Клим Пантелеевич повернул ручку дверного механического звонка особняка судьи Приёмышева. Открыла горничная. Ардашева ждали и, приняв пальто, сразу провели в гостиную.
– Позвольте представиться, присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев.
– Лидия Макаровна, – улыбнулась хозяйка.
– Мне известно, что сегодня у вас торжество, и я бы хотел ознакомиться с блюдами, которые будут поданы на стол. Вполне вероятно, что существует угроза жизни вашему супругу. И я здесь, как раз по его просьбе, – объяснил Ардашев.
– В этом нет никакой тайны. Собираемся удивить гостей популярным в Европе, но малоизвестным в России, кушаньем. В прошлом году мы отдыхали с мужем во Франции и Швейцарии. Там отведали довольно необычное для нас угощение. По-французски называется «фондю».
– Изначально считалось едой пастухов.
– Да-да, нам рассказывали. У нас и посуда, и приборы для этого есть. Изготовили местные умельцы.
– А кто приобретал продукты?
– Кухарка.
– Я бы хотел с ней поговорить. Мы можем пройти на кухню?
– Конечно.
Миновав анфиладу комнат, Клим Пантелеевич вместе с хозяйкой оказался там, откуда доносился смешанный запах специй, плавленого сыра и коньяка. У плиты орудовала женщина лет сорока. По её спокойствию и чёткости движений было ясно, что она мастер своего дела.
– Авдотья, отвечай на вопросы, которые тебе задаст этот господин, – велела Приёмышева.
– Скажите, какие именно продукты будут опускаться в расплавленный сыр? – осведомился Ардашев.
Повариха пожала плечами.
– Для гостей мы закупили сдобные булки, а для Павла Филипповича буханку из ржаной муки грубого помола. Он единственный, кто такой хлебушек с фондёй жалует.
– Такое у него предпочтение, – смутилась Лидия Макаровна. – Говорит, для желудка полезно.
– Я хотел бы на него взглянуть.
– Принеси, Авдотья, – приказала хозяйка.
Кухарка тут же исчезла и через несколько мгновений появилась снова. В руках она держала, завёрнутый в бумагу ржаной хлеб.
Клим Пантелеевич осведомился:
– Он был завёрнут в эту бумагу?
– Ну да…
– Кто за ним ходил?
– Булочник мальчишку прислал.
– Раньше вы этого посланника видели?
– Не доводилось.
– А откуда на бумаге такое большое пятно?
Повариха пожала плечами:
– Не знаю. Так и было.
– Где находится хлебная лавка?
– Тут недалеко. Через пять домов. Саркисов торгует.
Ардашев, повернувшись к Приёмышевой, сказал:
– Эту буханку я заберу. Думаю, будет лучше, если за хлебом вы пошлёте кого-то из прислуги. И пусть она сама выберет булку с полки. Честь имею кланяться.
Уже на улице присяжный поверенный отломил кусок хлеба и бросил на снег. Мгновенно прилетела огромная ворона и начала клевать. Не прошло и полминуты, как птица упала замертво. Он обернул остатки хлеба в бумагу и, подняв трость, остановил извозчика.
– Полицейский переулок.
VIII
Полицейское управление располагалось рядом с пожарной частью. И там, как всегда, было шумно. Городовые, околоточные, сыскные агенты, подследственные, привезённые из тюремного замка в ручных кандалах… Служащие куда-то торопились, и были заняты, все, кроме, пожалуй, арестантов. Городовой, хорошо знавший Ардашева, проводил адвоката в кабинет начальника сыскного отделения и его помощника.
– Добрый день, господа, – выговорил Ардашев с лёгкой, слегка ироничной улыбкой.
– Если он добрый, – пробубнил Каширин, не вставая с места.
Поляничко же, завидев присяжного поверенного, поднялся из-за стола и протянул руку:
– Что привело вас, Клим Пантелеевич?
– Ко мне обратился судья Приёмышев, чтобы я отыскал злоумышленника, грозящего ему скорой расправой. Искать этого Слепня – не моя профессия, а вот предотвратить возможное преступление – долг любого человека. Как вам известно, на днях судье прислали в посылке вилку для нарезки и кусок сыра. Оказалось, что именно сегодня его жена принимает гостей по случаю дня Ангела их младшей дочери. Я наведался к ним и узнал, что главным блюдом на столе будет швейцарское «фондю» – расплавленный сыр в котелке с разными добавками. В него присутствующие с помощью вилок на длинных ручках макают разного рода хлебные изделия. Только вот Приёмышев предпочитает не белый хлеб, а ржаной из муки грубого помола. Кроме него никто такой не ест. Подобную булку и доставили, – Ардашев положил хлеб на письменный стол полицейского.
– И что? – осведомился Поляничко.
– Он отравлен.
– Как вы это определили? Неужто проводили химический анализ?
– Нет, конечно. Я обратил внимание, что бумага, в которую заворачивали хлеб, в нижней части булки, имеет два пятна с характерным запахом. Отсюда сделал вывод, что в саму буханку шприцем ввели немалое количество синильной кислоты. Но закон всемирного тяготения никто не отменял, и ядовитая жидкость устремилась вниз булки, испачкав бумагу. Выйдя на улицу, я отломил кусок и бросил вороне. Она сдохла, после того, как склевала мякоть.
