– Какие злые, какие далекие от истины слова! - устало пробормотала Халлига. - Никто не знает его, или же не хочет знать. На самом деле он добр и мудр, а вы злобствуете от зависти, оттого, что Мездос намного выше и величественнее ваших никчемных душонок!
– Что ж ты пришла просить у эдаких ничтожеств? - прошипел Раумрау, теперь рассердившийся не на шутку. Слепцу подумалось, что сейчас их вытолкают взашей - и в чем-то будут правы. Зря Халлига произнесла последнюю фразу, если только на самом деле надеялась добиться помощи. Она и сама это поняла, потому что разом сменила тон и заговорила просяще, смиренно.
– Ты не понял меня, Рау! Я вовсе не хотела оскорблять тебя или кого еще, называть столь обидным словом. Просто я не могу слушать, когда кто-то по незнанию или по обиде напрасно ругает достойного человека…
– Мне нет дела до того, чего ты на самом деле хотела. Я и так достаточно слышал и видел, потому и говорю тебе еще раз: уходи прочь, здесь ты не получишь помощи! Не вынуждай меня применять силу, - Раумрау говорил гораздо тише, в голосе не осталось только что звеневшей ярости. Он был словно костер, только что горевший ярко, но внезапно залитый ведром воды и оставивший вместо пламени умирающую струйку дыма.
– Послушай меня, упрямец! - почти ласково сказала Халлига, подаваясь вперед, чтобы проникнуть за ворота. - Я ведь пришла просить не за себя, а за вот этого несчастного слепого человека, лишенного к тому же пальцев на руках. Он не может оставаться здесь, а я не могу провожать его в дороге. Понимаешь? Он не колдун и даже совсем наоборот: суровые ветры жизни забросили его к нам с того берега Реки!
– Что? - недоверчиво пробурчал Раумрау, в первый раз за весь разговор проявив некую заинтересованность в беседе. - Что за чушь ты несешь?
Слепец хотел вступить в разговор, чтобы поведать кузнецу свою удивительную историю, но теплые пальцы Халлиги коснулись его изуродованных кистей и легонько сжали их.
– Помнишь, два дня назад случилось нечто страшное - небо потрескалось, и задул такой ураганный ветер, что молодые деревья на вершинах холмов едва не вывернуло с корнями? Этот человек шел по дороге с той стороны Мира, перебираясь из города в город со своей семьей. Но порыв ветра поднял его в воздух, как птицу, перенес через Реку и опустил прямо в стожок сена, что я накосила для своих коз!
– Небывальщина! - пробормотал Раумрау, наверняка, пристально разглядывая пришельца. Глаза у кузнеца скорее всего черные, глубоко посаженные, подумал Слепец, с интересом слушая сочиненную Халлигой сказку.
– Конечно, небывальщина! Но скажи тогда, как мог очутиться посреди леса этот человек, который ложку-то держать не может? Единственная дорога идет через вашу деревню, а с остальных сторон мой лес окружают болота. Если его не принесло ветром, то как иначе он мог очутиться здесь?
– Колдуны летают по небесам не хуже ласточек, - снова недоверчиво забормотал Раумрау. - И этот тоже мог перелететь сюда…
– Без глаз? - ехидно спросила Халлига, теряя терпение. - Да коли так, он уже улетел бы назад тем же самым путем, что прилетел. И не стал просить помощи у таких грубиянов, как вы.
– Ладно уж, - запыхтел Раумрау, немного обиженный, но не рассердившийся. - Мы, конечно, гостеприимством да лаской не отличаемся, но уж раз он такой убогий, пускай заходит. Поглядим.
– А я? - в голосе Халлиги послышалась боязнь быть отправленной домой. - Я его вылечила, я сшила ему одежду. Он мне - как родной.
Не боится ревности? - подумал Слепец, но тут же понял, что зря обольщался на свой счет. Даже если Раумрау постарел и поседел, он был здоровым и полноценным мужчиной, который такого убогого, как Слепец, никогда не посчитает соперником. Человек без глаз и пальцев - это вроде уже и не человек вовсе, а так, говорящее полено…
– Ладно уж, заходите оба, - вздохнул кузнец. Он тяжело шагнул назад, освобождая проход. - Но только ты не надейся ни на что больше! Как только поможем калеке - пойдешь туда, откуда пришла!
– Хорошо! - воскликнула Халлига.
Когда они вдвоем попали наконец внутрь деревни, Слепец снова почувствовал, как меняется все вокруг него. Сначала это был полный жизни, солнца и радости лес, потом мрачный и страшноватый берег черной лесной речки, а теперь настороженный и недоверчивый поселок людей, не желающих знаться с остальными миром. Ему грезились вросшие в землю дома, сложенные из могучих кедровых стволов, проконопаченные бурым мхом стены. Узкие окна походили на бойницы и прорублены они были высоко, у самых крыш, крытых листами позеленевшей меди. Пустые улицы, ни людей, ни скотины, даже собаки молчат. И только дым из труб, щекочет ноздри запахом сгоревших смолистых поленьев, говорит о том, что деревня обитаема. Они шли по улицам, как проникшие во враждебный лагерь лазутчики, провожаемые настороженными взглядами и бьющим из окошек подозрением. С чем пришли? Уж не с добром, поди?
