Сегодня вечером она осталась дома одна. Сделала себе на кухне попкорн, потом очень аккуратно прибрала за собой и пошла смотреть кино «Дорога в Бомбей». Танцы были красивые. Но Тесс чувствовала в собственном взгляде настойчивое любопытство Зеркальной Девочки. «Это же просто танцы!» – сказала она ей с упреком. Разговаривать вслух, когда ты дома одна, было немного страшновато. Звук эхом отражался от стен. В отсутствие папы его дом казался слишком большим и неестественно аккуратным, словно модель дома, сооруженная напоказ. Тесс принялась бродить из комнаты в комнату, включая везде свет. При свете стало легче, хотя она была уверена – папа отругает ее за напрасную трату электричества.
Но он не отругал. Придя домой, папа только велел готовиться ко сну, а сам пошел на кухню и стал разговаривать по телефону. Наверху, уже выйдя из ванной, она продолжала слышать его голос, который все говорил, говорил, говорил. Говорил в телефон. Просто говорил. Тесс надела пижаму и легла с книгой в постель, но не смогла сосредоточиться на словах. В конце концов она выключила свет и лежала, глядя в окно.
Хотя окно ее спальни у папы дома выходило на юг, в сторону ворот и прерии, лежа, Тесс не могла видеть ничего, кроме неба. (Дверь она закрыла, чтобы свет не проник в комнату и не превратил оконное стекло в зеркало.) Небо сегодня было ясным и безлунным. На нем сияли звезды.
Мама часто разговаривала с ней про звезды. Тесс знала, что звезды, которые она видит по ночам, – это просто другие солнца очень далеко отсюда и вокруг них тоже обращаются планеты. У некоторых странные и красивые имена (например, Ригель или Сириус), у других – просто буквы и цифры, как у UMa47, будто их можно заказать на дом по каталогу. Каждой звезде невозможно дать имя, поскольку их больше, чем можно увидеть невооруженным глазом, целые миллиарды. Планеты есть не у каждой звезды, и лишь у немногих есть планеты, похожие на Землю. Но все равно таких землеподобных планет очень и очень много.
Зеркальную Девочку эти мысли очень заинтересовали, однако Тесс не обращала внимания на ее безмолвное присутствие. Зеркальная Девочка была теперь с ней так часто, что угрожала превратиться в то, чем ее всегда считал доктор Лейнстер: в часть самой Тесс.
Пожалуй, Зеркальная Девочка все-таки неправильное имя. Она действительно сперва появлялась в зеркалах, но Тесс теперь думала, что Зеркальной Девочке просто нравилось отражение Тесс, нравилось смотреть самой и чтобы смотрящийся в зеркало смотрел на тебя. Зеркала, симметрия: там Зеркальная Девочка чувствовала себя как дома. Все отраженное, или сложенное, или просто очень сложное. Зеркальная Девочка чувствовала родство с такими вещами, она их узнавала.
Сейчас Зеркальная Девочка смотрела глазами Тесс и видела снаружи за окном холодную зимнюю ночь и звезды. Тесс думала: правильно ли называть их свет звездным? Может, на самом деле это солнечный свет? Солнечный свет для кого-то другого?
Она заснула под отдаленное бормотание папиного голоса.
Утром папа был очень тихим. Не то чтобы он когда-либо был разговорчив до того, как выпьет кофе. Он сделал для Тесс завтрак – сварил овсянку. Коричневого сахара, чтобы посыпать овсянку, не было, только обычный белый. Она подождала, чтобы убедиться, что папа тоже поел. Но он так ничего и не съел, хотя дважды принимался шарить по кухонным шкафчикам, как будто что-то потерял.
В школу он отвез ее очень рано. Двери еще не открыли, а снаружи было ужасно холодно. Тесс заметила рядом со столбом, где на веревочке висел мяч, Эди Герундт. Эди поздоровалась с ней без особых эмоций и сообщила:
– У меня под курткой два свитера надето.
Тесс вежливо кивнула, хотя ей было все равно, сколько там на Эди Герундт свитеров. Нос Эди покраснел, а глаза блестели от жалящего ветра.
Мимо прошли двое мальчиков постарше и сказали что-то вроде: «Эди Ерунда и припадочная Тесс». Тесс их проигнорировала, а вот Эди зачем-то раскрыла рот, словно рыба; мальчики расхохотались над ней и пошли дальше. Зеркальную Девочку такое поведение очень заинтересовало – она не умела отличать людей друг от друга и не понимала, что смешного в Тесс или даже в Эди, а Тесс не могла ей объяснить. Мальчишки грубые, этот факт следовало принять и иметь в виду. Тесс на их месте вела бы себя иначе. Впрочем, ее часто искушало присоединиться к другим девочкам, когда они издеваются над Эди, хотя бы для того, чтобы не обращали внимания на нее саму. (Она редко поддавалась этому искушению, и потом ей всегда было очень стыдно.)
– Ты смотрела вчера кино? – спросила Эди. Одной из странностей карантина было то, что в телевизоре остался лишь один канал и все смотрели одни и те же программы.
– Немного, – решила признать Тесс.
– А мне понравилось. Вот бы песни откуда-нибудь загрузить. – Эди уперла руки в боки и принялась вращать телом, изображая, как она полагала, индийский танец. Мальчишки вдали захихикали.
