Одно легкое и незамысловатое прикосновение, а я уже вся пылала.
Я приоткрыла рот, и Клэй прижался ко мне, обведя большим пальцем линию моей челюсти. Его аромат напоминал о тиковом дереве и специях. Клэй скользнул пальцем по моей нижней губе и надавил на нее посередине. Я почувствовала вкус соли и виски, а потом Клэй отпустил мою губу и наклонил голову как тогда, в кофейне.
– Хороший котенок, – проурчал он и потянулся ко мне.
А потом коснулся не моих губ, а подбородка, медленно спустился поцелуями по шее. Я закатила глаза и выгнулась ему навстречу. Клэй нежно касался теплыми губами моей кожи, а рукой медленно провел вдоль ребер и снова нырнул ею под стол. Он по-хозяйски положил ладонь на мое колено, обхватив его пальцами, и пощекотал внутреннюю поверхность бедра.
Дурманящее удовольствие словно опьянило меня. Спустя мгновение Клэй отстранился, я подняла голову, и мы почти соприкоснулись носами. Глаза заволокло пеленой, а дыхание замедлилось и стало поверхностным.
На минутку Клэй, смотря на меня зелеными глазами и стиснув колено, словно забыл, чем занимается. А потом сглотнул и прижался своим лбом к моему.
– Взгляни на него, – прошептал он почти мне в губы, а потом нежно прошелся поцелуями по моему подбородку, в довершение прикусив мочку уха.
Когда он так сделал, у меня вырвалось тихое постыдное «мяу», я непроизвольно закрыла глаза, охнув, и прильнула к нему. Но все же открыла их и, повинуясь приказу Клэя, посмотрела на сцену.
И увидела, что Шон Стетсон не сводит с меня взгляда.
Он пел незнакомую мне песню, а, может, я не смогла ее узнать, потому что Клэй до сих пор кусал мочку моего уха, шею, а пальцами выводил круги на коленке. Сердце неслось как леопард, летящий плавными прыжками по джунглям моего отказа от стеснительности, пока я уступала удовольствию от того, что мужчина так ко мне прикасается.
А другой за этим внимательно следит.
В эту минуту в глазах Шона было что-то зловещее. Он так яростно хмурил брови, что складка между ними почти образовала тень. Я еле сдерживалась, чтобы не закрыть глаза, и тоже смотрела на Шона, чувствуя, как жарко щекам, как дрожит мое тело, как напряглись соски под блузкой.
– Что бы я ни делал, – прошептал мне на ухо Клэй, – не своди с него глаз.
Эта песня закончилась и началась другая, и я узнала о еще одном качестве Клэя – выдержке. Он не переставал касаться меня, дразнить, целовать каждый миллиметр обнаженной кожи, до какого только мог дотянуться. Клэй даже спустил мою блузку с плеча, посасывая и покусывая кожу, пока я наблюдала за ним, а потом едва заметно кивнул мне, чтобы я снова перевела взгляд на сцену.
Не знаю, сколько прошло времени, когда он вдруг остановился.
Когда Клэй отстранился, у меня вырвался вздох, и я дернулась вперед, желая сократить это холодное и пустое пространство, которое он вдруг между нами проложил.
– Схожу за выпивкой, – сказал он.
– Что? У нас же есть официантка. Она сейчас…
Клэй встал, многозначительно посмотрел на меня и произнес одними губами:
– Поверь мне.
Я нахмурилась, ничего не понимая и с трудом переводя дыхание после того, как он на протяжении стольких песен ласкал меня руками и ртом. Но Клэй лишь повернулся и ушел, а Шон тем временем допел последнюю песню. Я выпрямилась, поправила очки, привела волосы в порядок и разгладила юбку с блузкой.
– Сделаю небольшой перерыв, а потом вернусь и всю ночь напролет буду играть вам, прекрасным зрителям. Не забывайте оставлять свои пожелания, – сказал Шон, водрузив гитару на стойку, и пригладил волосы. Он нажал несколько кнопок на пульте управления, и из динамиков полилась тихая песня.
А в следующее мгновение устремил взгляд на меня.
Я похолодела, когда Шон спрыгнул со сцены и, проходя мимо девушек за одним столиком, не преминул им улыбнуться. Одна из них потянулась, пытаясь схватить его за руку. Он улыбнулся, когда она ему что-то сказала, и мне удалось разобрать, как Шон пообещал, что скоро вернется.
А потом направился прямиком ко мне.
– О боже, – прошептала я, вытянувшись в струнку, и взмолилась, чтобы не выглядела такой разгоряченной развалиной, какой сейчас себя чувствовала. Я не успела привести себя в порядок или даже проверить, как выгляжу, и Шон оказался точно напротив меня, засунув руки в карманы и смущенно ухмыляясь.
– Привет, – сказал он.
Я недоуменно подняла на него глаза.
– Привет.
Он посмотрел на меня, быстро обвел взглядом мою блузку, а потом снова заглянул в глаза и показал пальцем за плечо.
– Еще раз спасибо за чаевые. Очень щедро с твоей стороны.
Я улыбнулась, чуть не фыркнув от смеха.
– Я люблю слушать, как ты играешь.
– Ты же частенько бываешь в студенческом баре, да? – Шон снова засунул руку в карман. – Я тебя видел там.
Серьезно?
