– Вот тебе на! - деланно удивился подмастерье. - А я думал, мы с твоим муженьком ему и то, и другое приделали! Неужели потерялось?
Он один громко рассмеялся. Раумрау сердито засопел, но Слепец тоже улыбнулся и помахал рукой застывшему у ворот Хажеу. Когда он двигал кистью, бронзовые крючки легонько терлись друг о друга и издавали звуки, схожие со скрежетом точимых ножей.
– Спасибо вам, добрые люди… - начал он ответную речь, но тут Таттлу громко вскрикнула.
– Рау, ты ведь не сказал ему про хоппков!!
Кузнец снова раздраженно запыхтел, явно желая отвесить женушке затрещину, но сдержался, и сказал Слепцу:
– Дура баба, но все же права она. Забыл я упомянуть про этих тварей, а надо было… Если станешь в лесу ночевать, поостерегись на земле ложиться, потому что эти гаденыши, ростом всего-то с крысу, прокусят тебе ляжку, да за ночь всю кровь и высосут.
– Как это? - удивился Слепец. - Я ж ведь от укуса сразу проснусь!
– Э, нет! - Раумрау ожесточенно поскреб заросшее бородой горло. - Они так кусают, что человек ничего не чувствует. Знахарь говорит, что у них вроде как его обезболивающий порошок в слюне растворен, только я думаю, без колдовства тут не обошлось.
– И что же делать?
– Уж и не знаю! Был бы ты рукастый, залез бы на дерево, а так… Придется постараться дойти до Трех Гор засветло.
– Об чем вы толкуете? - спросил Хажеу и смачно сплюнул. - "Засветло"!! Да ему-то какая разница, ночью идти или днем. Тут он за месяц отоспался как следует, так что в сон его не потянет. Пускай шагает себе и днем, и ночью, пока не дойдет!
– И то правда, - пробормотал Раумрау. Он ухватил Слепца за плечи и как следует встряхнул. - Ну чего ж, прощай! Ты уж там постарайся не сгинуть, а то нам с Хажеу обидно станет. Столько с тобой возились, так старались, а ты пропадешь зазря…
Трудно было ожидать от обитателя деревни Гордецов чего-то более ласкового, и Слепец нисколько не обиделся на такое прощание. Таттлу что-то громко кричала, но из-за того, что ее причитания превратились в плач, разобрать можно было лишь некоторые слова. "Прощай" и "на кого ж ты нас покинул"… Криво ухмыльнувшись, Слепец вспомнил, что на их берегу Реки таким образом плакали по покойникам. Может, здесь другие традиции?
– Спасибо вам за все! - сказал он еще раз. - Жаль, я ничем не могу отплатить за вашу доброту, и это самая большая печаль в моем сердце. А уж постараться сделать так, дабы ваши усилия не пропали даром - это ведь и мне самому надо! Помирать ой как неохота. Мира вам, да счастья. Прощайте!
Не говоря больше ни слова, Слепец повернулся и пошел прочь от деревенских ворот. Двигался он неспешно и уверенно, потому как проходил этим путем уже не раз и не два. Вдоль забора, по вырубке, окружающей деревню, прямо на север. Сзади послышался скрип закрываемых ворот: все правильно, Гордецы не станут махать ему вслед руками. Он не в обиде. Глубокая тень забора холодит его щеки, но слева, в недалеком лесу, уже вовсю щебечут согретые ласковым осенним солнцем птицы. Сто сорок шагов - и забор кончается. Теперь уже Слепец сам смог ощутить на своем лице нежное тепло лучей дряхлеющего к зиме светила. Налетевший ветер прошумел в ветвях деревьев и заставил скрипнуть стволы старых берез, помог найти дорогу к началу неприметной тропки. Путешествие началось!
Трава под ногами уже не хрустела, потому что иней успел стаять. Слепец на ходу, легко наклонился и провел рукой по поникшим стеблям. Мокрые. Теперь утренние лучи солнца сушат их долго, не лето на дворе… Через некоторое время вода обильно покрыла сапоги, и ногам стало холодно. Слепец прибавил шагу, надеясь, что быстрая ходьба разогреет конечности перед входом в затененный, наполненный прохладой лес. Палка изредка постукивала по дерну в поисках выбоин, но эта дорога не таила опасностей. Слепцу снова казалось, что он может ясно представить себе тот луг, по которому идет. И лес, к которому он направляется - каждое дерево, каждый куст, каждую поваленную гнилую колоду и муравейник у поросшего серо-зеленым мхом ствола. Стоило ему войти под сень крон, ветка хлестнула прямо по лицу и заставила смотреть на собственное положение уже не так радостно и уверенно. Слепец молча обругал себя за мальчишескую самонадеянность и сбавил шаг. Сосредоточившись, он стал угадывать приближение следующей ветки, намеревающейся отвесить ему оплеуху, по едва заметному запаху смолы или же неуловимому аромату увядшей листвы… Даже теперь он шагал споро, по крайней мере, ничуть не уступал скорости обыкновенного человека, идущего по лесной тропе. Больше ни одна ветка не смогла застать его врасплох, так же, как залегшие на пути толстые замшелые колоды или упрямо торчавшие посреди дороги кочки.
