Ногу раздуло – не ступить. Иван плюхнулся на скамейку. Подышал медленно, чтоб согреться. Не июль месяц, чай, холодно голышом.
На скамейке его и заментовали. По-хорошему, впрочем, поскольку трезвый и не под кайфом. Сказал – ограбили. Поверили. Дело обычное. Менты попались неплохие, а дежурный – тот вообще философ. Натуральный. Аспирант. Бывший. А теперь старший лейтенант. Вот такая жизнь.
– Сегодня ночь голых,– сказал бывший философ.– Полчаса назад бабу доставили, а теперь вот тебя.
– А баба где? – заинтересовался один из патрульных.
– Поздно, Серега! – засмеялся философ.– Ее уже муж забрал. Прилетел, как наскипидаренный. Баба, что характерно, ничего не помнит.
– Они никогда ничего не помнят! – отозвался патрульный, и все заржали. Кроме Басова.
Проверили Ивана по ЦАБу, выдали какое-то шмотье, тапки, напоили чаем и без всяких протоколов отвезли в травму, где пьяный в дымину и очень веселый доктор «зафиксировал голеностоп». Иначе говоря, забинтовал ногу и пожелал всего наилучшего. «Повезло тебе, мужик. Вот час назад мне такого же грабанутого привезли. Ему всю личность изрезали и палец сломали. А ты, можно сказать, только штаны потерял. Повезло».
Басов склонен был согласиться с доктором.
До подъезда его опять-таки довезли добрые менты. Даже спросили насчет ключей, как, мол, домой попадет?
«А то давай дверь сломаем? – предложил один.– У тебя не железная?»
– Обычная,– сказал Басов.– Спасибо, мужики, я у соседки запасной ключ держу.
– Ах, у соседки!..– многозначительные подмигивания.
– Да она старушка! – засмеялся Иван. Настроение у него немного улучшилось.
Ключа не потребовалось. Дверь оказалась не запертой. В комнате пахло постелью и Кариной. Но Карины не было. Вернее, не Карины, а…
– Где он? – спросил Ласковин, сверля Елену Генриховну недружелюбным взглядом.
Видно было, он нисколько не сомневается в ее словах.
Елена Генриховна повела плечиками:
– Мне он не докладывал.
Ласковин, тут же утратив к ней интерес, переключился на Игоева, но реплику неожиданно подал Фрупов.
– Господа,– сказал он,– а что, собственно, представляет наибольшую ценность для нашего подопечного?
Игоев поглядел на Стежня, Стежень – на Игоева… и оба ринулись к выходу.
Фрупов удовлетворенно улыбнулся Ласковину, затем повернулся к женщинам.
– У нас в машине есть пара мест,– произнес он.– Присоединитесь?
Снаружи взревел мотор.
– Если вы нас приглашаете… – Елена Генриховна улыбнулась.
– Володя, время,– недовольно произнес Ласковин.
– Спокойно, Инквизитор, на твоей «ауди» я их вмиг достану,– пообещал Фрупов.
Вчетвером они вышли на улицу. Игоевской «тойоты» уже и след простыл.
Елена вышла последней, прикрыла дверь. Свет в холле погас, как только сработал электронный замок.
– Добрая система,– похвалил Фрупов.– Сенсор?
– Плюс сменный код. Пальчик, знаете ли, и насильно можно прижать.– Елена улыбнулась.
– Или отрезать,– мрачно вставил Ласковин.
– Отрезать не выйдет,– профессионально возразил Фрупов.– Сопротивление кожи меняется. Я эту технику знаю. Можно мне сесть за руль?
– Можно.
На перекрестке перед Дворцовым мостом их тормознул поздний или, скорее, ранний гаишник. Фрупов сунул ему под нос красивое удостоверение, гаишник отошел, удрученный, а «ауди» полетела дальше. Но «тойоту» они догнали уже за городом. Игоев тоже не первый год сидел за баранкой и спецкурс вождения в экстремальных условиях проходил дважды.
Едва они тронулись, Стежень взялся за телефон.
По правилам, трубку следовало взять Грошнему, что последний и сделал, хотя и не сразу. Потому что спал. Но все разговоры в отсутствие хозяина фиксировались охраной. Поэтому Стежень знал: слушает его не только Грошний.
– Димон, он уцелел,– без предисловий сказал Глеб.
– Но…
– Мы ошиблись. Он уцелел, сменил носителя и, вполне вероятно, направляется к вам. Мы тоже едем, но можем и не успеть. Ни в коем случае не пускай его в лабораторию. Еще лучше – спустись туда сам и запрись изнутри. Охране передай…
– Я вас слышу, Глеб Игоревич,– вклинился голос «Иванова».
– Отлично. Кто бы ни появился до нашего приезда – никаких контактов. Приблизится – сразу стреляйте. Насмерть, без церемоний. Живучесть у него…
– Я помню,– сказал «Иванов».– Попробуем справиться.
– Лучше попробуйте спрятаться,– посоветовал Стежень.
– Я понял,– ответил его собеседник.– Как получится.
– Тогда все,– сказал Глеб и отключился.
Если бы он мог предвидеть будущее, то приказал бы «Иванову» брать ноги в руки и быстро-быстро валить из дома. Но предвидеть будущее Стежень не умел. О чем и сожалел неоднократно.
