Затем настал день, когда нахлынуло новое чувство.
Цивилизации, которые порождают звездообразные структуры, никогда не одинаковы. («Да, это и к нам относится; не знаю, Тесс, насколько мы теперь изменимся, но совершенно точно, что уже никогда не станем такими же, как прежде».) Когда мы впервые посмотрели на UMa47/E, звездообразные структуры про нас узнали. Они почувствовали Слепое Озеро, наши БЭК-кольца, почувствовали новое, еще детское сознание («может, они назвали ее Зеркальной Девочкой?»); они поняли, что мы наблюдаем за Субъектом, а вскоре это понял и сам Субъект. («Вам уже объясняли в школе принцип неопределенности, Тесс? Иногда вещи меняются просто оттого, что на них смотришь. Нельзя посмотреть на то, на что никто не смотрел, увидеть никем не виденное. Понимаешь?»)
Поначалу Субъект продолжал жить обычной жизнью, хотя и знал, что за ним наблюдают. Мы были отделены от него пространством и временем; для Города Небес мы не значили ничего. В его ежедневных идеограммах мы были лишь легкой рябью, словно отдаленный незнакомый запах.
А потом мы встали между ним и тем, что он любил больше всего.
Из-за странного происхождения своего вида сородичи Субъекта никогда не вступали в брак, не чувствовали потребности в соседстве, не влюблялись друг в друга. Основную эпигенетическую лояльность они испытывали к городу, в котором родились. Субъект любил Город абстрактно – как продукт многовековых совместных усилий его сородичей; но он также любил его таким, какой он есть: его пыльные улочки и коридоры с высокими потолками, его залитые солнцем башни и полутемные обеденные колодцы, сливающийся в единый гул звук шагов днем и успокаивающую ночную тишину. Иногда Город казался ему даже более реальным, чем те, кто его населяет. Город кормил и защищал. Он любил свой Город и чувствовал ответную любовь.
(«Но мы отделили его от остальных, Тесс. Мы сделали его другим, и его сородичи без труда ощутили эту разницу. Поскольку мы за ним наблюдали и поскольку он это знал, его отношения с Городом Небес вдруг изменились; он почувствовал отчуждение, свою отдельность, одиночество, которого раньше никогда не испытывал. Да, именно так: одиночество оттого, что с ним были мы! Он будто бы взглянул на Город другими глазами, и сам Город и его сородичи тоже увидели его по-другому».)
Он сделался несчастным. И стал все чаще задумываться о звездообразных структурах.
Для него они были чуть ли не легендой, сочиненной кем-то историей. Теперь он понял, что они действительно существуют, что звезды непрерывно беседуют между собой и что случай сделал его сейчас полномочным представителем своего вида. Он начал задумываться о том, чтобы отправиться к ближайшей структуре, которая, впрочем, находилась на значительном расстоянии в западной пустыне.
Обычно в его возрасте подобное паломничество не совершали. Было принято считать, что вошедший в звездообразную структуру паломник вливается в неизмеримо больший интеллект – молодежь подобная участь не привлекала, хотя иные старики и решались отправиться в путь. Субъект начал чувствовать, что его судьба теперь неразрывно связана со структурами, и принялся планировать путешествие – сначала в общих чертах, потом, когда его инаковость привела к остракизму, когда его стали игнорировать в обеденных собраниях и перестали замечать на работе, и более серьезно. А что оставалось делать? Город его разлюбил.
Но он все равно продолжал любить Город, и ему было очень больно с ним прощаться. Он провел целую ночь в одиночестве на высоком балконе, наслаждаясь уникальной для своего Города комбинацией света с тьмой и легкими тенями, которые отбрасывала на улицы быстрая луна. Ему казалось, что он любит здесь сразу все, каждый каменный блок и каждый булыжник, цистерну и колодец, покрытую сажей дымовую трубу и пахнущее свежестью зеленое поле. Единственным утешением ему было, что Город справится. Когда он уйдет, его кем-то заменят, и Город в своей безмерной доброте забудет о том, что он вообще когда-то существовал.
Отыскать звездообразную структуру оказалось не слишком сложно. Эволюция наделила Субъекта и его сородичей способностью ощущать мельчайшие изменения магнитного поля планеты; север, юг, восток и запад были для него столь же очевидными направлениями, как для нас верх и низ. В названии, которое дали структуре, содержались четыре похожих на долгие вздохи гласные, которые определяли ее координаты не хуже GPS. Однако сам путь будет долгим и тяжелым. Субъект старался есть как можно больше, запасая влагу и питательные вещества в тканях тела, проходил каждый день разумное расстояние, видел много такого, что пробуждало в нем любопытство и восхищение, включая окруженные дюнами руины древнего Города, не сохранившего даже имени, Города, покинутого, когда до его рождения оставалась еще не одна эпоха. Он часто отдыхал. И тем не менее к концу путешествия сильно ослаб, чувствовал обезвоживание, утратил ясность мысли и очень горевал по Городу.
(«Кажется, Тесс, он сильно жалел меня за то, что я никогда не любила Город, так же как и мне хотелось пожалеть, что он никогда не любил себе подобных».)