По мере того, как тропа уходила вглубь леса, она становилась все менее нахоженной и удобной. Через пару часов, к полудню, как думалось Слепцу (точно определить время здесь, в вечном полумраке чащи, смог бы только зрячий), он достиг тайного участка тропы, по которому непослушные юноши из деревни испокон веку бегают в Три Горы на свидания к тамошним девушкам. Сам Слепец вряд ли смог бы найти то место на берегу лесного озера, где следует ползти по стволу громадной древней березы над зарослями малины, чтобы достичь начала секретной дорожки. Раумрау выведал для него этот секрет у одного молодого односельчанина, пообещав тому за услугу настоящий стальной нож. За несколько дней до прощания кузнец вместе со Слепцом совершил вылазку к этому озеру, и на нужном дереве была вырезана метка: три горизонтальные зарубки. Сейчас, вслушиваясь в ленивое клокотание лягушки и плеск щук в камышах, Слепец медленно обшаривал стволы. Наконец, он нащупал ладонью влажные, сочащиеся соком раны на нежной коре березы.
– Ты уж прости нас! - извинился он перед деревом и слизнул с кожи сладкий сок. - Мне без этого никак… А у тебя все зарастет, я знаю!
Рядом с этой, живой и полной сил березкой, стоял гигантский шершавый пень, наверняка черный и обросший лишайниками. На высоте в человеческий рост он кончался разломом, к которому остатками гнилой коры крепился упавший ствол. Что за стихия заставила мощное дерево сломаться? Наверное, страшной силы ветер, порыва которого не выдержало древнее тело? Верно, это было в те дни, когда рядом не рос густой лес. Быть может, тогда это был берег реки, от которой теперь осталась лишь заросшее тиной и камышами озерце… Размышляя над этими важными вещами, Слепец осторожно карабкался вверх. Первая проверка его новых способностей: выдержат ли вбитые в кости крюки? Хватит ли сил, не скрутит ли его на месте дикая боль? Он долго ощупывал трухлявые края пня, выбирая там место понадежнее. В конце концов, удалось схватиться как следует, самыми концами ладоней, где еще оставалась его собственная плоть. Нагрузка на крючья оказалась не такой уж значительной: боль возникла, но она была вполне терпимой.
Опершись ногой на какой-то крепкий выступ на боку пня, Слепец мощным рывком забросил свое тело наверх. На краткий миг кисти вспыхнули огнем дикой боли, но она тут же пропала, превратившись в легкий зуд. Во время прыжка заплечный мешок стукнул Слепца по затылку, а по приземлении на верхушку пня он очутился на весьма неровной и колючей поверхности. Конечно, ведь это дерево не спилили, его отломило, и множество острых щепочек долго ждали своего часа, чтобы вцепиться в ладони и колени человека. Слепец поспешно встал, растирая руками голени. Концы крюков норовили зацепиться за сапожные ремни и противно скребли по толстой коже. Однако, самое трудное было позади. Слепец быстро нашарил ногой толстый ствол дерева-моста и прошел по нему путь длиной в тридцать маленьких, осторожных шажков. Много людей прошло до него этой дорогой - кто знает, сколько поколений Гордецов по молодости стремилось попасть в соседнюю деревню? На стволе не было ни скользкого мха, ни торчащих сучьев, ни гнилой, норовящей слететь под ногой коры. Очень скоро Слепец оказался внизу, посреди зарослей малины. Кругом неприступно стояли кусты, ощетинившиеся острыми колючками на ветвях, и только в одном месте оставался просвет. Это и была тайная тропа.
Слепец рванулся вперед с новыми силами, чувствуя, как странное ощущение погружения в совершенно новый, неизведанный и прекрасный мир зарождается где-то в груди и разбегается по жилам, заставляя кровь кипеть. Ему хотелось отбросить прочь палку, этот символ убогости, раскинуть руки и бежать, бежать что было сил!! Сдержать глупый порыв стоило немалого труда. Слепец прекрасно представлял, чем окончиться эта дурацкая блажь, случись ей затмить его разум. Разорванная одежда, кровь из множества царапин, куча шишек, а то и чего похуже, вроде сломанной руки. Нет, он уже обжигался, доверяясь обманчивому сознанию собственного могущества, и не настолько глуп, чтобы снова попасть в ту же яму. Он будет идти, спокойно и размеренно, ибо именно такой должна теперь быть его жизнь. Не торопясь, он успеет всюду…
Новая тропа была гораздо хуже прежней. Постоянные извивы, огибающие каждый куст, каждое дерево, корявые и каменно-прочные корни, норовящие поставить подножку. Несколько раз Слепец едва не рухнул вниз, став жертвой их коварности, после чего скорость пришлось сбавить вполовину. Посох заработал в полную силу, нашаривая препятствия и убирая прочь с дороги торчащие ветви. Здесь, несмотря на постоянную тень и свежий осенний ветер, проникающий через густую мешанину ветвей, идти было жарко. Вскоре Слепцу пришлось снять теплую куртку - с трудом, путаясь в петлях, страшась того, что он не сможет надеть ее обратно вечером - и продолжать путь налегке.
Он шел очень долго, постепенно все больше замедляя шаг и утрачивая окрыляющую новизну ощущений. Ему вдруг стало скучно, вся усталость, прятавшаяся где-то внутри, разом вылезла наружу. Все-таки он долгое время не утруждал себя так яростно и так долго. Пришлось остановиться, сбросить мешок и сесть на землю, вытянув гудящие ноги и привалившись спиной к дереву. Лес был наполнен тишиной, нарушаемой только шелестом листьев над головой. Ни щебета птиц, ни посвистывания бурундуков… Странное молчание угрюмой чащобы, от которой не по себе. Некоторое время Слепец на