— К сожалению, по убийству Целипоткина пока нет обнадёживающих сведений. По указанию судебного следователя Славина мы проверяем его пациентов, опрашиваем.
— Зацепки есть?
— Серьёзных нет, а догадки — не в счёт. Они могут быть ошибочны.
— Плохо, — покачал головой Констанди, — этак мы далеко не уедем. А что за человек был этот доктор?
— Ничего особенного, — развёл руками полицейский. — Образован. Умён. Практика, семья, дети. Пациентов принимал на дому.
— А грехи за ним водились? В адюльтере замечен? Или за ломберным столом? Может, на бильярде поигрывал?
— На бильярде не играл, в карты ставил по малу. Насчёт увлечения посторонними дамами не слыхали.
— Вас послушать, так божий ангел, а не человек. Но врага себе всё-таки нажил. Да ещё какого! Стало быть, вы пока далеки от распутывания этого смертоубийства.
— Судебный следователь Славин ведёт дело.
— Я это понимаю, Антон Антонович, но полиция должна не только выполнять указания судебного следователя, сваливая на него всю ответственность, но и выдвигать определённые гипотезы, а для этого к вам должны стекаться сведения обо всём подозрительном, что происходит в городе. А я пока этого пока не вижу.
— Людей не хватает, Ваше превосходительство. Забот много, а жалованье не ахти какое. Отставной офицер скорее лабаз или лавку откроет, чем к нам на службу придёт.
— Это старая проблема, — махнул рукой губернатор. — Бросьте. Скажите лучше, кто возглавил расследование от вас?
— Залевский.
— Это правильно. Владимир Алексеевич толковый сыщик. Он в каком чине?
— Коллежский асессор.
— Насколько я понял из газет, какой-то статский пришёл к выводу об убийстве Целипоткина. А до этого полиция считала, что люстра на его несчастную голову свалилась случайно, так?
— Да, это студент Ардашев. Сын гласного городской думы отставного полковника Пантелея Архиповича Ардашева. Учится в столице. Приехал домой на вакации.
— Дожили, — вздохнул Констанди. — Студенты грамотнее сыщиков… А теперь прошу все подробности происшествия с гипнотизатором.
Полицмейстер прокашлялся и доложил:
— Так уж случилось, что именно студент Ардашев, гуляя с барышней, наткнулся на труп господина Вельдмана в арке гостиницы «Херсон». Он оставил девушку рядом с покойником, а сам побежал к городовому, стоявшему на Казанской площади. Когда они вернулись, то ни барышни, ни тела уже не было. Городовой решил, что студент ошибся, приняв пьяного за мертвеца. Записав данные Ардашева, он направился в полицейское управление, но по дороге решил проверить, что делается у театра-варьете на Ясеновской. И вот там, в сточной канаве, он и обнаружил труп, как позже выяснилось, магнетизёра Вельдмана. При осмотре тела, под правым ухом, обнаружено пулевое отверстие. Пуля извлечена, очень малый калибр. Такими обычно снаряжают патроны мини-револьверов, помещающихся в дамскую сумочку. Смерть наступила в результате повреждения головного мозга. Ардашев допрошен. Барышня, что с ним гуляла пока не найдена. Студент сказал, что её зовут Анна. Ни её адреса, ни фамилии, он не знает. Но мы её ищем.
— Да-с, ну и нравы у молодёжи пошли. Фланируют по городу с незнакомками… Генерал расстегнул верхнюю пуговицу мундира и сказал: — Я вот что думаю, Антон Антонович. От «Херсона» до театра-варьете, если пешком, то минут десять ходу, а на коляске — три минуты. Как по-вашему, зачем злоумышленник переместил покойника с одного места на другое?
— Вероятно, чтобы труп подольше не обнаружили. На Ясеновской, как вам известно, и трактир допоздна открыт. Вот убийца и задумал бросить тело неподалёку, чтобы его приняли за пьяного.
