– А я откуда знаю? Он романтик, сегодня – здесь, завтра – там.
– Отличный вариант. Ты его только что придумал, чтобы отвести подозрение? Где ты был десятого ноября с девяти до полуночи?
– Какой это день был?
– Воскресенье.
Ари снова придвигается вперед. И начинает что-то считать на пальцах. Я вижу, как шевелятся его губы, но не слышу ни слова. А судя по тому, как напряженно Кевин сводит брови, сомневаюсь, чтобы и ему удалось расслышать хоть слово из этого бормотания.
– У меня смена была. Точно говорю, не веришь – проверь! Меня там пацаны все видели. Они подтвердят.
– Что за смена?
– Кев, спроси его про Ривера, – впервые нарушаю свое безмолвное наблюдение я, радуясь тому, что настояла на микрофоне и наушнике у Кевина в ухе.
– Так я на траке работаю же. Уже два месяца. Жрачку по штату развожу. Куда ездил в тот день, не помню, но в базе точно все есть. У меня же маршрут.
– Отлично, по дороге от одной точки в другую заглянул к бывшей на выставку, почему нет? – словно не слыша меня, продолжает гнуть свою линию Кевин.
– На кой черт оно мне надо было? Говорю же, у меня Поля. С ней все тип-топ. Зачем мне эта страдалица?
– Спроси про Ривера! Что еще он про него знает? – настаиваю я.
– Допустим, это действительно не ты, – наконец уступает Кевин. – Допустим, это действительно некто по имени Ривер. Кто он?
– Я же сказал, просто чувак один, зависал раньше с нами на районе.
– Район – это где? – спрашиваю я, и на этот раз Кевин синхронно озвучивает мой вопрос в комнате для допросов.
– В Бушуик[4]. Мы там квартирку снимали на Гров-стрит 115 или 117, ну, и зависали рядышком. Ну, он к нам сам как-то прибился. Скользкий такой типок. Дружбы ни с кем особо не водил. Говоришь, фото сделано в галерее? – Кевин коротко кивает, и Ари продолжает: – Ну, может, он в этом говнище что и понимает, он же тоже, типа, художник. Хотя вот он работы делает что надо!
– А может быть, ты заехал по дороге на выставку к бывшей, ну, бывает же такое, старые чувства, ностальгия. И тут увидел ее с другим, и это вывело тебя из себя. Ты потерял контроль, позвал ее на улицу, а там уже не смог остановиться…
Ари откидывается на спинку своего стула, выставив перед собой руки с растопыренными ладонями.
– Э… нет. Вот этого точно не было. Ты меня вообще слышал, на кой черт, она мне сдалась? Не было такого. Я не знаю, кто ее так отделал. Поля, она у меня иммигрантка из России. Легальная, у нее документы все в порядке, ты не подумай, – он снова наваливается на стол и заговорщическим голосом продолжает: – Так вот она сказала, что это какая-то ритуальная штука… или что-то типа того. Я в этом не разбираюсь, это вы сами решайте. Но я тут не при делах. Жалко Линду, конечно, но это не я. Да, было дело, морду бил, не горжусь, но это в прошлом.
Кевин нехотя отпускает его, и я вижу, как Ари Бойд беспрепятственно выходит за дверь допросной.
– Он не убивал Линду Саммерс, и ты это знаешь, – говорю я в микрофон, и Кевин поворачивается ко мне, с досадой глядя в фальшзеркало.
По коридору постоянно курсируют полицейские: кто-то только вернулся с выезда, кто-то с обеда, кто-то просто вышел из кабинета, чтобы размяться.
Я пообещала Кевину сходить с ним на обед, потому приходится сидеть и ждать его, стараясь не встречаться с полицейскими взглядом. Среди них может оказаться тот, кто работает здесь больше пяти лет, а значит, вероятно, был знаком со мной, как с подающей надежды стажеркой ФБР. Сегодня все это уже кажется таким далеким и нереальным, и все же…
– А я тебя знаю! – неожиданно громко звучит мужской голос, и я ловлю на себе чей-то взгляд. Концентрирую внимание на пуговице своего пальто в надежде, что он обращался не ко мне, в надежде, что он просто пройдет мимо. – Ты же эта ведьма из Бруклина, да?
Он подходит ближе, настолько, что меня начинает тошнить от запаха жаренных сосисок и соуса барбекю.
Я поднимаю голову, с вызовом заглядывая ему в лицо: над правым глазом густая черная бровь с аккуратным ровным шрамом, точно он получил его не в драке, а специально надрезал для усиления своей животной харизмы, тонкие губы, разъехавшиеся в издевательской ухмылке, ямочка на подбородке, сглаженная ровной щетиной. Он не кажется мне знакомым.
– Ну точно! Я же говорил, это она.
Двое мужчин, что стоят рядом с ним, улыбаются, разглядывая меня, словно зверушку в зоопарке. Становится противно.
– Это про которую Норт рассказывал? – внезапно спрашивает один из его дружков.
– Ну, а кто же еще? Горе-профайлер, которого выкинули из ФБР за профнепригодность. Сначала наберут всякую шваль, а потом расхлебывай.
– Все сказал? – с вызовом говорю я, скрещивая руки на груди.
– Где твои лохмотья? Ты не стесняйся, ходи, как душа велит!
– Что еще про меня знаешь?
– Звездой себя возомнила?
– Лучше быть звездой, чем петухом, не думал об этом?
