– Продукты! – воскликнула Элейн.
Мы здесь надолго, подумал Крис.
Часть втораяЗеркала из жидкой ртути
Десять
Интеллект декаподов неизмеримо превосходил человеческий, и у них даже не возникало мысли, что люди тоже разумны. По-видимому, для декаподов люди выглядели кем-то наподобие зверушек, а города и промышленность производили на них не больше впечатления, чем на обычного человека производит муравейник – если не считать того забавного чувства, с которым он сравнивает муравьиную общину со своей собственной.
– Крис Кармоди? Вы сюда что, пешком тащились, что ли? Сбивайте-ка снег и заходите. Я – Чарли Гроган.
Главный инженер Глазной Впадины Чарли Гроган оказался крупным мужчиной, однако объем ему обеспечивала скорее мышечная масса, чем жир. Он протянул Крису массивную ладонь. Волосы еще не начали редеть, хотя на висках уже белые. Спокоен, уверен в себе.
– Сказать по правде, – сообщил ему Крис, – я действительно пришел пешком.
– Вы здесь без машины?
Без машины, и зимнюю одежду в Слепое Озеро он тоже не взял. Даже его куртка без подкладки и то была чужая и не того размера. За воротник все время забивался снег.
– Когда работаешь в здании без окон, – сказал Гроган, – приобретаешь способность догадываться о погоде по всяким мелочам. Метель еще не кончилась?
– В самом разгаре.
– Угу-угу. Сами понимаете, в декабре у нас тут без снега редко когда обходится. Повезло еще, что к Дню благодарения выпало совсем чуть-чуть. Куртку свою вешайте здесь. Обувь тоже снимайте, мы тут ходим в резиновых бахилах, возьмите себе с полки. Вот эта штука у вас на груди – дик- тофон?
– Да.
– То есть интервью уже началось?
– Если, конечно, вы не попросите остановить запись.
– Да нет, мы ведь тут как раз для этого. Я побаивался, что вы хотите расспросить меня о блокаде – а я про нее знаю ничуть не больше остальных. Но Ари Вейнгарт сказал, что вы работаете над книгой.
– Над большой статьей для журнала. Хотя, может статься, и над книгой. Как выйдет.
– В зависимости от того, выпустят ли нас когда-нибудь наружу?
– От этого и еще от того, найдутся ли снаружи потенциальные читатели.
– Это что-то вроде детской игры, да? Давайте играть в то, что мир не сошел с ума? И в то, что наша работа еще имеет какой-то смысл?
– Лучше будем считать это чувством долга, – ответил Крис.
– В общем, я собирался – считайте это моим чувством долга – провести вас по Оку и немного рассказать о его истории. Вы именно этого хотели?
– Именно это мне нужно, мистер Гроган.
– Можете звать меня Чарли. Вы ведь одну книгу уже написали, правильно?
– Да.
– Угу, я о ней слышал. Про того биолога, Теда Галлиано. Слышал и о том, что ее называют клеветой.
– А саму книгу не читали?
– Не читал и не собираюсь – только не обижайтесь, пожалуйста. Я Галлиано знал, мы познакомились на конференции по биоквантовым вычислениям. Может, в области антивирусных препаратов он оказался и гений, но говнюком он тоже был еще тем. Некоторых известность слишком уж возбуждает. Галлиано с тобой и двух минут не мог провести, если ты не репортер или не крупный инвестор.
– Думаю, ему было необходимо чувствовать себя героем – заслуживал он того или нет. Но я здесь не для того, чтобы говорить о Галлиано.
– Просто хотел внести ясность. За книгу я вас винить не намерен. Съехать на мотоцикле с обрыва решил сам Галлиано, вашей вины здесь нет.
– Спасибо. Так вы обещали провести меня по Оку…
Глазная Впадина представляла собой точную копию комплекса в Кроссбэнке, где Крис уже побывал. Во всяком случае, на архитектурном уровне. Подробности слегка отличались: имена на дверных табличках, цвет стен. И еще здесь все без особого энтузиазма попытались украсить к предстоящим праздникам: у входа в кафетерий висели красные и зеленые ленты, в библиотеке поставили бумажный венок и менору.
На Чарли Грогане были очки, и в них он мог видеть то, что не видел Крис – в том числе внутреннюю информацию о том, кто сейчас в каком офисе находится. Когда они проходили мимо двери с надписью: «ЭНДОСТАТИКА», Чарли через гарнитуру побеседовал с теми, кто внутри:
– Привет, Элли… ладно, не стану отвлекать… Да нет, с Бумером все в порядке, спасибо.
– Кто такой Бумер?
– Пес мой, – объяснил Чарли. – Старый уже совсем.
Они спустились на лифте на несколько этажей, к «чистой зоне» в самом сердце Ока.
– Сейчас наденете костюмчик – и к кольцам, – пообещал Чарли. Однако обнаружилось, что над широкой дверью с надписью: «ВХОД ТОЛЬКО В СТЕРИЛЬНОЙ ОДЕЖДЕ» – мигает красная лампочка.
– Внеплановые работы, – развел руками Чарли. – Посетителям пока хода нет. Готовы обождать с часок?
– Если тем временем получится побеседовать, то да.
