Папа.
Она кивнула, потом сообразила, что этого недостаточно.
– Да.
– У тебя все в порядке?
Тесс заверила его, что с ней все хорошо. Папе всегда нужно убедиться, что она в порядке. Иногда он задавал этот вопрос по нескольку раз в день. Тесс слышался за этим совсем другой вопрос: «Что с тобой такое? Опять что-то не так?» Но на этот вопрос у нее ответа не было.
– Я задерживаюсь на работе и не смогу отвезти тебя к маме. Позвони ей и скажи, чтобы она тебя забрала.
Как раз сегодня она должна была переезжать от папы к маме. У Тесс была своя комната в обоих домиках. В папином – маленькая и аккуратная. В мамином – побольше и побезалабернее. Нужно собрать учебники и все остальное.
– Сам ей позвони.
– Давай лучше ты, солнышко.
Она опять кивнула.
– Ладно.
– Я люблю тебя.
– И я.
– Выше нос!
– Зачем?
– Я буду каждый день звонить, Тесс, обещаю.
– Угу.
– Не забудь позвонить маме.
– Я помню.
Тесс попрощалась, как полагается, потому что пустая видеопанель ее не отвлекала, и прошептала в телефон: «Мама!» В телефоне какое-то время шуршало, словно там ползали насекомые, потом мама взяла трубку.
– Папа сказал, что тебе нужно за мной заехать.
– Вот как? Постой… ты все еще у него?
Тесс любила звук маминого голоса. Папин был похож на отдаленные раскаты грома, а мамин – на летний дождик, и он звучал ласково, даже если мама была чему-то не рада.
– Он задерживается, – объяснила Тесс.
– По соглашению это его обязанность тебя отвезти. Вообще-то я тоже еще не закончила работу.
– Ладно, я пешком дойду, – согласилась Тесс, не пытаясь скрыть разочарования. До маминого домика целых полчаса, да еще придется идти мимо кафе, где кучкуются старшеклассники. А они взяли моду обзывать ее «припадочной», потому что она отдергивала голову, чтобы не встречаться с ними взглядом.
– Нет, – возразила мама, – слишком поздно… Давай-ка пока собирай вещи, а я подъеду – ну, минут через двадцать или вроде того. Годится?
– Годится.
– Может, тогда купим по дороге готовой еды?
– Ой, здорово!
Сунув телефон обратно в сумку, Тесс все собрала – в первую очередь, конечно, учебники и тетрадки, а также любимые кофточки, плюшевую мартышку, внешнюю библиотеку и лампу для чтения. Много времени не понадобилось. Больше заняться было нечем, поэтому она отнесла вещи в прихожую и вышла во двор – смотреть на закат.
Что у папы в домике было замечательно, так это вид со двора. Казалось бы, ни гор, ни долин и вообще ничего такого выдающегося, но со двора открывался вид на огромную травянистую равнину, постепенно уходящую вниз, туда, где дорога на Констанс. Небеса отсюда выглядели огромными и совершенно безграничными, если не считать окружающей Слепое Озеро ограды. В высокой траве, которая начиналась сразу же за выстриженным газоном, жили птицы, и порой они взмывали в бескрайнее чистое небо целыми стаями. Тесс не знала, что это за птицы, поэтому никак их не называла. Просто множество птиц, маленьких и коричневых – когда они складывали крылья, то могли лететь быстрее стрелы.
Единственными следами человеческого присутствия, которые Тесс видела с папиного двора (если, конечно, не оборачиваться к выстроившимся в ряд домикам), были ограда, извивающаяся между холмами дорога на Констанс и КПП у ворот. Сейчас она смотрела на выезжающий из Слепого Озера автобус – один из тех, в которых сменные работники, нужные здесь лишь днем, возвращаются в свои дома. В сгущающихся сумерках окна автобуса приветливо светились желтым.
Тесс молча рассматривала автобус. Будь папа дома, он бы уже велел ей идти внутрь. Тесс знала, что иногда смотрит на разные вещи слишком долго. На холмы, или на облака, или – когда она в школе – на футбольное поле за идеально чистым оконным стеклом, где тени на траве от белых ворот отсчитывают один час за другим. И так до тех пор, пока от нее не потребуют внимания. «Тесса, проснись! Не отвлекайся!» Можно подумать, что она спит. Или что отвлекается.
В такие моменты, когда ветер шевелит траву и обнимает Тесс огромными прохладными ладонями, ей казалось, что мир вокруг такой же, как и она сама, еще одно живое существо, что у ветра и у травы есть голоса и она способна услышать их разговоры.
Автобус с желтыми окнами остановился у КПП. За ним подъехал еще один. Сейчас охранник их пропустит. Сменных работников в Слепом Озере было чуть ли не тысяча человек – клерки, обслуживающий персонал, продавцы в магазинах, – и охранник каждый день выпускал наружу автобус за автобусом.
Только сегодня остановившиеся у ворот автобусы почему-то дальше не ехали.
«Тесс!» – окликнул ее ветер. И она сразу вспомнила про Зеркальную Девочку и про все то, что из-за нее случилось в Кроссбэнке…
– Тесс!
Она подскочила на месте от неожиданности. Голос был настоящий. Мамин.
– Прости, я тебя напугала…
– Ничего-ничего!