— Выходит, барышня видела, как труп забирали?
— Ваше превосходительство, я бы сказал, что она могла видеть, если не сбежала раньше.
— Но ведь и с ней убийца имел возможность расправиться?
— Этого нельзя исключать. Но мне кажется, что девушка в добром здравии.
— Откуда такая уверенность?
— Стоило ей закричать в случае опасности, к ней бы уже устремился дворник, портье или горничные «Херсона». Да и Ардашев с городовым прибыли быстро. Никаких криков о помощи они не слыхали.
— А какую-нибудь коляску по дороге они не заметили?
— Нет. Говорят, очень торопились, почти бежали и по сторонам не смотрели. Но мы опрашиваем извозчиков. Правда, результатов пока нет.
— А как насчёт подозреваемых?
— Вельдман — человек приезжий. В Ставрополе пробыл не более двух суток. Ардашев в своих показаниях упоминает о скандале покойного с Улановым.
— С крестником великого князя Михаила Николаевича?
— Да.
— А в чём причина конфликта?
— Уланов считал, что Вельдман имел отношение к продаже его места в ложе. Возмущался. Толкнул магнетизёра и тот упал.
— А студент, как оказался рядом с Вельдманом?
— Тот пригласил его к себе и, как показал Ардашев, намеревался сообщить ему что-то важное, связанное с убийством Целипоткина, но не успел. Ворвался Уланов.
— А вы были на этом сеансе?
— Нет, Ваше превосходительство.
— А я вот посетил. Кстати, в ложе Уланова почему-то сидела ваша супруга.
— Вероятно, ей продали место, — смущённо проговорил полицмейстер.
— Не важно. Дело уже прошлое. Но там во время выступления с коллежским регистратором Плешивцевым из акцизного управления случился афронт. Думаю, стоило бы к нему приглядеться. Уж не он ли убийца Вельдмана? И вёл он себя очень дурно. Грыз орехи во время представления, не реагируя на замечания.
— Лично допрошу его.
— Что ж, Антон Антонович, не буду вас задерживать, дел у вас невпроворот. Надеюсь вы поможете судебному следователю в поисках злодеев, совершивших смертоубийства. Но на будущее попрошу вас быть примером для горожан. Не стоит занимать чужие ложи даже по просьбе супруги. Честь имею.
— Обязательно учту, Ваше превосходительство.
— Вот и ладно, — протянув руку, выговорил генерал.
Подобострастно тряся головой, полицмейстер ответил на рукопожатие и заторопился на выход.
Городовой, стоявший у губернаторский дома, увидев Фиалковского, отдал ему честь. После аудиенции у Констанди Антон Антонович чувствовал себя прескверно, будто напился чернил с дохлой мухой. Едва зайдя в управление, он вызвал Залевского. Помощник явился тотчас же.
— Владимир Алексеевич, доставьте-ка мне на допрос коллежского регистратора Плешивцева из акцизного управления. Надо бы на него протокол составить за недостойное поведение в общественном месте и передать в мировой суд.
— Сделаем. Уланова тоже вызвать?
— Нет. Пусть с ним судебный следователь мается. Уж больно у него связи крепкие в верхах.
— Понял.
Появление Плешивцева в кабинете Фиалковского случилось раньше, чем последний ожидал. Залевский ввёл испуганного молодого человека в поношенном, но аккуратном сюртуке, который несмотря на жару, был застёгнут на все пуговицы. Озираясь по сторонам, он то отводил руки за спину, то вытягивал их по швам.
— Садитесь, сударь! — властно велел полицмейстер и вошедший повиновался.
— Ваше высокоблагородие, мне остаться или уйти? — осведомился Залевский.
— Думаю, вам лучше поприсутствовать.
Помощник кивнул и опустился на стул.
— Что же вы, милостивый государь, натворили? — хитро сощурившись, выговорил Фиалковский. — Вроде бы чиновник, слуга государев — ан нет! — пошли на преступление!