Главный инженер сопроводил его обратно в кафетерий; Чарли сказал, что все равно не успел пообедать. Еда на сервировочных столиках была точно такая же, как и в клубе – те же самые курица с рисом быстрого приготовления и готовые сэндвичи, которые раз в неделю доставлял транспорт. Инженер взял себе ржаной сэндвич с ветчиной. Крис, который по дороге сюда успел промерзнуть, предпочел горячее. Воздух в кафетерии был приятно теплым, аппетитные запахи из кухни действовали успокаи- вающе.
– Я всем этим занимаюсь уже достаточно давно, – начал рассказывать Чарли. – Собственно, новичков в Слепом Озере практически нет, если не считать аспирантов, которые приезжают на стажировку. Ари не говорил, что мне довелось работать с доктором Гуптой еще в Беркли?
Томми Гупта был родоначальником исследований в области саморазвивающихся нейронных сетей и квантовых интерфейсов.
– Вы тогда сами, наверное, были студентом?
– Угу. Это вы верно подметили – не так уж я и стар. Мы только начали использовать для логических элементов переключатели Бутова. Интересное было время – хотя никто толком не представлял, насколько все окажется интересным.
– Астрономическими приложениями вы тоже тогда занимались? – уточнил Крис.
– Немного. Разумеется, никто не ожидал, как все обернется.
По большому счету еще одно повторение всей истории Крису не требовалась. Она была прекрасно известна, и любому приличному журналисту в области астрономии или популяризатору науки довелось за последние годы ее пересказывать в той или иной форме. По большому счету, подумал он, это всего лишь последняя глава в давнем стремлении человечества увидеть невидимое; технологии двадцать первого века в ней лишь виньетки. Все началось, когда первое поколение космических обсерваторий НАСА, работавших в рамках так называемого проекта «Поиск землеподобных планет», определило три обращающиеся вокруг не слишком удаленных солнцеподобных звезд планеты, предположительно похожие на Землю. ПЗП породил проект «Интерферометры высокого разрешения», а ИВР породил величайший проект в области оптической интерферометрии, комплекс «Галилей» – шесть небольших, но чрезвычайно сложных автоматических станций, обращающихся вокруг Солнца за орбитой Юпитера и связанных между собой в единый виртуальный телескоп невиданного прежде разрешения. Как тогда было принято хвастаться, комплекс «Галилей» мог распознать форму континентов на планетах в сотнях световых лет от Солнца.
И все это действительно работало. Какое-то время. Пока телеметрия с «Галилея» не стала ослабевать.
Месяц за месяцем, медленно, но неуклонно сигнал становился все менее и менее разборчивым. В результате интенсивного расследования НАСА пришло к выводу, что источником проблемы являются несколько строчек кода, к несчастью, прошитого в архитектуре комплекса столь глубоко, что перезаписать его невозможно. Подобные риски были изначально заложены в проект. «Галилей» был чрезвычайно сложен и столь же чрезвычайно недоступен. Отремонтировать комплекс не представлялось возможным. Еще немного, и триумф человеческой технологии превратился бы в набор бессмысленных, хотя и чрезвычайно дорогих побрякушек.
– Тогда у НАСА не было своих БЭК-колец, – заметил Чарли, – но «Дженкорп» предложил поделиться вычислительными мощностями.
– Вы работали в «Дженкорпе»?
– Да, мне довелось понянчиться с их оборудованием. «Дженкорп» добился неплохих результатов в области синтеза белков. Естественно, примерно то же самое можно было делать и на обычных квантовых компьютерах. Среди инженеров считалось, что БЭК-кольца слишком уж сложны и непредсказуемы, что это костыль какой-то, а не нормальное решение – черт-те что и сбоку бантик. Но с результатом-то не поспоришь. А результаты дженкорповские БЭК-кольца выдавали быстрее, чем стандартные БЭК-компьютеры в Массачусетском технологическом. Другое дело, что выглядело это слегка страшно- вато.
– Страшновато?
– Слишком уж они были неожиданными. Контринтуитивными. Любой специалист в саморазвивающемся адаптивном программировании вам скажет, что БЭК-кольца в этом плане сильно отличаются от обычных БЭК-массивов, которые и сами по себе достаточно странно себя ведут. Мне не следует этого говорить, поскольку подразумевается, что я рассудительный и опирающийся исключительно на факты инженер, однако БЭК-кольца попросту мыслят странно. Причем такое объяснение ничем не хуже других, все равно никто не понимает, почему БЭК-процессор с открытой органической архитектурой работает быстрее, чем просто БЭК-процессор. Можно подумать, в него какой-то сраный дух вселяется, извините за выражение. И мы в машинном зале не просто поставляем требуемые вольты и амперы – штука, за которой мы ухаживаем, она почти живая. Иногда у нее хорошее настроение, иногда же…
Чарли умолк, словно осознав, что давно вышел за рамки инженерных рассуждений. Вряд ли он захочет, чтобы я это публиковал, понял Крис.
– Так, значит, вы предложили НАСА доступ к БЭК-кольцам…
– В конце концов НАСА просто купила у «Дженкорпа» несколько штук. И меня вместе с ними. Понимаете, по существу, задача сводилась вот к чему – по мере того, как сигнал с комплекса «Галилей» ослабевал, его становилось все сложнее и сложнее отделять от шума. Соответственно, нам предстояло обнаружить этот сигнал и извлечь его, отделив от всевозможных случайных радиопомех, которые от всей Вселенной так и лезут. Меня часто спрашивают: «Как же вы это делали?» И мне приходится отвечать, что мы этого