– В Рачки?
– Ну да. – Любимов опустил окно и выбросил зубочистку на улицу. – У нас сейчас наликом двести кусков.
– Заманчиво, – согласился Абросимов и, протянув руку, взял маленький пакет сока, лежавший на заднем сиденье. – Бабки у нас. Зачем нам искать приключений на свою задницу?
Абросимов воткнул в пакет пластиковую трубочку и, сдавив его крепкой ладонью, быстро осушил. Любимов нервно цокал языком, навалившись на руль всем корпусом.
– Знаешь, – начал Абросимов, – по сто штук у нас и так будет. Только всю жизнь прятаться придется…
– Да, – кивнул Любимов. – Свою работу надо закончить, а то потом с такой репутацией попробуй устроиться куда-то…
– Да клал я на репутацию, если у меня сто штук есть! – Абросимов выбросил в окно смятый пакет из-под сока. – Мне с таким баблом работа вообще не нужна. Но не хочу, чтобы мне кишки выпустили…
– Да, с ними лучше не шутить. – Любимов завел двигатель, сделал поворот перед указателем с надписью: «с. Рачки» и через пять метров заглушил мотор. – Посидим, подождем новых указаний.
Абросимов кивнул. Откинувшись на спинки кресел, охранники некоторое время молчали.
– Ты как считаешь, – нарушил тишину Любимов, – Бог есть?
– В детстве думал, что есть, – пожал плечами Абросимов. – Теперь не знаю. Кто он такой, этот Бог? Где он?
– И я так считаю, – поддержал Любимов, глядя в темноту леса. – Миром правит сила и бабки. А Богу права голоса не особенно дают.
– Нет Бога. – Абросимов поерзал в кресле. – Все это сказки для детей.
– И для лохов, – добавил Любимов. – Чтобы воровать боялись и все такое…
В машине снова повисла тишина. И в этой тишине действительно не было Бога. Любимов и Абросимов сделали абсолютно правильное заключение. Не было Всевышнего ни с ними, ни над ними, ни вокруг.
Глава 19Время платить по счетам
Лунев посмотрел на часы и решил, что вскоре Мягкова очухается и можно будет с ней обстоятельно и плодотворно поработать. Жалости к ней он не испытывал. Она для него больше не была женщиной. Она была чертом в юбке. Дьяволицей. И отношение к ней было соответствующее.
За свою достаточно долгую и насыщенную событиями жизнь он встречал немало подлецов и негодяев. Попадались ему и настоящие живодеры, садисты, палачи. Но он даже представить не мог, что кто-то способен хладнокровно отдавать на заклание беспомощных малышей, лишенных даже возможности увидеть своих мучителей. Это было за пределами обычного понимания зла. Откуда брались подобные нелюди? Не верилось, что они появлялись на свет естественным образом, сосали материнскую грудь, лепетали что-то ласковое, суча ножками, тянули ручонки к родителям. Может быть, это просто инопланетяне? Или исчадия ада, явившиеся на землю лишь для того, чтобы терзать, мучить, убивать?
Мягкова с ее холеной внешностью была в сто… в тысячу раз хуже любого военного преступника. Но все же Лунев сомневался, что сумеет собственноручно избавить мир от этой мерзости. Во всяком случае, не сейчас. Тем более, что Мягкова была нужна ему живой.
В настоящий момент она лежала на полу приоткрытого погреба, куда падал рассеянный свет от лампы под абажуром. Не забывая посматривать туда, Лунев изучал номера в ее мобильнике. Некоторые он записывал, полагая, что они могут пригодиться.
Хотелось есть и спать. Ночь была тиха и таинственна, где-то поскрипывал сверчок. В нетопленном доме было так холодно, что изо рта шел пар, поэтому Лунев не раздевался. Но и топить печь ему не хотелось. Переносить наружный холод было проще, чем тот, который скопился внутри. Луневу казалось, что душа его заледенела. У него осталась одна цель – найти и покарать тех, кто калечил детские тела и души. Это была высокая цель, справедливая и благородная, но она не грела, вот какая штука.
Время близилось к рассвету, когда наконец Мягкова закашляла и завозилась внизу. Лунев уселся в позу лотоса перед открытым люком и предложил ей побеседовать. Сначала в ответ понеслась отборная ругань, потом пленница отмалчивалась, потом наконец поняла, что говорить придется.
– Мне холодно, – пожаловалась она, клацая зубами. – Я в туалет хочу.
– Греть я тебя не собираюсь, – ответил Лунев. – На полках полно трехлитровых бутылей. Хватит тебе, чтобы опорожниться?
– Я тебя убью, – пообещала Мягкова.
– Это у тебя навязчивая идея. Но я не психиатр. Я тебя не спрашивать буду, а допрашивать. Если мне не понравится, как у нас складывается общение, я прострелю тебе коленную чашечку…
Зная, как это действует на нервы в тесном, замкнутом пространстве, Лунев опустил руку и пальнул в банку с огурцами. Мягкова завизжала. Из подпола потянуло укропом и хреном.
– Теперь поехали, – сказал Лунев. – Обрисуешь мне всю схему своего бизнеса. С заказчиками, инвесторами, маршрутами поставок. Я буду снимать ролики на видео.
