не делали и никто не делал, мы просто поставили перед БЭК-кольцами задачу, они дали варианты ответов, варианты стали скрещиваться и размножаться, пока из всего этого что-то не вышло. Сотни тысяч поколений в секунду, гигантская невидимая эволюционная гонка в духе Дарвина, выживает сильнейший… под «сильнейшим» в данном случае понимается «способный извлечь сигнал из-под груды шума». Код, пишущий код. Больше поколений кода, чем поколений живших на Земле людей, как бы даже не больше, чем поколений всех живых существ. Числа, усложняющие сами себя, как ДНК. В непредсказуемости и есть основная красота, понимаете?
– Кажется, да, – согласился Крис. Красноречие Чарли было ему по душе. Ему всегда нравилось, когда в голосе интервьюируемого звучит истинная страсть.
– Я хочу сказать, что мы сделали нечто красивое и загадочное. Чрезвычайно красивое. И чрезвычайно зага- дочное.
– И оно сработало, – кивнул Крис. – Отделило сигнал от шума.
– Как всем известно, сработало. Сказать по правде, пока наконец не получилось, мы сомневались. Имели место несколько, как мы это называем, пороговых ситуаций. Когда все чуть было не пошло прахом. Сначала у вас прекрасное, чистое изображение, потом оно начинает распадаться, буквально пиксель за пикселем. Потеря осознаваемого сигнала. Однако всякий раз БЭК-кольца снова его вытягивали. Вообще без нашего участия, понимаете? Наши математики с ума сходили – очевидно, начиная с какого-то уровня осмысленный сигнал получить нельзя в принципе, слишком много потерь, однако машины продолжали его извлекать, словно кролика из шляпы. Пока наконец…
– Да-да.
– Пока наконец в один прекрасный день к нам в лабораторию не заявился мужик в дорогом костюме и не объявил: «Так, ребята, только что сообщили с самого верха: комплекс полностью прекратил передачу и отключился, можете тоже выключать свою технику и расходиться по домам». А моя начальница – я тогда работал с Келли Флетчер, она сейчас в Кроссбэнке – подняла голову от монитора и говорит: «Комплекс, может, и отключился, а данные продолжают идти».
Чарли дожевал сэндвич, вытер рот салфеткой и отодвинул стул.
– Наверное, в аппаратную уже можно.
В Кроссбэнке Крису довелось видеть БЭК-кольца с галереи. В саму аппаратную его тогда не пригласили.
Стерильный костюм оказался удобным, насколько это вообще возможно – воздух внутрь шел прохладный, стекло шлема было широким и прозрачным, – и тем не менее Крис испытывал в нем легкую клаустрофобию. Чарли провел гостя через дверь для персонала, и они попали в сюрреалистическую тишину аппаратного зала. Кольца представляли собой эмалированные цилиндры, каждое размером с грузовик. Они были установлены на изолирующих платформах, способных поглощать любую сейсмическую вибрацию, за исключением серьезных землетрясений. Странные и очень нежные устройства.
– Все может кончиться в любую минуту, – пробормотал Крис.
– Вы о чем?
– Слова одного инженера из Кроссбэнка. Он сказал мне, что ему нравится такая спешка, нравится обслуживать процесс, который может прерваться в любой момент.
– Такое чувство тоже есть, точно. Это технологии совершенно нового уровня сложности. – Чарли переступил через пучок проводов в тефлоновой изоляции. – Машины показывают нам чужие планеты, но за те десять лет, которые они работают на НАСА, мы так и не поняли, как именно они это делают.
И делают ли вообще, подумал Крис. Горстка твердолобых скептиков продолжала настаивать, что изображения не имеют под собой никакой реальной основы: что все это в некотором роде БЭК-кольцам лишь… снится.
– Таким образом, – сказал Чарли, – у нас здесь, по существу, сразу два исследовательских проекта: ученые в «Плазе» сортируют и интерпретируют данные, а те, кто работает здесь, пытаются понять, каким образом эти данные получены. Только наблюдать нам приходится как бы со стороны. БЭК-кольца нельзя ни разобрать, ни просветить рентгеном, ни еще чего-нибудь в этом роде. Измеряя квантовую систему, меняешь ее состояние. Слепое Озеро – не просто копия Кроссбэнка; нашим машинам пришлось пройти через такой же процесс самообучения, только мы использовали данные со старых интерферометров, а не с «Галилео», специально приглушая уровень сигнала, пока машины тоже не смогли решить задачу, в чем бы это решение ни заключалось. В мире лишь два таких комплекса, и любые попытки построить третий на данный момент ни к чему не привели. Мы словно балансируем на тоненькой ниточке. Примерно это и хотел сказать тот парень из Кроссбэнка. Здесь происходит нечто необычное, на грани чуда; мы не понимаем, что именно. Остается лишь ухаживать за этим чудом и надеяться, что оно не устанет и не выключится. Все может кончиться в любую минуту, это точно. И от любой при- чины.
Инженер подвел Криса к последнему из БЭК-колец, затем они через серию шлюзов прошли в помещение, где уже можно было снять стерильный костюм.
– Не следует забывать, – сказал Чарли, – что машины вовсе не разрабатывались под эту конкретную задачу. Никакого линейного процесса – сначала первая стадия, потом вторая и третья. Все, что мы сделали – запустили их. Поставили задачу, запустили машины, а то, что случилось потом, было волей Провидения. – Он аккуратно сложил стерильный костюм и оставил на полке, откуда его заберут в чистку.
