— Эй, батюшка, никак канунешний день потерял?
— Что посеял, отец? Скажи и нам! Поищем вместе!
Игнорируя возгласы, псаломщик тщательно, вершок за вершком, с серьёзным лицом осматривал тротуар, иногда поднимая что-то и кладя в карман.
Наконец, он добрался до угла доходного дома под номером сорок и остановился, глядя на Ардашева, который что-то обсуждал с извозчиком — стариком в синем армяке и фуражке — у арки гостиницы. Закончив беседу, Клим подошёл к Ферапонту.
— О чём это вы разговаривали с возницей? — осведомился псаломщик.
— Говорит, что вчера вечером он тут стоял недолго, но припомнил, что перед тем, как тронулся с седоком, к «Херсону» подлетел экипаж, и кучер очень неумело осаживал не успевшего остановиться скакуна, продолжавшего пританцовывать на месте. И самое интересное: коляска стала под дубом и за кустами. Гости «Херсона» вряд ли могли её заметить. Отсюда возникает вопрос: зачем возничий выбрал самое неприметное место?
— Да мало ли? Какая разница?
— Каждый кучер старается расположиться на виду у прохожих или под окнами у постояльцев гостиницы. Этот же наоборот, прятался. Не кажется ли вам это странным?
— Может быть, может быть… — задумчиво проронил псаломщик и спросил: — А номер той коляски он не разглядел?
— Нет.
— А в котором часу это было?
— Точно не помнит. Но фонарь на углу «Варшавы» уже горел. Стало быть, приблизительно в то самое время, когда и мы с Анной тут оказались.
— А у вас какие находки?
Клим выудил из кармана гривенник и сказал:
— Вот.
— Не густо, — усмехнулся Ферапонт.
— На извозчика хватит и ещё на пирог с мясом останется… А что у вас за улов?
Псаломщик с гордым вынул из кармана подковку от сапога, смятый билет в окружной суд, жёлтую металлическую пуговицу, кусок черепаховой расчёски и карандаш с колпачком.
— Ого! Да у вас тут целый набор полезных вещей!.. Так, позвольте-позвольте: билетик интересный, любопытному человеку принадлежал, но нам он ничем не поможет; подковка почти стёрлась и только тогда отвалилась от каблука небогатого горожанина; пуговица почтово-телеграфного ведомства — два скрещенных рожка и два пучка стрел — с мундира холостого чиновника. Был бы женатым, супруга бы давно её заново пришила, а то ведь болталась-болталась, пока худая нитка не перетёрлась; часть дамской расчёски использовалась до последнего момента тоже не от хорошей жизни. На ней ещё рыжий волос остался. Карандашом с металлическим колпачком и надписью «газета «Северный Кавказ», дорожили. Иначе бы колпачок не надевали. Позвольте узнать, где вы его обнаружили?
— Почти у самой двери этого доходного дома.
— А в каком месте?
— Вот здесь, на шаг от парадного.
— Получается, его выронили недавно.
— Почему вы так считаете?
— Иначе бы давно уже подняли. Карандаш исписан всего на треть, да ещё и с колпачком. Такие редко встретишь…
Неожиданно перед Ардашевым возник дворник с метлой. Он был в длинных шароварах, рубахе на выпуск, перепоясанной узким ремешком. Надо сказать, что его борода была аккуратно подстрижена, как и усы.
— Доброго здоровьица, милсдари! Могу ли я помощь какую вам оказать? Игнатом меня кличут.
— Да вот стоим, гадаем, кто карандаш обронил с надписью: «газета «Северный Кавказ», — признался Ардашев.
— А чего же мучиться? И так знамо — газетчик и потерял. Они вечно тут шляются. К Сусанне Юрьевне приходят.
— Кто такая?
— Мадам Завадская, актриса. Какой у них голос! Случается, утром, как запоют, так все квартиранты «браво!» кричат и даже прохожие останавливаются, ежели у них окна отворены.
— А газетчика, как зовут?
Мужик вздохнул, почесал бороду и промолвил:
— Я бы вспомнил, кабы подлечился. Второго дня слегка поддал-с…
Клим протянул дворнику гривенник. Радостно сверкнув глазами, тот сунул монетку в карман и сказал:
— Струдзюмов Аполлинарий Сергеевич. В «Северном Кавказе» и служат. Частый гость. Приходят в понедельник али субботу, иногда и два раза в седмицу. Завсегда без цветов и сурьёзные. Городовой Матвей Егорыч и то поприветливее будут. Вчерась тоже наведывались. Покидали её нумер уже затемно, когда фонарь у «Варшавы» зажгли… Вчерась барина тут убили. Полиция меня опрашивала, не видел ли я чего… А я и не видел-с. Водочку откушивал-с, да перестарался маненько… Так вы, Ваше благородие, карандашик-то мне оставьте. Аполлинарий Сергеевич явятся, я им и верну. Авось, гривенником отблагодарят.
— Не беспокойся, любезный. Мы сами и отдадим. На вот тебе ещё двугривенный. Поправляйся.
— И вам дай Бог здоровьица, благодетели! — расчувствовался Игнат, потрясая кулаком с зажатой монетой.
— Молодые люди! — послышалось откуда-то сверху. — Не соблаговолите ли нанести визит? У меня седьмая квартира. Я жду.
Клим поднял глаза. Прямо из открытого окна на него смотрела дама лет двадцати семи.