Мягкова съежилась, обдумывая предложение. Она понимала, что если проведет в погребе несколько часов, то застудит себе все то, что делает женщину женщиной. Да и выдержит ли она столько? Холод и сырость донимали все сильнее, пальцы на руках плохо сгибались, ноги немели все сильнее в сапогах на тонкой подошве. Сопротивление не имело смысла, поскольку не могло тянуться до бесконечности. Кроме того, Мягкова знала, что охранники где-то неподалеку. Лишь бы найти возможность объяснить им, где ее искать. Село Рачки. Синие ворота с красным солнцем, разделенным на две половинки. Найти будет несложно. Вряд ли какие-то жители Рачек или Рачков обзавелись одинаковыми воротами.
Мягкова сунула руки под мышки и заговорила.
Время от времени Лунев напоминал ей, что нужно смотреть вверх, в объектив. Потом дотошно выяснял, как найти дом и квартиру генерала Котова. Велел швырнуть наверх ключи.
– Надеюсь, он тебя прикончит, – прошипела Мягкова, догадавшись, что допрос окончен.
– В таком случае этот погреб станет твоим склепом, – сказал Лунев, прежде чем завалить люк тяжелым несгораемым шкафом, в котором, судя по металлическому грохоту, хранились инструменты.
Мягкова что-то завопила. То ли проклятиями сыпала, то ли умоляла не оставлять ее одну под землей. Луневу было плевать. Погреб был идеальным местом заключения. Выбраться из него самостоятельно не сумел бы и силач, не говоря уже о хрупкой сломленной женщине в драных колготках.
Покинув дом, Лунев сразу забыл о существовании Мягковой. Она обрисовала свой тошнотворно-грязный бизнес, обозначила связи с местной элитой а заодно дала свидетельские показания в пользу Лунева. Большего ему пока что не требовалось. Ему предстояла новая, не менее важная встреча.
Было раннее утро, когда Лунев подъехал к дому, где проживал генерал Котов. Это было добротное семиэтажное здание с застекленным парадным, что свидетельствовало о наличии консьержа. Лунев похвалил себя, что не выбросил атрибуты маскарада, понадобившегося ему для того, чтобы усыпить бдительность Мягковой. Пришло время извлечь из сумки седую бороду, парик и роговые очки.
Прежде чем войти в дом, Лунев также набил два пакета всякой всячиной и сделал вид, что сгибается под их тяжестью.
Привратник – мордатый дядька в темно-синей тужурке – коротал время в конторке за портативным телевизором. Судя по крикам и выстрелам, доносящимся оттуда, он отдавал предпочтение остросюжетным сериалам про спецназовцев, которые в огне не горят и в воде не тонут, а если и погибают, то исключительно из-за роковой любви или предательства. Взяв это на заметку, Лунев, шаркая ногами, приблизился к конторке, поздоровался и сказал, что идет к генералу Котову.
– Не рано? – недовольно осведомился привратник.
На его груди красовался бейджик с именем и фамилией. Оказывается, он был Александром Сувориным.
– Почти Суворов, – уважительно заметил Лунев. – У меня комбриг был Суворов. Моджахедов жег, как тех жуков колорадских.
Привратник приглушил звук в телевизоре и задал новый вопрос:
– Никита Сергеевич вас ждет?
– А как же, сынок. Уже, почитай, лет пять ждет.
Суворин нахмурился. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые не любят неопределенности и иносказаний.
– Как звать? – осведомился он. – Документ есть? Я должен предупредить Никиту Сергеевича. У нас тут не базар, чтобы шлялись все кто ни попадя. У нас охраняемый объект.
– Гляди. – Лунев округлил глаза под стеклами очков и оскалил передние зубы под сивыми усами. – Я отец Никиты. Аж из самого Полуярска добирался. – Он поднял пакеты повыше. – Вот, гостинцы везу. Сюрприз Никитке хочу сделать. Упреждать его не надо.
– Нет, так не пойдет, – заявил Суворин, откинувшись на спинку стула. – Порядок есть порядок.
В телевизоре кто-то истошно закричал: «Окружают! Окружают, гады!»
– Порядок – это да, – кивнул Лунев. – Порядок я тоже уважаю. Но из каждого правила есть исключения, как говорил наш ротный. Ты же тоже, как я погляжу, порох нюхал. Должен понимать, что к чему.
Суворин хотел что-то сказать, но вместо этого значительно кашлянул в кулак.
– Всяко бывало, – сказал он.
Если он и нюхал порох, то в каком-нибудь ведомственном тире, да и то очень давно, но Лунев не стал ловить его на слове.
– Пропускай меня, Суворов, – решительно произнес он. – Я Никите скажу, он тебе литр выставит. Не паленой какой-нибудь водки, а этой… виски.
Привратник потер пальцами края губ.
– Квартиру знаешь?
– Восемнадцатая, – просиял Лунев. – Спасибо тебе, сынок. От всего боевого братства спасибо.
«Гранату мне! – крикнули в телевизоре. – Живым не дамся!»
Суворин уставился на экран с таким видом, будто там погибал его закадычный друг.
– Ладно, иди, – сказал он. – Под мою ответственность. Третий этаж. Лифт справа.
Лунев с готовностью засеменил к лифту.
Ключ вошел в скважину без скрежета, дверь отворилась бесшумно. Проникнув в прихожую, Лунев избавился от театральных принадлежностей, осторожно поставил пакеты на пол, разулся, взял пистолет на изготовку и отправился на поиски «любимого сына».