— Ещё за столом, я обратил внимание, что Александр Николаевич достал очки из кармана, а не из футляра, который весь вечер находился на столе. И когда он собирался уходить, то очки также убрал во внутренний карман пиджака, а футляр — в боковой. Согласитесь, это странно. Вот я и подумал, что шприц «Рекорд-Брюно» прекрасно в этом футляре помещается. Кстати, футляр и сейчас лежит на столе, но теперь уже, очевидно, с очками. Возможно, в нём остались капельки той ядовитой смеси, которой был наполнен шприц. В данном случае эксперт-криминалист сможет это выяснить. Стало быть, господин преступник, появится ещё одна очень важная улика против вас. Так что, сударь, потрудитесь передать её полиции, — велел Ардашев. И Каширин тут же забрал тёмно-синюю коробочку. — А вот чей веронал остался на прикроватной тумбочке, я сказать не могу, — признался адвокат. — Возможно, этому поможет дактилоскопическое исследование, но выяснение этого обстоятельства уже не играет большой роли.
— Не надо никакого исследования, — вымолвил Шилохвостов. — Это я его принёс. — Он поднял голову и добавил: — Я ни о чём не жалею. Мой брак — мёртвое болото. И только Анна Евграфовна принесла в мою жизнь недолгое счастье… Иванов, зная, как я люблю Анну Евграфовну, всё равно не оставлял её в покое и, в конце концов, добился своего. Он растоптал короткое счастье. Да, я простил Анечку, но не Иванова, который своим поступком унизил меня, хотя он, вероятно, так не считал. Я не боюсь каторги, потому что меня больше нет. Остался говорящий труп… Если сможете, не поминайте лихом.
Все умолкли. Сафронова боялась поднять глаза. А её муж, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону, точно сошёл с ума. И только массивные напольные часы продолжали свой спокойный и размеренный ход.
— Если об отношениях господина учителя и актрисы вы узнали благодаря блокнотному листу, то как вы догадались о тайной связи Иванова и актрисы? — справился коллежский асессор.
— Было понятно, что у господина учителя мог быть только один мотив для совершения преступления — ревность. Естественно, я не имел в виду ревность по отношению к его супруге. И потому оставалось предположить адюльтер госпожи Сафроновой и Иванова. Как видите, он подтвердился.
— И всё-таки, Клим Пантелеевич, как вам удалось так быстро распутать это сложное дело? — не унимался любознательный Краснопеев. — Что вам помогло?
— Я изменил общепринятое правило и сначала определил возможные мотивы убийства, а потом отобрал наиболее вероятных кандидатов в преступники. Отбросить неверные версии помогли господа полицейские, за что я им исключительно благодарен.
— А уж как мы вам… Найти убийцу за три часа. У нас такого быстрого раскрытия преступления ещё не было, — вздохнул Поляничко, повернулся к помощнику и распорядился: — Доставьте Шилохвостова и актрису на допрос к судебному следователю Леечкину. Улица Мавринская — его участок… Остальные свободны. Приношу извинения за отнятое у вас время. И, как бы там ни было, — с новым, 1909 годом!
Слепень
Выражаю благодарность актёру театра и кино, режиссёру Николаю Васильевичу Денисову
Выпили все, но яду недостало, а палач сказал, что не будет больше тереть, если не получит двенадцать драхм — столько, сколько стоила полная порция цикуты.
I
Ставрополь, 18 января, воскресенье
1909 год царствовал уже две с половиной недели. Новогодние праздники закончились, и жизнь вошла в привычное русло: городская власть правила, судьи выносили приговоры, полицейские арестовывали, адвокаты защищали, врачи лечили, учителя преподавали, газетчики врали, а дворники с трудом справлялись с сугробами… Словом, всё как всегда. Зима. Темнеет рано. И вечерами в печных трубах воет вьюга, а кажется, что одинокая волчица ищет потерянную стаю. Правды ради надо заметить, что хищников уже не раз замечали в предместьях города.
— А слыхали, Клим Пантелеевич, что на 5-й Заташлянской волки почти всех собак, из тех, что на привязи, за ночь съели? — доктор Нижегородцев сделал глоток конька и неуверенно выдвинул белую ладью на поле а3.
— Скажете тоже — «на улице». Там этой улицы всего пять домов, а дальше поля и лес в балке. Охотиться — одно удовольствие. Ничего удивительного — окраина. — Ардашев поставил чёрного коня на f6. — Вам «гарде»[7], Николай Петрович.
— Это мы легко исправим-с, — Нижегородцев вернул ферзя на прежнее место. — Но волки — это ещё не самое страшное. Вы читали сегодняшний выпуск «Голоса Ставрополя»?
— Нет, ещё не успел. — Присяжный поверенный сделал безобидный, на первый взгляд, ход королём.
— А я прочёл — городская сенсация, знаете ли, — усмехнулся доктор и перешёл в наступление слоном.
