– Не понял. Почему это я должен отдать деньги? Они мои, я их выиграл.
– Ты карты в рукаве припрятал! – пошел в наступление один из шулеров.
– Когда? Если ты видел, то почему не сказал?
– Да чего с ним разбираться, навалились!
Глеб скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что не боится нападения. Длинноволосый колебался, но двое его дружков наседали сзади.
– Сейчас я тебе морду подправлю!
Ловкости длинноволосому было не занимать.
Даже Глеб не успел толком рассмотреть, как тот выхватил из кармана раскладную бритву. Блеснуло лезвие, такое острое, что могло разрезать волос в полете, и длинноволосый махнул им перед собой, подобно тому, как художник делает мазок на холсте, резкий, но в то же время абсолютно точный.
При этом движении кисть нападавшего оставалась расслабленной, а глаза смотрели на Сиверова.
Длинноволосый не следил за бритвой, она словно бы жила сама по себе. Этот взмах бритвой был настолько виртуозен, что Глеб успел только подставить руку, но перехватить запястье нападавшего не смог.
Лезвие легко разрезало кожу куртки и, сорвавшись на металлическую дверцу распределительного щитка, жалобно скрипнуло. Длинноволосый тут же отступил на полшага, чтобы не дать противнику дотянуться до себя. На расстоянии, умело орудуя бритвой, он опасен, но в рукопашном бою поражения ему не миновать, и длинноволосый понимал это.
– Достал! – заверещал лысый шулер, пробираясь вдоль стены в дальний угол тамбура, где стоял тяжелый лом, оставленный проводницей, чтобы сбивать лед со ступеней.
– Дурак ты, мужик, – холодно констатировал длинноволосый, поигрывая бритвой. – Отдай деньги, и мы уйдем.
Лысый, добравшись до лома, схватил его двумя руками и на полусогнутых ногах двинулся к Глебу. Тяжелый лом он держал так, как китобой держит гарпун, изготовившись со шлюпки ударить в спину киту.
«Вот тут вы и прокололись», – подумал Сиверов, делая вид, что не замечает лысого.
Длинноволосый понял ошибку своего приятеля и зашипел:
– Стой, кретин!
Но лысый не слышал: если в картах мог побороть свой азарт, то вид разрезанной куртки Сиверова вскружил ему голову. Он подумал, что сможет одолеть этого с виду не очень-то крепкого мужчину.
– Не хотел наши отдавать, так отдашь все!
Третий шулер смотрел, не идет ли кто по коридору. И в тот момент, когда лом пошел вперед и лысый уже не мог остановить движение рук, увлекаемых тяжелым металлом, Сиверов присел, рванулся к нападавшему и сбил его с ног.
Тяжелый лом ударился в металлическую дверцу, а нападавший полетел на длинноволосого.
Несколько ударов ногами – и оба они скорчились на полу. Носком ботинка Глеб отшвырнул бритву в угол и бросился за третьим шулером, убегавшим по коридору. Он настиг его в три прыжка и, схватив за шиворот, развернул к себе лицом.
– Мужик, мужик, ты чего? – запричитал шулер. Глаза его были широко открыты и буквально остекленели от ужаса, язык парализованного страхом мужчины едва ворочался во рту.
– Есть еще вопросы?..
– Мужик, да я ничего, я…
Глеб рванул его так, что затрещал воротник пиджака, и поволок за собой. Затем бросил на пол.
Даже не пытаясь сопротивляться, жалобно скуля, шулер пополз в угол – туда, где лежала бритва, он надеялся схватить ее. Глеб опередил его, подхватил бритву с пола и с размаху ударил лезвием о дверную ручку. Закаленная сталь легко сломалась, словно лезвие было сделано из стекла, обломки со звоном упали на металлическую подножку. А Сиверов припечатал ботинком руку шулера, которой тот тянулся к бритве. Шулер взвыл от боли и досады: даже для обыкновенного человека повредить руку, значит, наполовину выпасть из жизни, а для шулера это означало полную потерю трудоспособности.
– Руки! – крикнул Сиверов.
Длинноволосый сжался, спрятав ладони под себя.
Он был готов терпеть удары в спину, в живот, в голову, – лишь бы оставили в покое кисти.
– Руки! – приказал Сиверов, поддав лежащего ногой.
– Мужик, все, мы поняли, что напоролись.
– Ты еще скажи, больше не буду, – Глеб нагнулся и, схватив длинноволосого за рукав, вытащил его руку, в которой еще совсем недавно была зажата бритва. И вновь каблук опустился на пальцы.
Третий шулер уже смирился со своей судьбой.
Стоило Сиверову лишь посмотреть на него, как он сам вытащил из-под живота дрожащую правую руку и положил ее на рифленый металлический пол вагона, затем, зажмурившись, сжал зубы и приготовился к удару.
– Живи, урод! – бросил через плечо Сиверов, выходя в коридор и захлопывая дверь.
Шулер никак не мог поверить в свое спасение.
Он боялся подвоха, боялся, что стоит открыть глаза, и мучитель вернется. Он стоял на коленях и ждал.
Первым поднялся длинноволосый, прижимая кисть к животу и морщась от боли.
– Ты только посмотри, Паша, – причитал его приятель, прикасаясь кончиками пальцев к сломанной руке, – этот гад мне кость раздробил!