Звездообразная структура, когда Субъект наконец ее достиг, несколько его разочаровала: странный на вид, весь покрытый пылью конгломерат ребер и арок, в центре которого некогда стоял квантовый процессор, машина, созданная его предками в зените своей премудрости. Неужели это и было его судьбой?
Он понял больше, когда ступил внутрь.
(«Я не все смогу объяснить, Тесс. Я не знаю, каким образом звездообразные структуры делают то, что делают. Не уверена, что в точности имела в виду Зеркальная Девочка, когда говорила про своих сестер на других звездах, одной из которых и была эта структура. Боюсь, с такими вещами человеческий разум не очень справляется».)
Субъект осознал, что ожидающее его в глубине структуры является своего рода апофеозом, что оно означает его физическую смерть, но вовсе не конец его существо- вания.
Но перед этим ему захотелось удовлетворить свое любопытство относительно нас, любопытство, наверное, столь же сильное, как и наше относительно его.
Тогда-то Зеркальная Девочка и взяла меня к нему. Поздороваться. Рассказать историю. Попрощаться.
(«Почти такую же историю, как и вот эта. Надеюсь, Тесс, я тебя не слишком запутала. Мне и самой хотелось бы, чтобы у нее оказался счастливый конец. И прости, если в ней было много непонятных слов».)
На западные равнины почти опустилась ночь. Небо за арками было оттенка синего шелка с черными переливами; тьма, словно живая, заполняла каньоны, росла с восточной стороны скальных террас. Как ни странно, Маргерит клонило в сон, как будто шок выжал из нее всю энергию.
Субъект закончил свой рассказ; теперь он хотел закончить и свое путешествие. Хотел отправиться в сердце звездообразной структуры и обрести то, что его там ожидает. Но Маргерит вдруг не захотелось его отпус- кать.
– Можно его потрогать? – спросила она Зеркальную Девочку.
Пауза.
– Он говорит, что можно.
Она вытянула руку и шагнула вперед. Субъект не шелохнулся. На фоне его грубой кожи ее рука выглядела очень бледной. Маргерит коснулась пальцами его тела над дыхательной щелью. Кожа на ощупь напоминала податливую, нагретую солнцем древесную кору. Субъект горой возвышался над ней и ужасно пах. Сделав над собой усилие, она заглянула в его ничего не выражающие белые глаза. Которые все видели. Ничего не видели.
– Спасибо, – прошептала Маргерит. И добавила: – Прости.
Субъект развернулся, медленно, важно, его большие ступни прошуршали по песку, словно по палой листве.
Когда он исчез среди теней внутри структуры, Маргерит, чувствуя, что ее время тоже на исходе, опустилась на колени рядом с Зеркальной Девочкой.
Как странно, думала она, видеть это существо, эту сущность, в форме Тесс. Как это вводит в заблуждение.
– Сколько еще разумных видов вам известно – тебе и твоим сестрам?
Зеркальная Девочка склонила голову набок – еще один жест, позаимствованный у Тесс.
– Тысячи и тысячи видов-прародителей. За миллионы и миллионы лет.
– Вы их всех помните?
– Да.
Тысячи разумных видов на планетах, обращающихся вокруг тысяч звезд. Разнообразие жизни, подумала Маргерит, почти бесконечно. Все они похожи друг на друга. Все разные.
– Между ними есть что-то общее?
– В физическом смысле? Нет.
– То есть это что-то такое, что нельзя измерить?
– Разум нельзя измерить.
– А помимо разума?
Похоже, Зеркальная Девочка задумалась. Быть может, консультировалась с «сестрами».
– Да, – ответила она наконец. Глаза ее сверкали, совсем не как у Тесс. Лицо было торжественным. – Невежество. Любопытство. Боль. Любовь.
Маргерит кивнула.
– Спасибо.
– А теперь, – сказала Зеркальная Девочка, – думаю, вам пора на помощь дочери.
Двери лифта открылись, впереди возникла темная, мигающая огоньками галерея БЭК-колец, и Рэй с изумлением обнаружил, что там его ждет Тесс.
Девочка смотрела на отца широко открытыми, вопрошающими глазами. Он опустил нож, но поборол искушение спрятать его за спину.
– Ты весь вспотел, – сказала она.
Воздух на этаже был темным, свет – тусклым. БЭК-кольца находились за поворотом коридора, однако Рэю казалось, что он физически ощущает их присутствие – как давление на барабанные перепонки, как головную боль. Зачем он пришел сюда? Чтобы уничтожить то, что подточило его власть, разрушило его брак, завладело разумом его дочери. Он исходил из того, что БЭК-устройства все еще уязвимы – у него, помимо голых рук, был лишь нож, однако он может отключить рубильник, перерезать провода или шланги. БЭК-кольца существуют лишь с согласия человека, и он намерен это согласие ото- звать.
Или БЭК-кольца успели изобрести способ защиты?
– Зачем ты хочешь это сделать? – спросила Тесс, словно он озвучил свое намерение.
Рэй с сомнением уставился на дочь.
– Тебе не следует здесь находиться.