– Так хочу, чтобы у меня были на ногах браслеты! – призналась Эди Герундт.
Тесс подумала, что Эди с браслетами на ногах будет выглядеть все равно что лягушка в бальном платье, но это была некрасивая мысль, и она не стала произносить ее вслух.
Зеркальная Девочка вновь начала приставать: хотела, чтобы Тесс посмотрела на башни Глазной Впадины вдалеке.
Только что в них интересного?
– Тесс? – сказала Эди. – Ты меня хоть слышишь?
– Ой, прости, – автоматически ответила Тесс.
– Господи, ты такая странная!
Все утро внимание Тесс было приковано к башням. Она видела их в окно классной комнаты, за пустыми заснеженными полями. В воздухе кружились вороны. Они оставались в городе даже зимой и в последнее время, похоже, размножились, хотя, наверное, птицы просто разъелись на свалке к западу от городка. На высокие, сужающиеся кверху башни вороны не садились. Башни были нужны для того, чтобы отводить тепло от Ока под ними. Некоторым частям Ока следовало быть очень холодными, почти настолько холодными, насколько это вообще возможно, «около абсолютного ноля», как однажды сказал мистер Флейшер. Тесс покрутила эту фразу в голове. Абсолютный ноль. Ей пришла в голову морозная, безветренная ночь. Одна из тех холодных и тихих ночей, когда слышно, как ботинки скрипят в снегу. Когда абсолютный ноль, лучше видно звезды.
Зеркальной Девочке эти мысли показались крайне интересными.
Мистер Флейшер дважды ее вызывал. В первый раз Тесс смогла ответить (законы движения открыл Исаак Ньютон), но, когда он спросил ее на уроке английского, Тесс даже не слышала вопроса, только то, что он обратился к ней по имени: «Кто-нибудь хочет? Тесса?»
Они сейчас проходили «Давида Копперфильда». Тесс дочитала книгу на прошлой неделе. Она попыталась представить, что же за вопрос мог задать мистер Флейшер. В голову ничего не пришло, и Тесс просто смотрела на крышку стола в надежде, что он сейчас спросит кого-нибудь еще. Секунды нервно бежали одна за другой, и Тесс физически чувствовала, как разочарован мистер Флейшер. Она стала наматывать локон себе на палец.
Самое неприятное, что Эди Герундт изо всех сил тянула вверх руку.
– Эди, – наконец сказал мистер Флейшер.
– Промышленная революция! – триумфально объявила Эди.
– Верно, оно получило название Промышленной революции…
Внимание Тесс вернулось к окну.
Когда урок кончился, она сказала мистеру Флейшеру, что на обед пойдет домой. Он удивился.
– Пешком туда идти очень долго, ведь так?
– Меня папа на машине заберет.
Ложь от начала и до конца. Тесс сама удивилась, как легко она прозвучала.
– Сегодня какой-то особенный день?
Тесс пожала плечами.
Оказавшись снаружи в теплой куртке (пусть и без двух свитеров под ней), она поняла, что не пойдет домой и что в школу после обеда тоже не вернется. Сюда ее привела Зеркальная Девочка, а у Зеркальной Девочки сегодня были другие планы.
После кризиса во время песчаной бури Око функционировало без малейших сбоев.
От такого тоже можно занервничать, думал Чарли Гроган. Сегодня он один раз прошел через контрольный центр – и весь персонал там был расслаблен впервые с самого начала карантина. На лицах даже появились улыбки. Вольты и амперы были в норме, температура стабильна, данные предельно четкие, и даже местность, через которую продолжал ковылять Субъект, под солнечными лучами выглядела почти дружелюбно. Субъект казался изможденным. Его кожа потускнела и покрылась впадинами, желтый гребень повис, словно истрепанный флаг. Однако он продолжал идти по бездорожью, не останавливаясь и с очевидной решимостью. На горизонте вздымались горные пики, на вершинах сверкал снег.
Субъект медленно, но верно продвигался вперед. Будто улитка на безлюдном тротуаре. Чарли, которому было скучно и впервые за долгое время нечем заняться, решил не ходить на обед и вместо этого забрел в застекленную галерею над БЭК-кольцами.
Галерея предназначалась в первую очередь для показухи. До осады сюда можно было привести прибывшего с визитом конгрессмена или главу европейского государства. Высота, отделявшая ее от колец, делала это совершенно безопасным. В отсутствие туристов здесь мало кто бывал; сам Чарли приходил сюда, если ему хотелось побыть одному.
Облокотившись на стекло в несколько сантиметров толщиной, он смотрел на БЭК-кольца в трех этажах под ним – объекты, рядом с которыми чувствуешь свою неполноценность, объекты, проникающие мыслью в межзвездное пространство. Так не было принято говорить, но они именно думали, отрицать это невозможно, пусть даже ты (подобно некоторым теоретикам) пытаешься утверждать, что они «исследуют конечное, хотя и огромное квантовое фазовое пространство экспоненциально возрастающей сложности». А, ну да. БЭК-кольца видят изображения со звезд и в своем сне отображают их на пиксельную матрицу, «исследуя квантовое фазовое пространство». Набор слов, думал Чарли. Вы мне покажите антенны, которыми они это делают. Что именно они получают и откуда?
Кто такие ангелы? Те, кто пляшет на кончике иглы. А кто пляшет на кончике иглы? Разумеется, ангелы.