- Нет, - ответил отчим, глядя в лес.
У дяди Абдуллы изменилось лицо. Он вскочил и подошел к отчиму.
- Ты убил моего отца? - тихо повторил он и схватил его за горло. - Ты? Ну?
Я видел только его спину, огромную мускулистую спину и шею, налившуюся кровью. А отчим видел его лицо. Это, наверное, было страшное лицо. .
- Я, - ответил он дрогнувшим голосом.
Абдулла отвернулся и опять сел на камень. Потные волосы прилипли к его лбу. На виске пульсировала синяя жилка. Правой рукой он дернул ворот рубахи, и материя разорвалась с сухим треском, обнажив широкую мускулистую грудь. Он дышал шумно, и у него -пересохли губы.
- Зачем ты прикидывался глухонемым?-спросил он с неожиданным спокойствием в голосе. Бетке молчал.-Ну?
И Бетке вдруг засмеялся. Он смеялся тем нехорошим смехом, который переходит в истерику. Он смеялся, закинув голову, а дяди смотрели на него с неподвижными лицами. Бетке трясся от смеха, качался и изгибался посреди освещенной солнцем полянки.
- А вы и не поняли? - говорил он сквозь смех. - А вы и не поняли? Зачем притворялся? Затем, чтобы дураки поверили, затем, чтобы морочить головы дуракам, затем, чтобы повести дураков.
Самед перегнулся вперед.
- Куда повести?
Припадок смеха у Бетке кончился.
- Куда? - переспросил он и задумался. - Не знаю. Куда полковник прикажет, полковник Шварке, чтоб ему было не лучше, чем мне. Может быть, жечь города, взрывать заводы. Может быть, на Москву. Это полковник знает.
Он снова замолчал, и его руки свисали вдоль неуклюжего тела. Дядя Абдулла обернулся.
- Вы хотите еще что-нибудь узнать, братья, - спросил он.
Братья качнули головами: нет.
- Как ты решил, Гассан? - спросил Абдулла.
Гассан поднял голову.
- Пусть обманом, пусть хитростью, все равно, он пробрался в нашу семью и стал членом нашей семьи. Он хотел погубить нашу страну. Он убил нашего отца. Он хотел убить Гуризад, нашу сестру и свою жену. Мы должны смыть этот позор с нашей семьи, а если не смоем, то люди скажут: это бесчестная семья, среди них был убийца, предатель и шпион. Мы судим его, братья, и мы должны застрелить его.
Он положил руку на карабин дяди Абдуллы с серебряной дощечкой на ложе.
- Как ты решил, Ибрагим? - спросил Абдулла. Ибрагим кивнул головой.
- Я согласен с Гассаном.
- Как решил ты, Самед? - И Самед кивнул головой.
- Я с вами согласен, братья, - сказал Абдулла и замолчал. Из-за деревьев медленной, утомленной походкой вышла моя мать, немолодая женщина Гуризад. Рустам шел за ней, немного смущенный, и когда Абдулла посмотрел на него, развел руками, видимо, желая сказать: ну что я могу с ней сделать?
Все четверо переглянулись, а мать прислонилась к дереву - она была очень слаба - и сказала:
- Зачем вы мне не доверяете, братья? Вы думаете, что это не женское дело? - Она усмехнулась невеселой усмешкой. Братья молчали. Мать повернулась и снова ушла в лес по тропинке, и, когда я посмотрел ей вслед, мне подумалось, что вот мать у меня уже старая, а я и не заметил, как она постарела. Только потом я понял, что это за последний час так согнулась ее спина и так опустились плечи.
Бетке, моя отчим, тоже смотрел ей вслед, и на его лице я заметил улыбку, злую, бессмысленную улыбку. Ему, мне кажется, было приятно, что мать так изменилась и постарела.
Мы долго прислушивались к хрусту веток под ногами матери, пока он совсем не-затих. Тогда дядя Абдулла вскинул свой карабин.
- Ну, - сказал он, - будьте свидетелями, я исполняю клятву, хоть мне и жалко дарить ему такую легкую смерть.
Бетке по прежнему стоял неподвижно. Какое-то безразличие чувствовалось в его позе, но тут он поднял голову.
- Скоты, - сказал он и с удовольствием повторил: - скоты.
Он оглядел одно за другим спокойные лица моих дядей.
- Все равно, не окажись полковник такой растяпой, вам бы конец пришел. Дурацкая история. Ну и черт с ним. Не мы, так другие вас задавят.
Он сплюнул в траву, а дядя Абдулла целился ему в лоб, и карабин вырисовывался четко, без дрожи двигаясь в горном, прозрачном воздухе. И тут снова раздвинулись кусты, и на полянку не торопясь вышел дядя Орудж и за ним два красноармейца. Абдулла отвел только на минуту глаза и снова уставился на мушку, а дядя Орудж подошел и, взявшись рукой за ствол карабина, спокойно отвел его кверху. Два красноармейца стали по обе стороны Бетке, а Абдулла выжидающе смотрел на Оруджа.
- Ты скверно делаешь, - негромко сказал Орудж. Абдулла посмотрел на Оруджа и резким движением вырвал карабин.
- Орудж, - сказал он, - это Бетке, подручный полковника Шварке. Он убил отца и сегодня пытался убить Гуризад.
- Я знаю, - сказал Орудж. - Но он еще нужен нам. Не спорь со мной.
И снова шея Абдуллы начала наливаться кровью.
- Мы все здесь судили его, - сказал он, - мы все четыре брата, и твоя сестра Гуризад согласилась с нами.
- Я, пятый брат, - сказал Орудж, - говорю вместе с вами, что этот человек заслужил смерть. И он не уйдет от нее.
Вскинув винтовки, красноармейцы повели Бетке.
