Я помотал головой.
– Она никогда не думала, что такой станет ее жизнь, пап. Это ты должен был заботиться о ней. Когда вы познакомились, ты знал, что она даже школу не окончила. Она никогда не хотела строить карьеру. Она хотела семью. – Я замолчал. – Она хотела тебя.
– Чего она хотела, так это манипулировать мной, контролировать меня и унижать, пока я не начал терять самого себя, – рявкнул он в ответ. – Я бы сказал, что тебе это должно быть неплохо знакомо после отношений с Малией.
Я стиснул челюсти.
– Не говори о ней так, будто знаешь ее.
– Пускай я не всегда был рядом, но я знаю эту девушку. Знаю ее отца. А еще знаю достаточно, чтобы утверждать, что ты маменькин сынок до мозга костей, потому что искал ее даже в девушке, на которой хотел жениться, – фыркнул он. – Слава богу, эта опасность миновала.
Меня задели его слова, но не потому что в них крылось оскорбление, а потому что в них заключалась правда, которую я не хотел ни видеть, ни признавать.
– По крайней мере, у Малии есть отец, который принимает активное участие в ее жизни, – выпалил я. – В моей жизни. Знаешь, он летел через всю страну, чтобы посмотреть, как я играю. Он был рядом во время последней домашней игры. Угадай, кто не может сказать о себе того же?
От злости я шумно дышал и не обращал внимания на ту часть мозга, которая напоминала мне, что, строго говоря, Кори прилетел не ради меня. Он прилетел ради Малии, а я просто оказался рядом.
Но отцу было ни к чему об этом знать.
– Мне бы хотелось, чтобы ты был больше похож на Кори, – сказал я, понизив голос.
Отец чуть не рассмеялся.
– Я не хочу ни в чем походить на этого человека.
– Да. Оно и видно.
На том конце провода послышался разочарованный вздох, и я сжал переносицу, качая головой.
– Мама на мели, – процедил я сквозь стиснутые зубы, снова возвращаясь к причине своего звонка. – Я отправил ей все, что мог. Пап, пожалуйста. Умоляю тебя. Помоги ей. Пока она не сможет снова встать на ноги.
– Она никогда этого не сделает, если и дальше будет получать подачки от тебя, от меня или кого-то еще, Клэй.
Я провел ладонью по лицу.
– С ума сойти.
– Слушай, ты можешь называть меня сволочью и считать злодеем, если тебе так хочется. Но позволь сказать тебе правду, сынок: она наркоманка. И уже много лет. Она находит мужчину, который может заботиться о ней и давать любую дурь, какую она пожелает, и тогда она счастлива. Как только он уходит, она погружается в саморазрушение. Она не способна работать самостоятельно.
– Да черта с два! – закричал я. – Она вырастила меня! Она вырастила – не ты. Она была рядом каждый вечер, готовила мне ужин из оставшихся продуктов, даже когда их было совсем немного, и все это после работы – иногда в две смены.
– А откуда у нее, по-твоему, были силы это делать? Почему, как ты считаешь, в доме почти не было еды, но зато у нее всегда находились деньги на то, что ей нужно для выживания?
Я пропустил намек мимо ушей, хотя в горле жгло оттого, что отец, возможно, был прав.
– Ты чудовище, – выдохнул я. – Ты эгоист и можешь думать только о себе. Как и всегда.
– Я был таким же, как ты! – прокричал он, перебивая меня. – Лез из кожи вон ради нее и всех остальных людей в моей жизни. Но однажды стало уже слишком. Я больше не хотел быть гребаным ковриком, о который все вытирают ноги. И поверь мне, ты до этого тоже дойдешь. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Потому что жизнь, в которой отдаешь, ничего не получая взамен, – это не жизнь.
Я покачал головой, отвергая большую часть его нравоучений.
– Значит, ты не поможешь. – Это был не вопрос. Констатация факта, известного мне на самом деле еще до звонка.
– Это не поможет. Только все усугубит. И нет, я не стану этого делать.
Я подавил острую боль в горле, тяжело дыша.
– И что же мне делать?
– Играть в футбол, – ответил он уже спокойнее. – Получить диплом. Встречаться с красивыми девушками и не влезать в неприятности с друзьями. Быть ребенком, бога ради. Твоя мать – взрослая женщина. Она может сама о себе позаботиться.
– Ясно.
Отец помолчал, потом сделал протяжный вздох в такт с моим на том конце провода.
– Жизнь трудна, Клэй. Я знаю, ты это уже понимаешь, но ты только начинаешь постепенно постигать, насколько же она может быть тяжела. Твоя мама сама разберется. Правда. А если не сумеет, ей некого винить, кроме самой себя.
Меня поражало, что он сумел найти в этом утешение, мог произнести эти слова и искренне в них верить.
– Не знаю, когда ты стал таким эгоцентричным, но надеюсь, что никогда не смогу спокойно отвернуться от своей семьи так, как это сделал ты.
Я повесил трубку и сжал телефон с такой силой, что экран треснул, а потом сунул его в карман.
Оставшаяся часть прогулки по кампусу прошла в быстром темпе, и когда я ворвался на стадион, мой лоб покрылся испариной. Я все еще был ослеплен яростью, все еще кипел после разговора и даже подумывал прошмыгнуть в тренажерный зал и выполнить быстрый сет, чтобы выпустить пар.
