— То, что он сидел, для меня уже является доказательством.
— Проклятье! — Франциска хлопнула ладонью по столу. — Вы упрямитесь, словно малое дитя, а сами даже не понимаете, что натворили! Вы чуть не убили человека! Случись это, и с вашей теперешней жизнью было бы покончено! Вы ведь не хотели этого, верно? В любом случае вам будут выдвинуты обвинения в предумышленном нанесении тяжких телесных повреждений. Так как вы профессиональный боксер, судья отнесется к вам со всей строгостью. Вполне возможно, что за эту выходку вы отправитесь в тюрьму.
— Вот всегда так. Извращенцы разгуливают по улицам, даже могут подбираться к маленьким детям, а таких людей, как я, вы отправляете в тюрьму. Прелестно! Конечно, при таком положении дел дети и их родители могут чувствовать себя в полной безопасности.
Откинувшись на спинку стула, Франциска вздохнула и, запрокинув голову, уставилась в потолок. Она просидела в такой позе довольно долго, не меньше двух минут, и с каждой секундой ожидания Макс чувствовал себя все хуже. Он даже вспотел.
— Ну ладно… — Наконец Готтлоб опустила голову. — Во время нашего разговора на автозаправке вы повели себя очень открыто. Это произвело на меня впечатление, и потому я чувствую себя в долгу перед вами. Так что теперь моя очередь говорить откровенно. Неужели вы думаете, что у меня самой не чешутся руки засадить таких типов в тюрьму? Вы думаете, мне легко, когда я сталкиваюсь с извращенцами? То, что мне приходится защищать таких ублюдков, как Детлеф Кюль, настолько выводит меня из себя, что вы себе даже представить не можете. Мне тоже хочется избить его, и мои коллеги горят подобным желанием, но мы так не делаем. Во-первых, потому что нам нельзя, а во-вторых, если мы будем поступать так, то сотрется грань между нами и этими мерзавцами. Мы делаем, что можем, стремясь засадить их за решетку. Такова наша цель. И только это держит нас на плаву. Только поэтому мы каждый день заставляем себя идти в участок и выполнять свою работу. Вы просто не понимаете, насколько это сложно. Вы потеряли сестру, это стало для вас жестоким ударом, и мне действительно очень вас жаль. Но мы теряем по человеку в неделю, и многих при этом так и не находят. Они исчезают навсегда, словно сама земля разверзлась и поглотила их. Такова реальность, и нам приходится с этим жить. Тем не менее мы не избиваем всех подряд.
Макс молча смотрел на комиссара. Своей откровенностью она лишила его боевого запала и еще больше сбила с толку. В воздухе повисла гнетущая тишина. Унгемаху было неуютно под ее взглядом, он чувствовал себя виноватым.
— Мне очень жаль, — наконец проговорил боксер.
Подавшись вперед, Франциска опустила ладони на столешницу и склонилась к лицу Макса. Его глаза, поза, мимика — все говорило о том, что он действительно сожалеет о содеянном. И злость Готтлоб мгновенно улетучилась.
— Я понимаю, почему вы так поступили… Но вы не должны были этого делать.
Макс кивнул.
— И что теперь?
Он был настолько подавлен, что Франциска едва сдержала порыв опустить свою ладонь на его руку.
— Не знаю… — Готтлоб вздохнула. — А чего вы ждете?
Макс тоже подался вперед, и вдруг их лица оказались так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже.
— Чтобы вы нашли его! Если это не Кюль, то кто-то другой, и этот человек до сих пор разгуливает на свободе, — прошептал Макс, словно открывая ей страшную тайну. И вдруг его пальцы коснулись ее руки. — Пожалуйста, помогите мне. Я должен узнать, что тогда произошло. С момента нашего разговора я никак не могу прекратить думать об этом. Полагаю, вы правы. Тот, кто похитил Сину, видел нас у реки. Возможно, он был одним из тамошних рыбаков. Тогда их там было много.
Франциска оцепенела — и дело было вовсе не в его неожиданном прикосновении. Вот она, взаимосвязь, та самая зацепка, которую она тщетно пыталась извлечь из глубин своего сознания. Раньше она никак не могла уловить эту мысль, а за время разговора с Вилкенсом и суматохи, поднявшейся из-за Кюля, Готтлоб просто забыла об этом.
— Поехали! — Франциска встала. — Нам нужно кое-что осмотреть.
Глава 37
Целый час его истязал этот взгляд!
Целый час упреков, придирок, приказов!
Мать педантично осматривала магазинчик, а отец все это время апатично просидел в инвалидном кресле, уставившись в никуда невидящим взором и не обращая внимания на происходящее.
Мать солгала — это было ясно как день. Не отец, нет, мать сама заинтересовалась тем, что происходит в лавке. Она не доверяла сыну.
Теперь он сожалел о том, что завел разговор о новом работнике.
— Я пришлю к тебе кого-нибудь, — сказала мать, выходя из магазина. — Так дальше продолжаться не может! Повсюду пыль, витрины в беспорядке, пол уже давно не мыли. Лавка в ужасном состоянии! За те сорок лет, что мы проработали здесь, мы никогда себе такого не позволяли. Тебе нужен не второй продавец, а уборщица! И я даже знаю, к кому мне обратиться.
Он пытался протестовать, но мать оставалась непреклонна. Как всегда.