- Стойте!- крикнул Абдулла.- Орудж, слушай! Я дал клятву. Из этого карабина… - Он задыхался.
Орудж положил ему руку на плечо.
- Я знаю, Абдулла, - сказал он мягко. - Но неужели ты хочешь, чтобы он умер молча? Нет, он еще расскажет нам обо всех своих замыслах. Больше я тебе ничего не скажу.
Мышцы, напрягшиеся на шее дяди Абдуллы, слабели. Со свистом он перевел дыхание.
- Ладно, - сказал он, - веди. Ты все-таки тоже сын моего отца.
Орудж приложил руку к козырьку и, повернувшись, скомандовал красноармейцам. Он пошел впереди, а сзади шел Бетке и два красноармейца с винтовками по обе стороны от него. Они вступили в лесную тень. Бетке оглянулся. Он посмотрел на моих дядей, молча провожавших его глазами, на меня, его пасынка, с которым он жил не один год, которому дарил книжки, баловал и ласкал. Он посмотрел на нас и улыбнулся бессмысленной, злой улыбкою, такой злой, что мне стало страшно. Потом он скрылся за стволами горных дубов, но я навсегда запомнил его улыбку, улыбку моего отчима, унтер-офицера германской службы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Разговор с Черноковым. - Мы с Бостаном собираемся в путешествие. - Удивительный караван. - Патруль на склоне горы.
Рустам увез мою мать на арбе., которую он нанял в ближайшем селении, дяди мои ускакали на конях, а я отказался сесть на коня вместе с дядей Абдуллой, оказав, что у меня дела. Я решил все-таки вернуться в Мертвый город, потому что не мог чувствовать себя спокойным до тех пор, пока не поговорю с Черноковым.
Одно меня пугало - это предстоящая встреча с корзинщиком Мамедом.
По дороге я встретил кочевье, расположившееся на отдых. Я был голоден и с такой жадностью посмотрел на котел с пловом, стоявший на огне, что меня пригласили к костру и угостили. Поев, я почувствовал себя более смелым и рассудил, что если Мамед и притворялся слепым, то уж во всяком случае старик-то он взаправдашний, а поэтому удрать я от него всегда сумею.
За поворотом дороги передо мной открылся Мертвый город и кладбище и белая палатка муллы. Толпа поредела. Это я заметил сразу еще издалека. По прежнему вокруг палатки стояли плотным кольцом молящиеся люди. Солнце уже садилось, и всё - могилы, люди, палатка - было освещено тревожным красным светом.
Осторожно, часто оглядываясь, чтобы неожиданно не натолкнуться на Мамеда, я стал пробираться к палатке. Теперь это было нетрудным делом. Народу было еще много, но пройти можно было совершенно свободно. По-прежнему, собравшись в кучки, люди говорили об утренних событиях, и споры, начатые еще вчера, до сих пор не могли утихнуть.
Я пробирался к палатке. Там я рассчитывал найти Чернокова. Видимо, запас калек был исчерпан, по крайней мере мулла уже никого не исцелял. Он был в палатке, и занавески у входа были плотно задернуты.
Здесь меня окликнул Бостан.
- Слушай, - сказал он, - где ты пропадал? Ты нашел свою мать?
- Нет, - ответил я, - я просто гулял.
Я не считал возможным рассказывать при посторонних людях о происшествии в лесу.
- Хочешь обедать? - сказал Бостан. - У меня есть деньги.
- Спасибо, - ответил я, - я только что ел.
Но тут я заметил, что Бостан подмигивает мне, и, поняв, что ему просто нужно поговорить со мной, добавил:
- Хотя, пожалуй, пойдем, я не очень-то сыт.
Мы выбрались из толпы и пошли в город, наперебой рассказывая друг другу о том, что произошло с каждым из нас за время, пока мы не виделись. Бостан сообщил мне, что меня ждет Черноков и что сейчас мы идем к нему. Я рассказал о моем приключении в погребе разрушенного дома, о полковнике Шварке, о Бетке - моем отчиме и о суде над ним на лесной полянке. Бостан только ахал и должен был признать, что мне довелось увидеть более интересные вещи, чем ему.
Он ввел меня во двор небольшого домика в переулке, круто поднимавшемся в гору. Дверь в дом была открыта. Мы прошли темным и узким коридором. Бостан постучал в дверь, и из-за двери раздалось «войдите!».
Черноков, в обыкновенном своем виде - в зеленой гимнастерке, с молодым безбородым лицом, сидел за столом и что-то быстро писал карандашом на листе бумаги. Он поздоровался, и я рассказал ему все, начиная с того момента, когда меня разбудил еле слышный шорох в палатке, до ухода Бетке под конвоем двух красноармейцев.
Черноков слушал молча, не перебивая, и когда я кончил, кивнул головой, встал и заходил по комнате. Мы с Бостаном ждали. Черноков остановился возле меня.
- Значит, - сказал он, - сегодня вечером Мамед будет ждать тебя?
- Да.
- Хорошо, - сказал Черноков, - ты пойдешь и разыщешь его.
Я смотрел на Чернокова, не понимая, но, занятый своими мыслями, он не обращал на меня внимания.
- Ты будешь держаться так, - продолжал он, - как будто ты веришь его рассказам об аресте и даже расстреле твоей матери. Ты будешь держаться так, как будто ты остался один и боишься, что тебя арестуют тоже, и как будто тебе не к кому обратиться, кроме как к старому другу твоей семьи - Мамеду. Вероятно, Мамед заставит тебя рассказывать при посторонних людях трогательную историю об исчезновении твоей матери и отчима. Рассказывая ее, подтверждай все, что он захочет, чтобы ты подтвердил. Я думаю, что сегодня вечером Мамед и полковник Шварке уведут свою шайку в горы.