Ладони, лежавшие у Плешивцева на коленях, вдруг задвигались, и на шее заходил кадык. Он выпучил глаза и, подавившись слюной, закашлялся.
— Владимир Алексеевич, не сочтите за труд, налейте подозреваемому воды, — закурив сигару, попросил полицмейстер.
Осушив стакан, Плешивцев задышал часто, будто бежал от погони. Вытерев мятым платком пот со лба, он промямлил вопросительно:
— Осмелюсь осведомиться, Ваше высокоблагородие, в каком таком преступлении меня подозревают?
— А вы не знаете? — усмехнулся полицмейстер. — Или, может, вздумали с нами в «Угадай-ку»[48] поиграть? А?
— Никак нет-с.
— Тогда поведайте нам о вашем конфликте с ныне покойным господином Вельдманом.
— А никакого конфликта и не было, — потупив глаза в пол, проронил молодой человек.
— Разве? Весь город судачит о вашем дурном поступке, а вы утверждаете обратное. Знаете, в чём разница между общением со мной и беседой с простым обывателем?
— Вы полицейский.
— Вот! — выпустив дым в лицо акцизному чиновнику, воскликнул Фиалковский. — У меня с вами, сударь вы мой милостивый, не беседа, а допрос. И протокол будет оформлен по всем правилам. И если с кем-то другим вы можете снизойти до вранья, то со мной это будет расцениваться, как дача заведомо ложных показаний и попытка воспрепятствования правосудию. Ясно?
— Так точно! — подскочив, выкрикнул Плешивцев.
— Сидите-сидите, вы пока не в армии и не в тюремном замке, чтобы так отвечать. Не торопитесь. Ещё успеете. Коридорные надзиратели отменные учителя.
В глазах молодого человека заблестели слёзы. Он опустил локти на колени и закрыл лицо ладонями. И вдруг затрясся в рыданиях. Фиалковский молча наблюдал за ним, пуская кольцами сигарный дым в потолок.
— Воды… воды ещё позволите? — взмолился несчастный.
Полицмейстер поднялся и уже сам, налив из графина полный стакан, протянул его Плешивцеву. Тот выпил залпом, вытер рот рукавом и сказал:
— Хорошо. Поведаю, как было. Ничего не утаю. Я оскорбил магнетизёра, назвав его плутом не по собственной воле. Меня попросили это сделать…
— Стоп! — обрадовался полицмейстер и, придвинув к Залевскому письменный прибор и стопку бумаги, сказал: — В протокол всё вносите, Владимир Алексеевич, в протокол. Тут, вижу, целая шайка-лейка намечается.
Помощник кивнул, макнул перо в чернильницу и стал записывать.
— Продолжайте!
— Я вам всё, как на духу расскажу, только в каземат не сажайте. Насчёт шайки вы совершенно правы. Сказать по правде, меня попросили устроить скандал на сеансе. Я бы никогда сам орехи не щёлкал. Правда, я их действительно иногда покупаю, потому что жалованье у меня такое, что никаких других сластей себе позволить не могу. Даже мёд для меня дорог. Зато орехи и патока — по карману. А чай приобретаю только испитой, который трактирщики из чайников выкладывают, сушат и опять продают — за копейку горка. Водку, вино, пиво я категорически не употребляю, кроме причастия. Матушка делает домашний квас. В карты не играю. Мзду не беру, хотя и предлагают. В публичном доме был, но только два раза. Но я исповедался и Господу за этот грех покаялся. Заразу подцепил от соседской горничной, но не страшную, а пустяковую. Потом к доктору Целипоткину, теперь уже покойному, наведываться две недели. Он анализы мои проверял под микроскопом. Сказал, что исцелил. Врач хороший. Но жадный. Прейскурант у него в городе был самый высокий. Только дело не в нём… — Плешивцев громко высморкался в тот же платок и продолжил: — Духовник мой, отец Афанасий, во время последней исп