– Серьезно?
Мне тут же захотелось дать себе затрещину из-за того, что не удержалась от этого недоверчивого заявления, но Шон только шире заулыбался.
– Разве я мог тебя не заметить?
Брови от удивления взлетели на лоб, и, уверена, не в последний раз в присутствии этого мужчины я потеряла дар речи.
– Только не припомню, чтобы видел тебя с Клэем Джонсоном, – осторожно и с прохладцей заметил Шон. – Он твой…
Меня тронула его заминка и выражение лица, словно он передумал спрашивать.
Я ответила за него:
– Мой парень?
Потупив взгляд, Шон улыбнулся, а потом снова посмотрел мне в глаза.
– Боже, такой пошлый подкат, да?
Подкат?
Шон… клеился ко мне?
– Повезло парню, – сказал он, и снова мои брови взлетели на лоб.
Шон как будто хотел сказать что-то еще, но просто обхватил себя сзади за шею и показал на сцену.
– Ну ладно, мне, наверное, нужно смочить горло и пройтись по залу перед следующим выступлением. Но я очень рад, что ты пришла сегодня…
Он замолчал, дожидаясь, когда я уточню свое имя.
– Джиана.
– Джиана, – повторил он и улыбнулся. – Надеюсь, скоро увидимся?
Не дожидаясь ответа, Шон понимающе подмигнул, развернулся и стал пробираться сквозь толпу, остановившись у столика с девушками, к которым пообещал подойти. Шон снова рассмеялся вместе с ними, но метнул взгляд в мою сторону и не отводил его, пока Клэй не плюхнулся рядом со мной, держа в руке стакан, который на самом деле был ему не нужен, поскольку он еще и первый коктейль не допил.
Я долго сидела и удивленно смотрела на гладкий стол из мрамора. Тем временем Клэй попивал из стакана, небрежно закинув ногу на ногу и обхватив рукой спинку сиденья, и ждал моей реакции.
Я медленно перевела на него взгляд.
– Какого черта только что произошло?
Клэй хихикнул.
– Я же тебе говорил.
– Он подошел ко мне. Сказал, что узнал меня. Он… думаю, он со мной флиртовал.
Клэй с понимающей ухмылкой изогнул бровь и поднял стакан с виски, отсалютовав мне так, словно ни капельки не был удивлен.
Я изумленно посмотрела на него, потом на Шона, который снова устраивался на сцене, а в итоге покачала головой и нашла способ замолчать: стукнула рукой по столу, схватилась за коктейль и одним глотком выпила половину. Со стуком поставив стакан на стол, я повернулась к Клэю.
– Мне нужны еще уроки. Срочно.
И в ответ услышала лишь заливистый смех.
Глава 9
Я до сих пор помню свой первый футбольный матч.
Я был еще совсем крохой лет пяти от роду и метром в прыжке. Помню запах дерна, помню, что шлем и щитки были мне великоваты, когда выбежал на поле. Помню, как толком не знал, что делать, но бегать, ловить мяч было весело, а на белых футбольных штанах остались пятна от травы.
И помню, что рядом были оба моих родителя.
Если закрыть глаза, я по-прежнему вижу эту картину: суровое лицо папы, который криками велел выкладываться на полную, и маму, которая всю игру готова была разразиться слезами от радости и гордости. Помню, как родители держались за руки.
Помню, что они были счастливы.
И это последнее воспоминание, когда они были такими.
После того матча все изменилось: сначала постепенно, а потом разом, как будто с полки сперва упала книга, а потом вы осознали, что началось землетрясение, которое по прошествии времени снесет дом.
Все началось с того, что родители просто разъехались, объяснив это так: им просто нужно какое-то время пожить раздельно.
«Маме с папой необходимо немного личного пространства, – сказал тогда папа. – Родителям это полезно».
Но все кончилось тем, что я не виделся с отцом неделями, а потом и месяцами, пока однажды он не приехал с кипой бумаг. Помню, как отец свернул документы в трубочку, а я умыкнул их и представлял, что трубка – это телескоп, а потолок – небо, усеянное звездами. Только когда мама спросила, можно ли ей тоже посмотреть в телескоп, а затем развернула эти бумаги и начала плакать, я понял, что моя жизнь сильно переменилась.
Папа усадил меня за кухонный стол и сказал, что мы остаемся одной семьей, даже если не будем больше жить вместе.
Я видел, как жизнь рушится вокруг меня, складываясь будто домино.
Но несмотря на все это, у меня оставался футбол.
Каждый сезон начинался одинаково – с ощущения, будто я возвращался домой, когда лето еще не кончилось, а осень уже подкрадывалась с первым ветерком. Этот день был самым любимым в году, он наполнял меня надеждой и радостью, как воздушный шар, медленно взмывающий в безоблачное голубое небо. С моей первой игры в юном возрасте и до того дня, когда я впервые выбежал на поле Бостонского университета под рев толпы на трибунах, футбол стал для меня мощным и чистейшим наркотиком.
Но сейчас… я не чувствовал ничего.
Наша первая игра сезона прошла как в тумане: я оделся, провел разминку и отыграл четыре четверти так, словно спал на ходу. Я присутствовал на поле со своими братьями по защите, отбивая, разбегаясь и подпрыгивая в воздухе для перехвата, почти выполнив пик-сикс