Он прокатывает языком по внутренней стороне щеки, точно пробует на вкус неизвестное блюдо. Однако, когда смысл сказанного достигает его задетого самолюбия, он мгновенно меняется в лице.
Эти секунды я наблюдаю, как замедленные кадры кинофильма: улыбка сползает с лица, он раздувает ноздри, глаза сужаются до щелок. Кисти превращаются в кулаки.
Он делает шаг вперед, нависая надо мной. Его зловонное дыхание перекрывает мне кислород.
– Что ты сказала?
– Что здесь происходит? – вмешивается Кевин, оттаскивая от меня верзилу. – Совсем ополоумел?
– Эта сука должна ответить за свои слова! Она…
– Еще раз назовешь ее так, и будешь иметь дело со мной. Пошел вон отсюда.
– А то что? Снова рожу бить мне будешь?
Верзила в упор смотрит на Кевина. Два прихвостня, ради расположения которых, скорее всего, и затевалась эта показательная порка, молча стоят на расстоянии, неуютно наблюдая за происходящим. Не думаю, чтобы они были готовы вмешаться, если того потребует ситуация.
– Кев, не надо, – прошу я, пытаясь встать между ними. – Он тебя провоцирует.
– А я все понял… – внезапно меняется в лице верзила, точно его действительно осенило. Его губы снова растягиваются в самодовольной ухмылке. – Теперь понятно, почему у тебя такая хреновая раскрываемость, с такими консультантами повышения тебе не видать как своих ушей!
Я не успеваю среагировать, как Кевин начинает размахивать кулаками, без разбора нанося удары по верзиле. Тот тоже не остается в долгу. В коридоре становится неожиданно душно, тесно и запредельно шумно. Я начинаю пятиться, пока не упираюсь в какую-то стену. Последнее, что я вижу, это Кевин валит верзилу на пол. В голове – шум, обрывки фраз и диких оскорблений. Зажимаю уши руками, но продолжаю их слышать, все громче и отчетливее. Они звучат в моей голове и озвучены моим голосом. Закрываю глаза, и это я уже лежу на полу в своей гостиной, отчаянно сопротивляясь и уворачиваясь от ублюдка, который навалился на меня. Он выкручивает мне руки, запихав в рот какой-то вонючий кусок ткани, но я продолжаю орать и звать на помощь.
– Прекратите! – пронзительно кричу я, и на этот раз меня слышат.
Глава 11
После того как Кевин и Мигель, тот, кого я про себя назвала верзилой, провели в кабинете комиссара полиции Альберта Мортимера не меньше двадцати минут, наконец возвращаемся к своему первоначальному плану, с одной лишь оговоркой: вместо пафосного ресторана, на который теперь нет ни времени, ни настроения, мы заходим в бистро, что находится в паре кварталов от полицейского участка. Во многом именно его отдаленное расположение и определило наш выбор, хотелось тишины, уединения и минимального количества полицейских на расстоянии дыхания.
– Из-за чего ты подрался с ним в прошлый раз? – спрашиваю я, после того как мы сделали заказ у стойки и заняли столик в конце зала.
Теперь, когда на нас не смотрят из-за каждого угла, я могу спокойно рассмотреть последствия стычки: над глазом красная припухлость, нет сомнений, к вечеру это будет хороший синяк, губа разбита, волосы дыбом.
– Неважно, он давно нарывается.
– Тот раз тоже в участке?
– Давай о чем-нибудь другом. Сначала этот ублюдок Ари с крючка слетел, потом Мигель, еще эта взбучка от Мортимера. Так себе денек. Мне нужен пряник.
– Прости, но я умею печь только кексы, пряники – не мой профиль.
– Бессердечный ты человек, Мерида, – говорит Кевин, пытаясь улыбнуться, но тут же морщится от боли. – Как прошел День благодарения?
– Вроде неплохо. Раз я все еще член семьи, значит, не облажалась.
– Никогда не понимал выходок твоего брата.
– Давай о чем-нибудь другом, – предлагаю я, когда на табло высвечивается номер нашего заказа.
Жестом прошу Кевина оставаться на месте и иду за нашим подносом с напитками и двумя бургерами.
В Нью-Йорке есть одно негласное правило: если в обеденное время в заведении много свободных мест, скорее всего, ваш завтрак, обед или ужин будет таким же вкусным и сочным, как подошва башмака. И это самое лучшее определение, которое заслуживает котлета, зажатая между двух половинок заветренной булки. Два укуса, и аппетита как не бывало. Отодвигаю свою тарелку в сторону, радуясь тому, что газировка, независимо от качества кухни, всегда остается неизменной: холодной, бодрящей и приторно-сладкой.
– Считаешь, он придумал этого Ривера?
– А ты ему поверила? – Я только коротко пожимаю плечами, давая возможность Кевину поделиться со мной своими соображениями. – Я уверен, что это сделал ее брат. Но Ари тоже подходит, и в его алиби я не верю. Этого Ривера он выдумал. Это был он.
– Ясно.
– Пока что мне ясно одно, ты меня держишь за дурака. Я же вижу твой интерес к этому делу. С первого дня, как ты про него узнала, у тебя этот странный блеск в глазах.
– Возможно, только это все бессмысленно, ты же не хочешь меня даже слышать.
– Ты знаешь, наверное, сейчас твой звездный час, – морщась, говорит Кевин, промакивая салфеткой кровоточащую рану на губе. – Мне крайне больно говорить. Я идеальный слушатель.