А как она посмотрела на него на прощанье! Этот пронзительный взгляд, презрительный, угрожающий… Он готов был… готов был… Руки сами собой сжались в кулаки, сомкнулись, словно он схватил что-то и душил, душил, душил!
Он беспокойно бегал по магазину. Волнение нарастало. Нужно было выбраться отсюда, чтобы успокоиться. Разложить пасьянс. Нужно превратиться из жертвы в охотника, только тогда в голове у него прояснится, и он сможет разработать дальнейший план действий.
И он сделал то, чего раньше никогда себе не позволял: закрыл магазинчик в неурочное время. Потушив свет, он поднялся в квартиру, достал из холодильника противоядие и немного еды, вышел через заднюю дверь и забрался в машину. Он так спешил, что даже не сменил автомобиль. Грузовик стоял перед гаражом, мешая выехать на легковушке. Он еще никогда не отправлялся в свое убежище на грузовике, но сейчас ему было все равно.
Глава 38
— На что вы рассчитываете? — поинтересовался Макс, когда Франциска попросила его показать ей тот самый ручей и берег.
Унгемах сидел в полицейской машине Франциски на парковке перед домом Кюля. Скорая только что увезла пострадавшего.
— Я хочу посмотреть на все своими глазами, — Готтлоб уклонилась от ответа.
Ей не хотелось делиться с Максом своими подозрениями насчет Рольфа Вилкенса. Особенно после того, что он натворил. Но ей нужно было увидеть, где именно пропала Сина, увидеть речушку, в которой купалась девочка. Увидеть все. Теперь Франциска была уже уверена в том, что между исчезновениями Сары и Сины есть взаимосвязь. Вполне вероятно, что рыбак, оказавшийся там случайно, видел Макса и его сестру. Рыбак с наклонностями педофила. И дети, сами того не зная, привлекли его внимание.
— Если вам не хочется туда ехать, я пойму. Вам не обязательно сопровождать меня, но это было бы… было бы неплохо. Вы сумеете сориентироваться на местности лучше меня, — выпалила Готтлоб, глядя на проезжавшую мимо карету скорой помощи.
Щеки Франциски раскраснелись. Стыд да и только. Она чувствовала Макса рядом с собой, чувствовала его взгляд, вспоминала его прикосновение к своей руке…
«Франциска, ты сейчас при исполнении! Что с тобой такое?!» — мысленно одернула она себя.
— Все в порядке. Я поеду с вами, — хрипло ответил Унгемах.
Готтлоб завела мотор, и машина выехала с парковки. Франциска была рада, что может чем-то занять руки. Проехав центр города, они двинулись на север.
Через двадцать минут ей позвонил Пауль. Адамек сообщил, что у Кюля сломаны два ребра и нос, вывихнут палец, надорвано ухо и выбит зуб, на теле обнаружены многочисленные кровоподтеки. Врачи опасаются разрыва селезенки, но для подтверждения диагноза нужно дождаться результата анализов. Пауль перечислял повреждения, словно зачитывал список товаров, указанных в выбитом чеке, и в голосе его не слышалось ни малейшего сочувствия.
Закончив разговор с напарником, Франциска покосилась на Макса.
— Хотите узнать, как обстоят дела у Кюля?
— Он жив, верно? — Макс едва повернул к ней голову.
— Да.
— Этого мне вполне достаточно.
— Когда вы предстанете перед судом, вам лучше проявить больше сожаления, — напомнила Готтлоб.
— Что ж, значит, придется записаться на курсы актерского мастерства.
Франциска украдкой улыбнулась. Интересно, неужели мир этого боксера действительно настолько прост? Око за око, зуб за зуб? Право сильного повелевать слабыми? Готтлоб была совершенно не уверена в этом, ведь Макс показал ей и другую сторону своей натуры. Хрупкую, ранимую, чуткую. Или эта сторона — лишь отражение былого, осколок прошлого, которому не место в настоящем?
«Надеюсь, я в тебе не ошибаюсь», — подумала она.
Они добрались до деревушки Хестерфельд через сорок минут. Вокруг тянулись дома, окруженные садами, к границе селения примыкал лес. Проселочная дорога по сравнению с городскими автобанами смотрелась как лесная тропинка. Тут даже не было разделительной полосы, асфальт покрылся трещинами.
В центре селения находилась небольшая пивная. Над входом виднелась вывеска с рекламой пива, но, судя по всему, тут давно уже никому не наливали. Еще тут были тир, спортплощадка, кладбище и автомастерская, вот и все. Ни магазинов, ни парикмахерской, ни медпункта, ни даже церкви. Франциска выразила свое удивление по этому поводу, но Макс лишь пожал плечами.
— Церковь находится в соседней деревне, Пеннигсале. Во времена моего детства там же были и магазин, и начальная школа, и кабинет терапевта, но на самом деле эта дыра не больше Хестерфельда.
Франциска заметила, что он опустил правую ладонь на ручку дверцы и крепко сжал пальцы, так что даже бицепсы напряглись. Макс неотрывно смотрел в боковое окно.
— Тут ничего не изменилось… — прошептал он.
— Все в порядке? — Готтлоб понимала, что поездка в деревушку, где прошло его детство, стала для Макса настоящим потрясением.
Унгемах кивнул, не отрываясь от окна.