Шулер, стоявший на коленях, наконец открыл глаза. Пошевелил пальцами, чтобы убедиться, что они целы; пальцы слушались.
– А меня… – затараторил он, – меня забыл.
Забыл обо мне!
– Козел! – сплюнул длинноволосый в сердцах и, схватив своего приятеля за руку, резко вывернул ее.
Хрустнул сустав. Избегая смотреть друг другу в глаза, они гуськом двинулись по коридору. Сдержанные стоны перемежались с руганью.
Сиверов вошел в свое купе. Командировочный сидел все в той же позе, в которой его оставили, и тупо смотрел на разбросанные по столу карты. Даже стук двери не привел его в чувство. – – Эй!
– …
Глеб сел напротив и постучал ладонью по столику. Командировочный встрепенулся, посмотрел на Сиверова ничего не понимающими глазами, несколько раз моргнул, затем взгляд его стал более осмысленным и наполнился безмерной ненавистью. Пока Глеб разбирался с шулерами, горе-картежник успел о многом подумать, он проклял не только тот день, когда впервые взял в руки карты, но и самого себя, а главным образом того, кто унес его деньги.
– Что, хреново? – грубовато спросил Сиверов.
– Хреново, – покачал головой командировочный. – И зачем я только сел играть? – он приподнялся, будто собрался уходить, а затем безвольно опустился на полку.
– Резонный вопрос.
– Водки нет? Забыться хочется. Напился бы до чертиков, чтобы ничего не помнить. А приеду в Питер, как-нибудь выживу. Хотя… Я ведь никого не знаю.
Сиверов достал бумажник, вынул из него деньги и принялся сортировать купюры. Это было несложно сделать: рубли и гривны ставил только командировочный, тогда как Глеб и шулеры играли исключительно на доллары. Каждую купюру командировочный провожал тоскливым взглядом, глаза его бегали, но прикоснуться к деньгам он не пытался. Сиверов спрятал доллары в портмоне и протянул командировочному пачку рублей.
– На, держи.
– Что? – тот замер, не решаясь поверить.
– Держи, говорю, свои деньги.
– Да… Что?
– Или ты хочешь, чтобы я пошел и отдал их шулерам?
– Вы.., мне.., их.., возвращаете? – с трудом выговаривал слова командировочный, он был настолько подавлен, что не мог произнести все предложение на одном дыхании, цельно, и каждое слово звучало как бы само по себе.
– Больше никогда не садись играть на деньги с теми, кого не знаешь.
– Да-да…
Рука командировочного слегка дрогнула, затем потянулась вперед. Именно потянулась, он не мог заставить себя двинуть всей рукой, действовали лишь пальцы. Перебирая ими по столу, он постепенно приближался к деньгам, опасаясь, что над ним продолжают издеваться, и стоит ему коснуться денег, как пачку вырвут. Наконец его ладонь легла на рубли.
– Не бойся, забирай.
– А почему.., вы это.., делаете, а? – теперь командировочному удалось произнести по два слова за раз, и фраза приобрела хоть какое-то подобие смысла, но глаза его по-прежнему были стеклянными.
– Нравится мне так делать, – недружелюбно усмехнулся Глеб.
Он не любил людей, подверженных азарту, тех, что пытаются нажиться на других. Ведь командировочный рассчитывал поживиться за счет шулеров и, окажись он в выигрыше, без зазрения совести сгреб бы все деньги, ни с кем не поделившись.
«Вроде бы мужик еще способен кое-чему научиться, пусть берет», – подумал Сиверов.
– Я.., я.., с вами сейчас рассчитаюсь, – слова вновь мешались, путались.
Командировочный принялся лихорадочно отсчитывать деньги, подвинул тонкую стопочку к Сиверову.
– Я бы все равно их проиграл, берите. Спасибо вам большое, – и он опасливо покосился на дверь, боясь увидеть там вернувшихся шулеров.
– Не бойся, они не вернутся. Деньги спрячь и больше не доставай, пока в Питер не приедешь.
– Да, но это же неудобно.., перед вами.
– Неудобно было садиться в карты играть. У меня свои есть, – Глеб забросил бумажник во внутренний карман куртки и принялся рассматривать порез на рукаве.
Бритва разрезала не только куртку, но и подкладку, прошлась даже по свитеру, связанному Ириной.
– Они вам одежду попортили?!
– Вижу, – кивнул Глеб. Он, казалось, потерял всякий интерес к командировочному, который, похоже, только сейчас сообразил, что сидит в чужом купе.
– Я, если можно, к вам переберусь, это будет удобно?
– Честно говоря, я рассчитывал ехать один, ну да все равно спать ложиться. Вы, надеюсь, не храпите? – Глеб снова перешел на «вы».
– Нет-нет, что вы! Да и уснуть я, пожалуй, не смогу – нервы, разволновался.
Деньги никак не хотели прятаться в карман, купюры почему-то непременно вставали поперек.
– Я даже за вещами заходить не буду, – глаза командировочного бегали, он все еще боялся встречи с шулерами. – Ничего с ними не станется, в купе приличные люди едут.
– Что вы им сказали?
– Сказал, что, возможно, вернусь только утром.
– Ясно.
– Деньги тут, документы тоже. Спасибо вам.
– Вы уже благодарили.
Глеб, чтобы его меньше доставал попутчик, забрался на верхнюю полку и попросил:
– Погасите, пожалуйста, свет.