Виновато улыбаюсь, отчасти все это случилось из-за меня. Хотя, судя по контексту, и без моего присутствия обстановка в участке не из приятных.
«Интересно, какая кошка пробежала между Кевином и Мигелем?» – думаю я, но вслух начинаю делиться своими мыслями относительно жестокого убийства Линды Саммерс.
– Ты обещал мне прислать экспертизу вскрытия, но так этого и не сделал, – заканчиваю я свой рассказ. – Я убеждена, что убийца действовал твердо, уверенно и со знанием дела.
Кевин откашливается в кулак, тараща глаза в изумлении. Очевидно, в этот раз мне наконец удалось произвести на него нужное впечатление, а значит, есть шанс, быть не только услышанной, но и воспринятой серьезной. Однако я не тороплюсь с выводами, а терпеливо жду ответа.
– Ну ты даешь! Иногда мне всерьез кажется, что ты обманываешь не пациентов, притворяясь медиумом, а саму себя, отказываясь признать свои экстрасенсорные способности. Ты сейчас, почти слово в слово, сказала то, что написано в экспертизе вскрытия. Единственное, что могу добавить, так это то, что, по мнению судмедэксперта, увечья выполнялись с хирургической точностью.
– Но, несмотря на это, ты продолжаешь верить в виновность брата, почему?
– Во-первых, потому что он работал на «скорой», то есть анатомию человека он точно знает и со скальпелем работать умеет.
– Убийца орудовал скальпелем? – Я хочу, чтобы он продолжил делиться своими мыслями, поэтому не оспариваю его утверждение, что работники скорой помощи обучены пользоваться скальпелями. Он настолько уверен в виновности брата, что даже не осознает, как подтасовывает доказательства.
– Точно можно будет сказать, когда мы найдем орудие убийства, но это либо скальпель, либо похожий на него режущий предмет, – говорит Кевин, допивая остатки своей газировки. – Во-вторых, как я тебе уже говорил, Шелдон Саммерс психопат. Есть свидетели, которые слышали, как он ругался с Линдой, как угрожал ей и обещал прирезать. Не убить, не придушить, а именно прирезать.
– Но ее как раз задушили.
– А потом порезали, то есть братец свое обещание сдержал, самым извращенным способом. Так что, как видишь, я не пытаюсь посадить невиновного, только чтобы снизить давление руководства. Шелдон Саммерс убийца, – Кевин встает из-за стола. – Тебе взять еще газировки?
Коротко киваю, мысленно прокручивая его слова. В его голосе столько уверенности, что я невольно начинаю сомневаться.
А что, если я ошиблась? Я чувствовала, что задыхаюсь, но продолжала с каждым днем все глубже погружаться в события пятилетней давности. Я искала своего врага среди воров, убийц, дебоширов и мошенников, не замечая, как сползаю в липкую, вязкую бездну боли и отчаяния. Моя паранойя достигла своего апогея. Мне нужно было что-то менять. Нужно было забыть о себе, сконцентрировав все свое внимание на ком-то постороннем, далеком, безразличном. Линда Саммерс отличный кандидат. Жестокое убийство, посланное мне в награду, но что, если это не так? Что, если я приняла желаемое за действительное?
– Ты когда-нибудь слышал про скопцов? – спрашиваю я, когда Кевин возвращается с двумя банками колы.
– Это какие-то племена?
– Нет, я тоже про них не знала, пока не прочитала в одной статье, посвященной убийству художницы. Журналист назвал убийцу «Нью-йоркским скопцом». Оказывается, скопцы были последователями секты, которая существовала еще в царской России. Они считали, что единственным путем спасения души является борьба с плотью путем оскопления.
– Ты всерьез думаешь, что у нас в стране орудует психопат, испытывающий слабость к женщинам «пятьдесят плюс»? Ничего не имею против этой возрастной группы, но обычно они выбирают кого-то посвежее и понапористей, разве нет?
– Не говори ерунды… важен не возраст, а мотив… идея, которой он одержим… Мне кажется, он мстит своей матери… он отожествляет этих женщин с ней…
– Ты не сдашься, да?
– Если честно, не знаю. Может быть, ты прав, и я действительно вижу в этом убийстве того, чего на самом деле нет. Может быть, мне действительно нужно просто отдохнуть, отвлечься, – бормочу я, окидывая зал кафе взглядом, точно вижу его впервые, заостряя свое внимание поочередно: на настенном граффити, на ярко-красной барной стойке вдоль окна, на широких лопастях вентиляторов, которые неподвижно висят у нас над головами. – Просто я думаю об убийствах этих женщин и не могу понять, что значат такие трофеи?
Кевин тяжело вздыхает, качая головой. Молча наливает себе газировку: она пенится и, точно лава, карабкается по стенкам стакана, стремясь вырваться наружу.
– Я подниму материалы этих дел, чтобы ты сама убедилась, что эти убийства никак не связаны, – наконец выдыхает он.
Глава 12
В пятницу, сразу после обеда с Кевином, я заглянула в парикмахерскую, и теперь мои волосы едва доходят до линии подбородка. Оптимально, чтобы не думать об угрозе, которую они в себе таят, но при этом неудобно, чтобы легко и быстро перевоплощаться. Я как раз стою перед зеркалом, воюя с непослушной прядью, то вылезающей из-под платка на затылке, то падающей на глаза, когда тишину комнаты разрезает резкая и громкая трель моего мобильного.
