
Сейчас Мак-Реди вальяжно восседал в кабинете директора казино «Огненная лошадь» и посматривал на мониторы, транслировавшие изображение игровых залов. Этот кабинет был лишь одним из прочих директорских кабинетов, принадлежащих ему в этом здании на Брюс-авеню, и если бы Мак-Реди попросили назвать точное их число, то он, пожалуй, затруднился бы сразу ответить.
На игроков, заполнявших залы казино, он глядел едва ли не с умилением: боже, до чего же все-таки наивен род людской и как просто его облапошить. Неужели они полагают, что казино — это благотворительное заведение, созданное исключительно для их личного обогащения? Велика же человеческая гордыня: каждый рассчитывает, что он, и только он, сумеет обхитрить фортуну и сорвать свой куш. Дети — да и только. Разве можно полагаться на такую капризную девку, как фортуна? А если вдобавок эта фортуна еще и действует не совсем вслепую… Любое казино никогда не останется в убытке, а уж «Огненная лошадь» и подавно: это Мак-Реди знал очень хорошо…
Он нажал кнопку селектора и, услышав отзыв, распорядился:
— Зайди-ка ко мне на второй этаж, Хинкли.
— Слушаюсь, сэр.
Можно было б переговорить и по селекторной связи, но Мак-Реди предпочитал общаться с подчиненными живьем, непосредственно. Во-первых, нечего им рассиживаться, пусть побегают — шустрее будут. И потом: нужно постоянно видеть их глаза. Наверняка каждый из них, вплоть до последней шестерки, спит и видит себя на месте шефа. И стоит только расслабиться, зазеваться — тут же вцепятся в горло, уничтожат. И правильно сделают: так уж этот мир устроен, тут лопухом быть нельзя пи в коем случае.
Хотя Мак-Реди был совершенно уверен, что нет в ближайшем окружении никого, кому было бы по силам и одолеть его и заменить на многочисленных постах, сводивши