Потом Чарли провел гостя через самый многолюдный сектор Ока – два огромных зала, стены увешаны видеопанелями, а внутри – множество мужчин и женщин с гарнитурами на головах, внимательно вглядывающихся в собственные экраны. Крису вспомнился старый комплекс НАСА в Хьюстоне.
– Похоже на центр управления полетом.
– И неспроста, – кивнул Чарли. – НАСА управляло комплексом «Галилей» через примерно такой же интерфейс. Когда все окончательно вышло из строя, они переключили систему на БЭК-кольца. Отсюда им отдаются команды, связанные с направлением, глубиной резкости, увеличением и тому подобными настройками.
До мельчайших деталей. Одна из панелей на противоположной стене передавала необработанное видео. Лангуста-Сити. Только Элейн, конечно, права: название никуда не годится. Аборигены даже отдаленно не походили на лангустов, разве что своей грубой кожей. На самом деле Крису чудилось в них что-то бычье – вероятно, из-за индифферентной медлительности и огромных, лишенных выражения глаз, напоминающих бильярдные шары.
Субъект был в конклаве, глубоко на дне неясно освещенного обеденного колодца. Среди мшистой поросли валялись шкурки овощей, между влажными отбросами ползали какие-то личинки. Лучший способ отбить себе аппетит, подумал Крис, – это понаблюдать за питанием аборигенов. Он повернулся от экрана к Чарли Грогану.
– Да уж, – кивнул тот, – все может кончиться в любую минуту… Ари сказал, вы живете в спортзале.
– Пока что да.
– Подвезти вас домой? Я на сегодня более или менее закончил.
Крис посмотрел на часы. Уже почти пять.
– Лучше, чем опять идти пешком.
– При условии, что дорогу успели расчистить.
Пока Крис был внутри, снега успело насыпать сантиметров пять, а ветер лишь усилился. Криса бросило в дрожь, стоило ему выйти наружу. Он родился и вырос в Южной Калифорнии, и пусть даже успел пожить на Восточном побережье, к зимнему холоду так и не привык. Это ведь не просто плохая погода, а такая, что легко может тебя убить. Если сбиться с дороги, гипотермия покончит с тобой еще до рассвета.
– В этом году зима довольно суровая, – согласился Чарли. – Наверное, потому, что тают льды и холодная вода попадает в Тихий океан. К нам сюда задувает по прерии прямо из Канады. Через какое-то время привыкаешь.
Не исключено, подумал Крис. Жить в осаде тоже ведь привыкаешь.
Машина Чарли Грогана была включена в розетку на крытой парковке. Крис блаженно вытянулся на пассажирском сиденье. Машина явно принадлежала холостяку – сзади все было завалено старыми журналами и собачьими причиндалами. Стоило Чарли выехать с парковки, как шины заскользили по укатанному снегу, машину повело, и она не сразу поймала сцепление с асфальтом. Проезд, ведущий к главной дороге, обозначали сияющие ярко-желтым светом столбики, напоминавшие укутанных в шубы из снежного вихря ча- совых.
– Все может кончиться в любую минуту, – повторил Крис еще раз. – Как и блокада. Может кончиться, но никак не кончается.
– Вы свой диктофон уже выключили?
– Давно. Вы в том смысле, что я продолжаю интервью? Нет, конечно. Просто разговариваю.
– В устах журналиста…
– Я не для таблоидов пишу. Честное слово, просто хотел потрепаться. Если желаете, можем вернуться к по- годе.
– Не хотел вас обидеть.
– Я и не обиделся.
– Уже обожглись на Галлиано, ведь так?
И кто здесь кого допрашивает? Однако ему казалось, что собеседник заслуживает откровенного ответа.
– Не уверен, что это правильное слово.
– Надо полагать, критикуя национального героя, берешь на себя определенный риск.
– Я вовсе не пытался его опорочить. В основном он все написанное вполне заслужил.
Тед Галлиано попал на экраны национальных телеканалов двадцать лет назад, когда запатентовал семейство новых антивирусных препаратов широкого профиля. И заработал состояние, основав фармацевтическую компанию нового поколения, эксплуатирующую эти патенты. Галлиано послужил прототипом ученого-предпринимателя двадцать первого века – в девятнадцатом такими были Эдисон и Маркони, оба – порождение коммерческого окружения своего времени и при этом гении. Как и Эдисон с Маркони, он стал национальным героем и привлек к себе на работу лучших специалистов по геному и синтезу белков. Ожидаемая продолжительность жизни детей, рождавшихся сейчас в Континентальном Содружестве, превышала сто лет во многом благодаря антивирусным и антигериатрическим препаратам Галлиано.
Однако Крис обнаружил, что как бизнесмен Галлиано был совершенно безжалостен и не всегда чистоплотен – в чем тоже походил на Эдисона. Он лоббировал продление срока своих патентов в Вашингтоне; выживал с рынка конкурентов или поглощал их, пользуясь при этом довольно сомнительными схемами; хуже того, некоторые из найденных Крисом источников были совершенно уверены, что Галлиано вовлечен в откровенно незаконные махинации на фондовом рынке. Последним его крупным коммерческим проектом была генетическая вакцина против атеросклероза, которую так и не довели до ума, и в результате открывшихся перед инвесторами перспектив, пусть и дутых, курс акций «Галтеха» взлетел на головокружительную высоту. Разумеется, потом пузырь лопнул, но Галлиано с дружками своевременно успели продать акции.