— У нас по-другому не бывает, что ни день, то сенсация. А лучше бы о реальных ставропольских нуждах писали. На Ташлу вечером извозчики даже летом не хотят ехать. Ни одного фонаря. Перед Епархиальным училищем, по Архиерейскому переулку, вечная грязь. После дождя — болото. Местные жители хворост на дороге укладывают, чтобы телеги не вязли. Почему бы об этом не написать? Или о Воронцовской роще, которая давно требует более внимательного отношения. Старые полузасохшие деревья давно пора вырубить и посадить новые. Хорошо бы и Александровскую площадь привести в порядок. Город наш богатый, купеческий. Зерно возим за границу, а сколько у нас электрических фонарей? Три десятка, ну пять от силы — позор. Чем вообще городской голова занимается? Или он считает, что его главная задача — в управе штаны просиживать?.. А кстати, что там в газете?
— Городу объявлен ультиматум. Три дня дано на его принятие. — Николай Петрович взял чёрную пешку и довольно улыбнулся.
— Может, передумаете? — спокойно предложил Ардашев. — А то ведь следующим ходом вам шах и мат.
— Проиграл так проиграл. Перехаживать не буду. Не повезло-с, — махнул рукой доктор.
— Так и что там за ультиматум? — наполняя рюмку гостя, вновь поинтересовался хозяин дома.
— Извольте полюбопытствовать, — Нижегородцев извлёк из внутреннего кармана пиджака газету и протянул адвокату. — Прямо на первой полосе. Под заголовком «То ли верить, то ли нет».
— Нашёл. — Ардашев сделал из рюмки глоток и принялся читать: — «В нашу редакцию пришло письмо следующего содержания. Смеем надеяться, что полиция не оставит эти угрозы без внимания. Итак, приводим текст полностью, дабы нас не упрекнули в желании его скрыть: “Настоящим уведомляю всех горожан, что мною уже проведён суд над самыми мерзкими и низкими людишками Ставрополя. Я предлагаю им, уже осуждённым, покаяться, читая молитвы в искупление грехов, и заявить об этом искренне, отправив письменное покаяние по адресу: Ставрополь (губернский). Почтамт. До востребования. Подателю рублёвой купюры ВГ 387215. И сделать это надобно до 25 января. Только в этом случае мною может быть принято решение об освобождении от наказания этих лиц в связи с признанием вины. В случае неполучения покаянных писем всем осужденным преступникам приговоры будут приведены в исполнение в соответствии с нижеуказанным, а именно: 1. Старший советник губернского правления коллежский асессор Бояркин Виктор Самсонович обвиняется “в растрате казённой собственности, мздоимстве и противозаконных поступках при заключении подрядов” и приговаривается к смертной казни. 2. Судья окружного суда надворный советник Приёмышев Павел Филиппович обвиняется в “умышленном назначении виновному наказания ниже того рода, которое определено ему законом, из корыстных побуждений, а также в осуждении заведомо невиновных лиц” и приговаривается к смертной казни. 3. Вольнопрактикующая врач Кирюшкина Екатерина Ивановна обвиняется в неоднократных “преступных изгнаниях плода” и приговаривается к смертной казни. Засим откланиваюсь, Слепень”».
— Простите, но кто отважился печатать этот бред? Это же оскорбление! Люди, указанные в качестве обвиняемых, могут быть просто оболганы. Как бы там ни было, но у нас существует презумпция невиновности. Мало ли какому умалишённому что кажется? Как мог пойти редактор газеты на такой шаг и поставить в номер подобный пасквиль? — Ардашев вернул газету, поднялся и заходил по комнате.
— Вы правы. Тираж пытаются арестовать, но куда там! Расхватали! Главный редактор поясняет, что был в командировке в Медвеженском уезде, а его заместитель Кухтин распорядился пустить письмо в номер. Сенсация! Хотел тираж поднять. Сидит теперь у Поляничко и даёт объяснения. Все там. И даже Тимофеева — хозяина типографии — и того притянули. Полицмейстер, говорят, лютует. Губернатор ему разнос учинил. Скандал на всю губернию.
— Откуда вам известны такие подробности?
— На Николаевском проспекте встретил судебного медика. Он и поведал.
— Деяния Кухтина, этого щелкопёра, подпадают под статью «О клевете и распространении оскорбительных для чести сочинений, изображений или слухов». Для возбуждения уголовного дела необходимо всего лишь заявление одного из лиц, указанных в газете. На этот раз, думаю, ему не отвертеться. Максимальное наказание предусматривает восемь месяцев заключения. Дадут семь с половиной.
— Ваша правда, Клим Пантелеевич. И поделом!
Глядя в окно, Ардашев проронил:
— Его может спасти только одно — приведение приговора в исполнение.
— Да что вы такое говорите? Неужто сие возможно? — доктор удивлённо приподнял брови.
Адвокат повернулся:
— А почему нет? Мы разве с вами мало чудес видели? Достаточно всего одной смерти, и он останется на свободе. До какого там числа ультиматум?
— До двадцать пятого.
— Сегодня восемнадцатое. Он дал им неделю. Разумно. Но за это время невозможно привлечь Кухтина к ответственности, судить, вынести приговор и отправить в тюрьму. Даже после окончания предварительного расследования обвиняемому даётся семь дней на поиск и выбор защитника. Так что его может спасти только чья-либо смерть либо неудачное покушение на кого-нибудь из приговорённых. Что ж, посмотрим, дорогой друг, чем закончится этот канкан.