Грошний выполнил инструкции Стежня точно и быстро. Даже очень быстро. Перспектива угодить в объятия Морри не согревала его сердце. Посему, поспешно натянув штаны, Дмитрий бросился в подвал. Он знал (опять-таки из опыта общения с Морри): монстр сглатывает человека быстрей, чем жабий язык арканит комара. Уже на лестнице Грошнего перехватил «Иванов», сунул ему в руку куцый, без приклада, автомат. Дмитрий зыркнул на него слегка ошалело, схватил автомат и отворил подвальную дверь. Щелчок замка, шелестящий звук вошедшего в паз засова. Грошний небрежно скинул автомат на стол, повалился на стул рядом и перевел дух. Страх возился внутри, дергал за жилы, пощипывал сердце. Дмитрий, к стыду своему, никак не мог с ним справиться. Даже стальная дверь не помогала. Ну как тварь уже трансформировалась и может проходить сквозь стены? Тогда ни бетон, ни сталь, ни эта трещотка хренова… Тем не менее Грошний «трещотку» взял и осмотрел. Ага, почти тот же «калашник», и приклад у него когда-то имелся типа десантного, судя по остаткам крепежа. Дмитрий отсоединил магазин, убедился: полон. Он выщелкнул на стол патроны, обнаружив, что каждый третий промаркирован красной или черной краской. Что сия маркировка обозначает, Грошний уже не помнил. А может, и не знал никогда. Вставив патроны обратно, он отложил автомат и уставился на серый металл двери. Самое противное – это ждать, зная, что ты ровным счетом ничего не можешь сделать.
Машина прокатила мимо ворот свободным ходом, соскользнула колесом в дренажную канаву и застряла. В салоне никого не было.
– Соскочил, гад! – процедил «коричневый свитер».– Сейчас сбоку объявится. Тошка, следи!
– Гена, бля, не пыли. Командир, глянь сюда! Он?
За малинными кустами мелькнуло светлое пятнышко. Мелькнуло и притаилось.
– Черт, кусты силуэт дробят,– проворчал «Иванов».– Звук прибавь.
– Он! – уверенно заявил «коричневый свитер».– Кто еще…
Светлое пятно метнулось из-за кустов, в динамиках затрещало и захрустело. Движение было стремительное, но видно, что не зверь, а человек.
– Сейчас на третий перекинется,– сказал Тоша и толкнул клавишу с тройкой. Изображение сменилось. Опять светлый промельк – и все.
– К двери прижался, паскуда! – прокомментировал «коричневый свитер».– Мертвая зона.
Бах! Бум!
Оглушительный, усиленный динамиками треск.
– Дверь ломает,– злобно проговорил «коричневый свитер».– Ни хрена не боится, козел!
– Тревога первой категории! – произнес «Иванов» строго.– Зафиксировано вторжение на охраняемый объект.– (Информация шла не только для команды, но и для контрольной записи.) – Приказываю осуществить защиту объекта. В случае опасности открывать огонь на поражение. Приказ понятен?
– Да! Да! – одновременно отозвались оба его подчиненных.
Тогда с Богом! – «Иванов» вынул из стойки «мосберг».
Остальные вооружились аналогично. Все трое считали, что картечь при ближнем контакте эффективней автоматной очереди. Опять-таки – никаких баллистических экспертиз.
«Иванов» выскочил наверх первым. Как раз когда снизу раздался оглушительный лязг железа. Два его напарника оказались к коридорчике через полсекунды.
Новый лязг.
– Дверь ломает,– шепотом проговорил «коричневый свитер».– Только хрен сломает, там взрывчатка нужна.
«Иванов» хмыкнул, кивнул на входную дверь, буквально вырванную из рамы.
– Лом,– согласился «коричневый свитер».– Носорог.– И через секунду: – Против лома нет приема, окромя другого лома.
– Не ссы,– утешил его Тоша.– Прорвемся. Да, командир?
Вместо ответа «Иванов» шагнул вперед, заглянул вниз. В руках незваного гостя (которого в полутьме толком не разглядеть) – что-то вроде топора, которым он с машинной методичностью с лязгом лупил по двери.
– Стоять! – рявкнул «Иванов», угадав паузу.– Башку разнесу!
Если бы он выстрелил сразу, без болтовни…
Гость застыл на миг, а потом с почти неуловимой глазом быстротой метнулся вверх по лестнице. Иванов успел нажать на спуск, но промахнулся, вогнав картечь в деревянные ступени. Удар страшной силы снес его с ног, но мигом раньше приклад вывернувшегося из рук «мосберга» ударил в челюсть, превратив ее в крошево и отбросив голову «Иванова» назад так резко, что шейный позвонок не выдержал…
«Коричневый свитер», которого, вообще-то, звали Геннадием Романовичем Горшковым, помедлил самую малость. Просто не смог вот так сразу влепить заряд картечи в лицо безоружной женщины. А вот его напарник не усомнился… и умер. Монстр среагировал на движение указательного пальца и швырнул в него топор, который все еще держал в руке. Топор обухом проломил грудную клетку охранника как раз тогда, когда картечь с визгом унеслась в выбитую дверь. Тут и Горшков перестал сомневаться, но было уже поздно. Женщина метнулась вперед, и рука ее с совсем не женской силой сдавила правую руку Геннадия, заблокировав спусковой крючок. Горшков в ужасе глянул в бездонные очи женщины, увидал в них красное пламя… и пропал.
Дмитрий Грошний спрятался за вытяжным шкафом. Автомат ходуном ходил в его руках. Это был животный, неконтролируемый страх. В закрытом кубе подвала оглушительный металлический лязг рвал уши. Монстр неутомимо ломал дверь. Полчаса назад, в самом начале, всего на минуту, грохот стих – раздалось несколько выстрелов – и лязг возобновился. Грошний н