— Совершенно верно. Замечу только, что вращается она с помощью вот этого специального механизма, который требует приличной мускульной силы.
— А за сколько миль виден свет маяка? — поинтересовался Клим Пантелеевич.
— За пятнадцать морских миль[21]. Это почти тридцать вёрст.
— Да, действительно, впечатляет, — вымолвила Вероника Альбертовна.
Спускаться по лестнице вниз было гораздо проще, чем подниматься.
Увидев колодец, Клим Пантелеевич попросил напиться. Хозяин достал из колодца ведро, вскоре зачерпнул медной кружкой воду и протянул гостю.
Утолив жажду, Ардашев спросил:
— Вода вполне пригодна для питья, хотя, конечно, не родниковая. Очищаете серебром?
— На дне находятся серебряные сетчатые пластины весом в один пуд. Собственность казны. Я отвечаю за их сохранность. — Смотритель смущённо спросил: — Простите, а как вы догадались?
Клим Пантелеевич пожал плечами и сказал:
— Если учесть, что маяк стоит на скале, то колодец с пресной водой должен быть пробит в камне и уйти в землю, по крайней мере, саженей на пять глубже, чем высота скалы, а это всё вместе не меньше тридцати саженей. А цепь у вас на ведре короткая, да и с крыши дома, как я заметил, отливы сходятся в одном месте, откуда уже по общей трубе вода поступает в бассейн. Что касается серебра, то это просто моё предположение.
— Совершенно точно могу сказать, что вы первый и единственный гость, обративший внимание на все перечисленные вами детали. До вас многие пили воду из колодца, и вопросов никто не задавал, — признался смотритель.
Обратная дорога не заняла бы много времени, если бы Ардашев не попросил изменить маршрут так, чтобы попасть на проспект Петра Первого через Мещанскую улицу. Эта просьба несколько озадачила проводника, однако он не отважился спросить о причине такого решения. Солнце припекало, и Клим Пантелеевич ослабил узел галстука.
Когда фаэтон проезжал мимо дома профессора, присяжный поверенный заметил почтальона, бросавшего в прорезь дверной щели почтового ящика несколько газет и конвертов. А в окне дома любимый кот хозяина рассматривал улицу и грелся на солнце. У входной двери стояли две молочные бутылки с бугельными пробками. Портьеры в комнатах были открыты.
Ардашев попросил кучера остановиться. Ничего не объясняя, он подошёл к входной двери и стал звонить в механический звонок. Кот тут же спрыгнул с окна и, судя по его громкому крику, подошёл к двери передней. Адвокат вновь повернул ручку звонка, опять послышался кошачий крик. И на третий звонок всё повторилось вновь. Клим Пантелеевич ещё раз бросил взгляд на окна и забрался в фаэтон.
— Простите, Клим Пантелеевич, вы ищете профессора Поссе? — спросил Бельский.
— Да, это мой старый знакомый. Хотел навестить, да всё никак не могу застать.
— Наверное, вышел куда-то, — предположил проводник и добавил: — После того как в газетах написали о двух его выигрышах в лотерею, многие стали к нему относиться не только с завистью, но и с подозрением. Профессор это почувствовал и замкнулся в себе. Вернее, замкнул себя в четырёх стенах и редко появляется на людях. В основном сидит дома, а сегодня, — надо же! — видно, решил погулять.
— Давай зайдём к нему вечером, — предложила Вероника Альбертовна.
— Обязательно.
У гостиницы Ардашев расплатился с возницей и щедро отблагодарил Бельского за поездку на маяк. Завтрашней экскурсией была выбрана прогулка в Карповский аул. Чичероне обещал в девять утра ожидать Ардашевых в фойе отеля.
Вечером, после ужина, когда на улице уже стемнело, Клим Пантелеевич вместе с Вероникой Альбертовной отправились вновь навестить профессора.
В доме горел свет. Форточки были закрыты. И опять сквозь задёрнутые шторы был виден силуэт человека, двигавшегося по комнате. Ардашев стал у фонаря, достал часы и то и дело поглядывал то на циферблат, то на окна. Потом повернулся к жене и сказал:
— Вероника, не сочти за труд, покрути звонок на входной двери.
— Хорошо, — ответила супруга и тут же исполнила просьбу, а присяжный поверенный тем временем всё продолжал смотреть и на окна, и на циферблат золотого мозера. Затем подошёл к входной двери, приложил ухо, потом нагнулся, оторвал травинку и приладил её в дверную щель в районе верхней петли.
— Послушай, а тебе не кажется странным такое поведение твоего знакомого? — с некоторым беспокойством в голосе выговорила супружница.
— Поликарп Осипович — гений. А гении не похожи на простых смертных. Завтра загляну к нему ещё раз. Как говорят англичане, tomorrow is another day. Утро вечера мудренее.
— Мог бы и не переводить. По английскому в гимназии я имела «превосходно».
— Не сомневался ни на йоту. Прогуляемся по набережной?
— С удовольствием.
VI
После завтрака за кофе, который супруги решили выпить в фойе, Ардашев внимательно просмотрел газеты и сказал:
— Подожди меня в номере. Я наведаюсь к профессору.
— А как же экскурсия в аул? Африкан Ростиславович вот-вот явится.