Однако, первая волна отчужденности и замкнутости схлынула, и очень скоро Слепец услышал крик петуха, ленивое брехание собак и мычание коров. От этого ему стало немного легче…
Шли они недолго, остановившись рядом с излучающим жар строением. Даже с улицы было слышно, как гудит внутри огонь, раздуваемый мерным дыханием мехов. Здесь Раумрау велел Слепцу сесть на топчан и принялся мять его кисти.
– Да, отделали тебя, паря! - хмыкнул он. В голосе не было прежней холодности, на смену ей пришли интерес и азарт. Кажется, кузнец хотел победить недуг, и думал, что ему это удастся.
– Ну и что скажешь, Рау? Ты можешь ему помочь? - с надеждой спросила Халлига. Ей было неведомо то, что Слепец почувствовал по скупым словам.
– Я, конечно, не волшебник, - неторопливо начал кузнец. - Да и обработали его на славу… Но кое-что и мы, простой люд, можем.
Твердые, мозолистые и сильные пальцы пошевелили суставы изуродованных рук - очевидно, чтобы проверить подвижность остатков фаланг. Хмыкнув, Раумрау бесцеремонно стал тыкать острыми ногтями между пальцев, вернее, между их остатков.
– Да… - пробормотал он как бы про себя. - Кто ж это тебя так?
– Враги, - просто ответил Слепец, и улыбнулся. Раумрау, должно быть, поглядел на него, надолго застыв без слов. Однако, в конце концов он не стал обижаться на этого странного убогого человека, пришедшего к нему за помощью, но не желающего ничего рассказывать.
– Враги, говоришь, - сказал он наконец, и снова хмыкнул. - Уж я бы сильно удивился, коли бы друзья. Хотя, кто вас там знает, на том-то берегу!
Слепец опять улыбнулся, подумав, что и на этом берегу про его родной мир наверняка рассказывают много страшных и странных небылиц. Люди везде одинаковы. Раумрау тем временем продолжил разглядывать руки Слепца.
– Так вот, говорю, хорошо тебя отделали, парнишка! Срезали почти начисто, да так ровно… Будто бы лекарь потом тебе культяшки зашивал.
– Было такое, - подтвердил Слепец. Кузнец крякнул, довольный собственной догадливостью.
– "Пеньков" тебе даже почти не оставили, вот что нехорошо. Так бы можно было колпачки какие спаять, да надеть… А тут - не, не выйдет…
– Значит, ты не сможешь помочь? - уныло заключила Халлига. Раумрау поднял руку к голове, распространив вокруг себя ядреный запах пота, и с хрустом почесал затылок.
– Что ж я вас тащил бы сюда, милая моя? - с издевкой спросил он. - Сказал бы сразу, что не в силах помогать, да отправил восвояси… Тут дело такое: есть у меня задумка, да сомневаюсь я, выйдет ли трюк? Тем летом у нас один мужик, Елуник, рубил себе дрова пьяный, да и срубил на одной руке сразу три пальца. Так я ему в огрызки вбил два крюка бронзовых, и он теперь с ними больно ловко управляется.
– Вот и ладно! - теперь Халлига взбодрилась, но Раумрау быстро осадил ее.
– Погоди, баба! У этого твоего калеки руки тонкие да хрупкие, а у Елуника - каждый палец что сучок сосновый были. Толстые да крепкие… А ну как у этого кости раскрошатся, да ничего не выйдет? Последнего лишится. К тому ж, больно это. Очень больно. Елуник по первости радовался, что я ему крюков этих понаделал, а потом болеть они у него стали. Как непогода какая, дождь там, или буран зимою - так ему руку будто в тиски защемляет. Ревет он медведем, да еще зенки зальет и бежит ко мне с тем самым топором… Хорошо меня здоровьем маманя с папаней не обидели - дам ему пару затрещин, да до дома унесу. Это я все к чему - коли даже по три крюка вбить в каждую руку, да ежели они держаться станут, то в непогодные дни полезет твой калека на стену, и нас с тобой не раз и не два словом хулительным вспомнит.
– Не бойся, кузнец! - гордо сказал Слепец, вспомнив вдруг, что был когда-то королем. - Если я решусь, то это будет моя воля на все: на удачу и неудачу, на боль и страдания.
– А я чего? Я только предупредить чтоб. Рассказал все, без утайки, а ты, правда что, решай, надо оно тебе, или так обойдешься.
– Боль будет сильной и частой, - задумчиво сказала Халлига.
– Но зато я смогу держать в руках палку и ложку, - ответил Слепец.
– Это не сразу, - заявил кузнец. - Покуда научишься, снег ляжет. Да и на что тебе крюки на руках, коли даже глаз нету? Не стоящее дело. Сидеть тебе надо дома, да никуда не соваться.
– Это уж мне решать, - отрезал Слепец. Халлига и кузнец смолчали, соглашаясь с его словами. Слепец глубоко вздохнул, прислушиваясь к своим ощущениям и перебирая мысли. Может статься, что Раумрау прав, и вся затея с приделыванием на место пальцев металлических крюков ничего не даст ему, кроме новых страданий. Но, с другой стороны, если он сумеет ими как следует пользоваться, то это намного облегчит жизнь. Рискнуть или нет? Пускай кузнец и назвал руки Слепца "тонкими и хрупкими", сам он так не считал. Если получится вбить в остатки пальцев крюки, вопрос будет в том, сможет ли он ими пользоваться при отсутствии глаз? Мертвый металл не поможет нащупать ложку или ухватить как следует тот же топор. Но, с другой стороны, у него ведь есть внутреннее око, которое уже не раз проявило себя! Быть может, оно поможет и в освоении новых "рук".