Тесс повернулась и с радостью увидела, что это и в самом деле мама – идет к ней по широкому, аккуратно подстриженному газону. Мама у Тесс высокая, длинные каштановые волосы спадают на лицо чуть наискосок, ветер игриво треплет юбку. В лучах заходящего солнца все выглядит чуть красноватым: небо, домики, мамино лицо.
– Ты собралась?
– Вещи в прихожей.
Мамин взгляд тоже скользнул в сторону дороги. Подошел еще один автобус, теперь все три неподвижно стояли у КПП.
– Ворота сломались? – спросила Тесс у мамы.
– Не знаю. Вряд ли что-то серьезное. – Однако мама нахмурилась и не сразу отвела глаза от дороги. Потом взяла Тесс за руку. – Ну что, домой?
Тесс кивнула: ей вдруг очень-очень захотелось оказаться в тепле маминого домика, где пахнет свежей стиркой и едой из кафетерия. Где гораздо уютнее, чем на открытом пространстве.
Комплекс зданий Национальной обсерватории «Слепое Озеро»: жилые домики, научные и административные здания, склады и торговые точки – возвели на склоне ледниковой морены, таком древнем, что перепад высот был практически незаметен. С воздуха комплекс ничем не отличался от недавно застроенного пригорода, необычным была лишь его уединенность: сюда вела одна-единственная дорога в две полосы. В самом центре, по соседству с наполовину крытой улочкой, где были магазины – ее называли пассажем, – расположилось кольцо из десятиэтажных бетонных зданий с зеленой лужайкой в центре, «Хаббл-Плаза». Здесь занимались интерпретацией результатов наблюдений. За узкими, похожими на бойницы окнами «Плазы» находился мозговой центр всего комплекса. А сердце его билось в миле к востоку от городка, в подземном сооружении, над которым в морозный осенний воздух вздымались две огромные охладительные градирни.
Официально это место именовалось Вычислительным Центром «Слепое Озеро», однако все называли его Глазной Впадиной, а совсем уже запросто – Оком.
Чарли Гроган занимал пост главного инженера Ока с того самого момента, как его ввели в строй пять лет назад. Сегодня он опять задержался на работе – если это слово вообще применимо к тому, у кого вошло в привычку болтаться в здании, когда дневная смена давно уже отправилась по домам. Разумеется, на ее место заступала ночная смена, у которой был собственный старший инженер (Энн Костиган, способности которой он давно научился уважать). Однако в этом и заключалось удовольствие от вечерних бдений – постоянный контроль за происходящим от него в это время не требовался. Можно поработать с документами, не опасаясь, что тебя вот-вот оторвут. Хотя существовал и вариант получше: спуститься в аппаратные или в галерею к БЭК-кольцам и там в неофициальной обстановке потрепаться с лаборантами. Чарли любил проводить время рядом со своей техникой.
Сегодня он закончил наконец заполнять закупочную ведомость и отдал серверу команду отправить ее по назначению завтра утром. Как раз без десяти девять, у ребят должен быть перерыв. Только разок все обойду, пообещал себе Чарли, а потом домой – кормить своего престарелого пса Бумера и, может быть, посмотреть на сон грядущий что-нибудь из недавно загруженного. Замкнутый круг.
Он вышел из кабинета и спустился на лифте еще на два этажа под землю. Ночью в Оке было тихо. На нижних этажах ему вообще никто не встретился. Единственными звуками были его собственные шаги и позвякивание передатчика в бейджике, когда он проходил сквозь зоны ограниченного доступа. Зеркальные двери словно задались целью каждый раз напоминать Чарли про возраст: в январе ему исполнилось сорок восемь. Про увеличивающуюся сутулость, про свисающее над ремнем брюшко. На фоне темной кожи отчетливо выделялись седеющие волосы. Отец Чарли, светлокожий англичанин, умер от рака двадцать лет назад. Мать, иммигрантка из Судана и исследователь суфизма, пережила его лишь на год.
Чарли выбрал дорогу в обход, через галерею БЭК-колец – хотя «дорога в обход» в данном случае имела не больший смысл, чем «задержался на работе». Обычно он каждый вечер именно так и ходил.
Галерея больше всего напоминала анатомический театр, в котором забыли поставить сиденья для студентов – кольцеобразный кафельный коридор, внутренний периметр которого состоял из герметично закрытых окон. За окнами открывался вид на зал, уходивший на десяток метров вглубь. На самом дне зала находились три огромных тора БЭК-колец, окруженных устройствами для подачи переохлажденного газа, пучками световодов и контрольной аппаратурой. Внутри каждого кольца находились массивы микроскопически тонких пластин из арсенида галлия, погруженные в жидкий гелий при температуре минус 268 градусов.
Чарли был инженером, а не физиком. Он поддерживал работу оборудования, которое в свою очередь поддерживало процессы в кольцах, однако его понимание этих процессов было, мягко выражаясь, не совсем полным. «Бозе-эйнштейновский конденсат» представлял собой высокоупорядоченное состояние материи, в БЭК-кольцах из связанных между собой электронов создавались квазичастицы под названием «экситоны», и частицы эти служили квантовыми транзисторными затворами для безумно быстрого и безумно сложного компьютера. Во всем, что находилось за пределами этого краткого научно-популярного курса, Чарли предоставлял разбираться молодым теоретикам и аспирантам – эти задумчивые, но не слишком-то общительные специалисты прибывали и убывали с завидной регулярностью, словно Глазная Впадина была модным курортом. Перед Чарли стояли более приземленные задачи: оборудование должно работать, холодильные установки – поддерживать нужную температуру, устройств