Но как только повернул за угол, то увидел ее.
Помещение, которое обычно было отведено для наших самых влиятельных благотворителей, преобразилось. Внутри гремела музыка и сверкали огни, а над двойными стеклянными дверьми висел огромный плакат. Джиана стояла перед ними на фоне фотобудки с логотипом команды, а ей в лицо было направлено с десяток камер, пока она с трибуны вещала в микрофон.
Она была словно видение, облаченная в платье длиной до пола, сверкавшее звездным светом на ее коже. Само платье было без рукава на одной руке, но окутывало вторую до самого запястья. Вырез на груди был утонченным и элегантным. Ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы я понял, что платье с открытой спиной, о чем можно было судить по вырезам чуть ниже груди, видимым с моего угла обзора.
Ее кудряшки были уложены, зачесаны в высокий гладкий пучок, который превратил ее из молоденькой девушки в неподвластную времени кинозвезду. Джиана улыбалась с розовой помадой на губах, а ее голубые глаза сверкали под светом камер, пока она говорила уверенно, подняв подбородок и расправив плечи.
Я лишился дара речи.
Был заворожен.
И не мог сойти с места, пока ее глаза не вспыхнули за спиной оператора и не остановились на мне.
Она вырвалась из медиабезумия и потянула Кайла Роббинса занять ее место у трибуны. Он с легкостью приступил к интервью, а Джиана, понаблюдав за ним всего мгновение, ускользнула прочь, придерживая подол черного платья, который заскользил по выложенному плиткой полу, когда она устремилась ко мне.
– Ух ты, – выдохнула она, тихонько присвистнув, и окинула меня взглядом. – Я знала, что ты можешь привести себя в порядок, но думаю, еще никогда не видела, чтобы черный смокинг смотрелся так хорошо.
Джиана улыбнулась, озвучив комплимент, легко, непринужденно и игриво, как мы всегда и общались. Оттого мое сердце вспыхнуло, но я скрыл это как только смог к тому времени, когда она снова посмотрела мне в глаза. Ведь знал, что мне нужно будет похоронить эти чувства заживо, если придется.
– А я не думал, что разрезы могут быть такими высокими, – размышлял я вслух, приподняв бровь при виде ее обнаженного бедра. – Без очков?
– Надела линзы, – ответила она непринужденно, а потом нахмурилась. – Это… я нормально выгляжу?
– Ты выглядишь… – Я прикусил губу, чтобы сдержаться и не сказать все то, что хотел, и ограничился тихим: – Умопомрачительно.
Джиана покраснела, встала рядом и взяла меня под руку.
– Пойдем, заставим тебя общаться с гостями, чтобы ты увел деньги у какой-нибудь несчастной богачки и выставил меня в лучшем свете на сцене аукциона.
– Так вот какова моя задача на этот вечер? – спросил я. – Выставить тебя в лучшем свете?
– И собрать много денег на благотворительность, – добавила она.
Ее улыбка слегка померкла, когда мы вошли в зал, а мне оказалось достаточно лишь кивнуть волонтерам, проверяющим билеты, – они и так знали, кто я такой.
Я был восхищен тем, как преобразился клуб с подсветкой и танцполом, фонтаном с шампанским и официантами, разносящими закуски. Все члены команды привели себя в порядок по такому случаю, и даже Холден с расслабленным видом попивал воду среди группы лебезящих перед ним взрослых женщин.
– Малия уже здесь, – тихо сообщила Джиана, когда мы прошли в зал. – Она прекрасно выглядит. И я… кое-что подслушала.
Я молча сглотнул, глядя на свою руку, за которую она все еще меня держала.
– Мне кажется, она правда скучает по тебе, Клэй. Я думаю… думаю, что твой план работает. – Она всмотрелась в мои глаза. – Она сказала компании чирлидерш в уборной, что хочет тебя вернуть.
Я захлопал глазами в ответ на эту новость, дожидаясь, когда она сразит меня, ударит в грудь, наполнит надеждой и чувством гордости, которое я испытывал, когда выигрывал матч.
Но я не ощущал ничего.
Два месяца – черт, да даже месяц – назад я бы запрыгал от радости, может, даже расплакался. Я помчался бы к Малии. Заключил бы ее в объятия и стал умолять, чтобы она приняла меня обратно, поверила в нас и увидела то будущее, которое всегда видел я.
Но теперь это будущее стало ничем иным, как смутной, далекой мечтой, которую я больше не мог представить в подробностях.
За которой мне вообще больше не хотелось гнаться.
Я не знал, что сказать, но попытался сделать вид, что счастлив, притвориться, будто именно этих новостей и ждал.
– Что ж, – сказал, улыбаясь как можно шире, – пусть подавится от зависти, когда увидит тебя под руку со мной.
Джиана попыталась улыбнуться в ответ, но ее улыбку омрачили нахмуренные брови. Но прежде, чем кто-то успел произнести хоть слово, к нам подошла Шарлотта Бэнкс.
– Джиана, пора, – сказала она, бросив мне легкую улыбку, и оттащила мою спутницу. – Первые пять членов команды выстроились возле сцены и готовы начинать.
Джиана оглянулась на меня через плечо, когда начальница повела ее прочь.