— Ты можешь сказать ему, где я. А там пусть сам решает, дожидаться меня здесь или нет. — Клим Пантелеевич улыбнулся. — Не беспокойся. Такие щедрые туристы, как мы, у него встречаются нечасто.
Ардашев поднялся и вышел на улицу. Экипаж стоял рядом. Уже подъезжая к дому Поссе, он увидел молочника, меняющего у входа бутылки с молоком.
— Послушайте, любезный, а где профессор? — осведомился присяжный поверенный. — Приехал, знаете ли, к нему в гости, а он из дома не выходит.
— Не моё это дело, — пожал плечами усатый мужчина лет сорока пяти в картузе, рубахе навыпуск, жилетке, тёмных брюках и штиблетах. На плече у него висела полотняная сумка.
— Постойте! Я ведь с вами разговариваю! Это неучтиво, в конце концов! — выкрикнул вслед адвокат, но незнакомец ускорил шаг и скрылся в подворотне.
Клим Пантелеевич внимательно осмотрел окна и дверь — травинка была на том же месте (следовательно, из дома никто не выходил), а потом взял бутылку, открыл и понюхал. Усмехнулся. Укупорил её, окликнул проезжающего мимо извозчика и прихватил с собой. Усаживаясь в фаэтон, изрёк:
— Дворянская, 6.
— Это мы мигом. Тут недалече. Раз-два — и приехали, — пробалагурил возница.
Через пять минут коляска уже подкатила к дому Игнатьева.
— Постой, подожди, — велел Ардашев.
— Как прикажете.
В этот момент отворилась дверь, и появился хозяин дома — высокий господин лет сорока пяти с аккуратными усами, в тройке и шляпе, с уже заметным брюшком, которое придавало ему солидности, точно так же, как и очки в роговой оправе.
— Родион Спиридонович, добрый день!
— Клим Пантелеевич! Рад вас видеть! Какими судьбами? Приехали отдохнуть?
— Не совсем. Я почти уверен в том, что с Поликарпом Осиповичем стряслась беда.
— Да что вы такое говорите?
— Возможно, его нет в живых.
— Не может быть? — Игнатьев попятился.
— К сожалению, многое указывает именно на это. Нам надо поторопиться. Вы сильно заняты? Может быть, у вас судебное заседание или ещё какие-то важные дела?
— Ничего срочного нет. Собрался, правда, купить билеты в цирк Михайлова. Дочь просила сходить вечером, но если подтвердятся ваши слова, то будет не до развлечений. Какие шаги вы собираетесь предпринять?
— Надо попасть в дом профессора. Без полиции это невозможно. Я даже не знаю, где в вашем городе находится полицейский пристав, и потому прошу вас привести его на Мещанскую, 24. В качестве доказательства моих слов возьмите вот это, — Ардашев протянул молочную бутылку.
— Что это?
— Судя по характерному запаху, это вода, разведённая с белой краской, имитирующая молоко. Злоумышленник ставит утром две такие бутылки перед входной дверью профессора, а потом, проходя мимо, просто меняет их на пустые. Но вчера он не смог сделать это вовремя. И две бутылки с «молоком» простояли до позднего вечера. Я проезжал мимо и обратил внимание, что они даже не превратились в простоквашу. Представляете! Это при такой-то жаре? А четверть часа назад я случайно застал «молочника», оставляющего на крыльце две полные бутылки. Окликнул его, но он шмыгнул в подворотню. На тот момент я не знал, что в бутылке вместо молока налита смесь краски и воды, и потому у меня не было оснований его преследовать.
— То есть вы хотите сказать, что какой-то человек, проходя мимо, под видом молока выставляет две бутылки с краской и водой перед дверью профессора, а потом вечером их меняет на пустые? — вопросил Игнатьев.
— Нет разницы, когда именно он поменяет бутылки. Главное — чередовать их перед дверью. Никто из прохожих не будет специально обращать на это внимание. Он просто носит с собой в сумке четыре бутылки — две полные и две пустые. И меняет, когда ему удобно.
— А почтальон? Я видел, как он приносил почту. Почтовый ящик стоит на внутренней стороне двери. Но его ведь тоже надо освобождать от корреспонденции?
— Вы правы, Родион Спиридонович. Кто-то это делает. Либо другой вариант: с внутренней части двери ящик снят и почта сыплется на пол.
— А табличка из гостиницы «Не беспокоить!»?
Ардашев пожал плечами.
— Её мог повесить, кто угодно.
— Она взята из дома профессора. Я видел её и в прошлом году, — вспомнил Игнатьев.
— Это неудивительно. Поликарп Осипович большой оригинал.
— Постойте, Клим Пантелеевич, — Игнатьев удивлённо приподнял брови, — но я же писал вам, что видел, как вечером горел свет в его доме и он ходил по комнате.
— Вчера я наблюдал то же самое явление. И потому нам надо обязательно попасть внутрь. Был бы вам очень признателен, если бы вы привели полицейского и мы бы вскрыли входную дверь. Возьмите мой экипаж. А я найду другой и отправлюсь на Мещанскую.
— Хорошо.
— Жду вас там.
VII
Присяжный поверенный прохаживался рядом с домом профессора, когда прямо к нему подъехала коляска. Из неё выпрыгнул полицейский пристав с каким-то человеком с сумкой и в простой одежде, а уже за ними следовал адвокат Игнатьев и городовой.