— Они и есть, Сусанна Юрьевна, — прошептал дворник. — Влетит мне теперь за болтовню.
— Я лучше здесь вас подожду, — пробормотал Ферапонт, смущённо отводя взгляд.
Клим зашагал по ступенькам на второй этаж, и дверь с цифрой 7 уже была открыта.
— Прошу, сударь — выговорила дама. — А где же ваш друг дьякон?
— О-о-н, о-он, — Ардашев, сконфуженный ослепительной красотой брюнетки, стал заикаться, но взяв себя в руки, с трудом договорил: — м-меня на-а улице ждёт.
— Пусть так. Тогда вы проходите и садитесь на диван. У меня к вам разговор.
Клим покорно опустился на указанное место.
— Вы, как я понимаю, уже знаете, кто я, не правда ли?
— Дворник поведал.
— Да, я слыхала. Он много чего наплёл. С ним я потом поговорю.
Клим опустил глаза в пол.
— Вижу я вас напугала. Простите, — она улыбнулась, — вам чай или кофе? Я велю принести.
— Не стоит себя утруждать. Я не голоден.
— А я вам украинского борща и не предлагаю. Утро без кофе — дурной тон. Я только что его заварила. Составите компанию?
— С большим удовольствием, но боюсь показаться бестактным.
Завадская широко распахнула дверцу посудного шкафа, и Ардашев встретился взглядом с фотографией улыбающегося господина. Он узнал в нём покойного доктора Целипоткина.
На столе появился кофейник. Из его металлического носика струились ниточки ароматного пара. Тут же возникли крохотные чашки с восточным узором и хрустальная вазочка с конфетами в форме разнообразных фруктов.
— Угощайтесь.
— Благодарю. Признаться, мне и пригрезиться не могло, что я окажусь у вас дома. Позвольте я налью вам кофе? — осмелев, проговорил визитёр.
— Сделайте милость. А вы воспитанный молодой человек. Наверное, служите в присутствии?
— Нет, я студент Императорского Санкт-Петербургского университета. Изучаю восточные языки. Приехал к родителям на каникулы, — откровенничал, разливая чёрную жидкость. Он сделал маленький глоток и поставил чашку на стол.
— Что же вы конфекты не пробуете? Уверяю вас, нет ничего лучше, чем кофе с марципаном.
— Действительно необычно, — отведав сласть, согласился Ардашев.
— Вот и славно. Но давайте прейдём к делу. Я позвала вас лишь потому, что хочу понять, с какой целью вы так подробно расспрашивали дворника о господине Струдзюмове, который накануне заходил ко мне? Что вы пытаетесь разузнать?
— Дело в том, что накануне вечером на другой стороне улицы, в арке гостинцы «Херсон» я, гуляя с барышней, обнаружил труп магнетизёра Вельдмана, дававшего перед этим сеанс в городском театре. Пока я бегал за городовым, девушка и труп исчезли. Полицейский, записав мой адрес, меня отпустил. Но не прошло и нескольких часов, как меня привезли на допрос к судебному следователю. Покойника обнаружили на Ясеновской рядом с театром-варьете. Как я понял, меня подозревают в совершении смертоубийства. Мне не остаётся ничего другого, как попытаться самому отыскать злодея. Вот я и пришёл сюда, чтобы осмотреть место происшествия. Неподалёку от него, мой приятель нашёл карандаш с надписью: «газета «Северный Кавказ»… А всё остальное, как я полагаю, вы слышали.
— Что ж, благодарю за откровенность. Только карандаш мог быть потерян и любым другим человеком. Ведь так?
— Не исключаю.
Завадская поднялась, давая понять, что разговор закончен. Её примеру последовал и Клим.
— Благодарю за гостеприимство. Честь имею кланяться.
— А вы производите весьма приятное впечатление. Через неделю у нас будет премьера оперы-буфф «Состоятельная булочница» Оффенбаха. Я играю главную роль. Приходите.
— Если смогу достать билет — непременно буду.
— Так не пойдёт, сударь, — с ноткой неудовольствия промолвила она и, взяв со шкафа синий бумажный прямоугольник, протянула Климу. — Это пригласительный билет. А после спектакля не забудьте поделиться со мной вашим мнением. Будет много букетов. Поможете мне их доставить домой?
— Почту за честь.
Актриса протянула длань. Клим коснулся губами маленькой очаровательной ручки, источавший нежный аромат духов, и удалился.
Сбегая по ступенькам, он чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из грудной клетки. Прямо на выходе его встретил уже хорошо подвыпивший дворник и скучающий Ферапонт.
— Барин, гри-и — веннником не одарите? — икая, обратился Игнат.
Клим молча протянул монету.
— Добрый вы человек! — приложив руки к груди и тряся головой, сердечно поблагодарил мужик.
— И что же ей от вас было нужно? — подозрительно проронил Ферапонт.
— Спросила, чего это мы с вами вынюхиваем. Пришлось рассказать, как есть. Успокоилась и даже пригласительный билет подарила на премьеру.
— Неужели пойдёте?
— А почему нет?
Псаломщик недовольно шмыгнул носом. «Сыщики» направились к улице Казачьей. Шли молча. Ферапонт всё время глядел в сторону. Ардашев не выдержал и спросил:
— Что вы дуетесь на меня, как мышь на крупу? Что не так?
— Не нравится мне, что вы грехи людские поощряете. Зачем вы дворнику ещё дали денег? Он ведь напьётся теперь до умопомрачения. Неужто вам его не жалко?