– А вы злодей, господин присяжный поверенный, – усмехнулся Каширин. – Ни в чём не повинную птичку отравили. Жила себе птаха, летала, горя не знала, а знаменитый адвокат взял и совершил смертоубийство несчастной Божьей твари. Никакого гуманизма.
Ардашев внимательно посмотрел на Каширина. Тот, не выдержав прямого взгляда, невольно отвёл глаза.
– Может, милостивый государь, мне вообще не стоило вам помогать? – спросил адвокат. – Сидели бы здесь, бумажки перекладывали, чаи гоняли, а Приёмышев уже бы исходил пеной и трясся в предсмертных судорогах. Так было бы лучше?
– Ладно-ладно, Антон Филаретович, мы благодарить должны Клима Пантелеевича за помощь, а не язвить. Уймитесь, я вас прошу, – Поляничко вытащил табакерку, понюхал табак и разразился чередой чихов. – Простите, господа, – вытерев нос фуляровым платком, произнёс сыщик. – Булку мы, конечно, отправим в лабораторию. Пусть химики дадут заключение. Оно нам надобно, чтобы потом уличить лиходея в попытке совершить преднамеренное смертоубийство. С этим всё понятно. Вопрос в другом: как нам его отыскать?
– К сожалению, мы не знаем, насколько Слепень одержим идеей приведения приговора в действие, сообразно тех предметов, кои он выслал потенциальным жертвам, – рассудил Ардашев.
– У нас не остаётся иного выхода, как всячески опекать тех, кому он угрожает, – заметил Каширин. – Стоит предупредить всех троих об осторожности.
– Клим Пантелеевич, а не удалось ли вам узнать, кто им принёс отравленную булку? – осведомился Поляничко.
– Преступник, зная, что судья предпочитает именно такой хлеб, купил его, напичкал ядом и передал какому-то мальчишке, который, я уверен, ничего не подозревая, отдал кухарке Приёмышева.
– Одного понять не могу, – задумчиво протянул Каширин, – откуда Слепню известны возможные грехи Бояркина, Приёмышева и Кирюшкиной? Откровенно говоря, нам известно, что обвинения, которые он выдвигает в отношении их, мягко говоря, не совсем беспочвенны.
– Антон Филаретович, – Поляничко строго сдвинул брови, – не стоит озвучивать сообщения агентов, не нашедшие своего подтверждения.
– Здесь я согласен с Антоном Филаретовичем. Преступник имеет доступ к откровениям чиновника, судьи и врача, – высказался адвокат.
– Вот-вот, – закивал Каширин, – а что если он священник и ему исповедовались? Либо сам батюшка не сохранил тайну исповеди? Или матушке поведал, а та ещё кому-то? Почему нет?
– В таком разе он может быть и репортёром. У них сведений не меньше нашего, – предположил Поляничко. – В отношении этого Кухтина у меня нет никакой уверенности. Вдруг он и есть Слепень?
– Нет, что вы, Ефим Андреевич, – махнул рукой помощник начальника сыскного отделения. – Он не способен на серьёзный поступок. А вот какой-нибудь его знакомец – может.
Поляничко окинул присяжного с головы до ног испытующим взглядом и спросил:
– А у вас есть подозреваемые?
– Вы же знаете мой принцип – не спешить с выводами. Однако надеюсь, господа, вы будете держать меня в курсе расследования. В противном случае, я не смогу помочь вам. Свою миссию на сегодня я выполнил.
Ардашев шагнул к выходу.
– Не сомневайтесь, Клим Пантелеевич, не сомневайтесь. Обо всё вас уведомим. Благодарю за помощь. Доброго вам здравия! – искренне выговорил начальник сыскного отделения.
Когда дверь кабинета за присяжным поверенным закрылась, Поляничко распорядился:
– Составьте список всех лиц в городе, владеющих какой-либо информацией по этим трём персонам. Узнайте, наконец, в какие храмы они ходят и кому исповедуются. Мы в цейтноте. Слепень перешёл к конкретным действиям.
IX
Присяжный поверенный прибыл на Воробьёвскую улицу к дому старшего советника Губернского Правления почти одновременно с полицией. Поляничко уже не испытывал судьбу и, получив известие о происшествии, тотчас же протелефонировал Ардашеву.
Тело Бояркина покоилось в кресле. Судебный врач осматривал труп со знанием дела. Полицейский фотограф жёг магний в тарелке и снимал на пластину место происшествия с разных ракурсов. Часы показывали десять вечера. Пахло валерьянкой и золой.
Судебный следователь Леечкин, скрепя железным пером, составлял протокол осмотра места происшествия, изредка поглядывая на Ардашева.
Поляничко, переминаясь с ноги на ногу, с трудом пытался разобрать, через всхлипывания и причитания, слова вдовы:
– Горничная закричала, и я вбежала в комнату. Муж сидел в кресле весь в крови. Не дышал. Лицо изранено. Вокруг валялись тлеющие угли.
– Выстрел был один?
– Да-а! – вдова вновь разрыдалась.
– Благодарю вас. Успокойтесь, пожалуйста. Вы свободны.
Поляничко поманил кого-то рукой через приоткрытую дверь, и появилась горничная.
– Скажите, кто заходил в комнату Виктора Самсоновича?
– Никто. В доме было три человека: Анастасия Мироновна, я и хозяин. Он прошёл в кабинет. Через время раздался выстрел. Я бросилась туда, он в кресле перед камином, окровавленный. Я закричала. Появилась Анастасия Мироновна. Я выбежала на улицу и окликнула городового.