– Привет, – говорю я, зажимая телефон между ухом и плечом.
– Какого черта ты творишь? – орет в трубку Кевин, не тратя время на свое фирменное приветствие. – Если я отказался воспринимать всерьез твои идеи, ты решила поделиться ими с другим? И после этого ты еще называешь меня своим другом?
– Кев, что случилось? – спрашиваю я, оставляя в покое прядь, которая тут же падает на глаза. – Я ничего не делала.
– Да? А статья в «Нью-Йорк пост»?..
Мучительно закрываю глаза, кусая губу. Последний раз я проверяла сайт газеты вчера вечером, и тогда материала еще не было. Я уже даже начала сомневаться, что мое письмо было воспринято всерьез, но статья вышла, и я даже не знаю, что именно в ней так взбесило Кевина.
– При чем здесь я? – вклиниваюсь в грозную тираду. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь?
– Мерида! Я тебя не первый день знаю! Да и с чего бы вдруг этому чертовому журналюге проводить параллель между убийством Линды Саммерс и еще черт знает кого! Это ты поделилась с ним своими идиотскими идеями!
– То есть ты считаешь меня идиоткой?
– Не цепляйся к словам. А вообще, знаешь, да! Это очень идиотский поступок! Как ты могла? Ведь я…
– Да что я могла? Я ничего не делала! – возмущаюсь я, стараясь вжиться в образ обиженной и оскорбленной.
– Прекрати! Я от тебя услышал про эту чертову секту…
– В статье говорится про скопцов? Фамилия автора… Айрис, Урус…
– Кристофер Сайрус!
– Точно! Так это тот самый журналист, о котором я тебе говорила. Это он назвал убийцу «Нью-Йоркским скопцом», понимаешь? Он, а не я!
В трубке становится неожиданно тихо. Настолько, что, кажется, я даже слышу, как крутятся шестеренки в мозгу моего собеседника.
Кевин сомневается. Он хочет мне верить. Он должен мне верить.
– Если ты позвонил, чтобы обвинить меня в том, будто я поделилась своими, как ты выразился, идиотскими мыслями с журналистом, то ты сильно ошибаешься. Хотя, знаешь, похоже, он, в отличие от тебя, слушал бы меня в оба уха, не отмахиваясь, как от идиотки.
– Я так не делал… – через паузу отвечает Кевин бесцветным голосом. – Если это не ты, то откуда он обо всем этом узнал?
– Это что сейчас было? Попытка оскорбить меня или сделать комплимент?
– Не знаю… все, что я знаю, у меня точно будут проблемы, – выдыхает он, после чего добавляет: – Извини, я не должен был орать. Просто…
– Просто ты решил, что я действую у тебя за спиной.
– Это ведь не так?
– Не так! – отвечаю я, заканчивая этот неудобный разговор и тут же открывая в браузере статью с броским заголовком: «Он делал это раньше?»
Вечером, закрыв дверь за последним пациентом и взглянув на экран своего мобильного, я неожиданно обнаружила одно непрочитанное сообщение от Кевина. Вот только выглядело оно сухим и излишне официальным. Но больше всего меня покоробил не сам текст: «Вот все, что я тебе обещал», а то, чего в нем не было. Кевин впервые за последние пять лет не поставил мне ультиматум.
«Вот и замечательно. Ты же сама этого хотела!» – мысленно говорю себе, открывая вложенный файл на экране своего лаптопа.
В груди противно щемит, но я очень быстро забываю об этой душевной боли, переключая свое внимание на материалы следствия по женщинам из моего списка.
Заперевшись в студии, я погружаюсь в изучение жизни Эми Милтон, горничной, убитой 25 июня 2014 года в Новом Орлеане. В материалах дела, помимо жутких снимков с места преступления, также есть фотография, сделанная при жизни кареглазой женщины с тонким вздернутым носом, веснушками на пухлых щеках в обрамлении коротких рыжих волос. Как и было написано в прессе, женщину нашли мертвой на пересечении улиц Бурбон и Биенвиль, рядом с мусорным баком. По словам администратора гостиницы, где она работала, в вечер убийства миссис Милтон направлялась в бар на встречу с человеком, который всерьез заинтересовался ее творчеством. При ней был фотоаппарат и сумочка, которая позже была найдена со следами крови в мусорном баке. Что касается камеры, то пять дней спустя местный вор и наркоман Малик Башар пытался продать ее туристам на Канал-стрит. Мужчину задержали, и уже через неделю он сознался в убийстве и был отправлен в тюрьму.
Читая эти строчки, я чувствую, как у меня от удивления поднимаются брови и глаза открываются шире от возмущения.
– Вор и наркоман? Вы это серьезно? – брезгливо морща нос, тяну я, выписывая на доске рядом с именем Эми Милтон имя ее лжеубийцы.
Но по мере того, как я прорабатываю каждый файл на доске, отчетливо вырисовывается ужасающая закономерность. За каждое из этих жестоких убийств в тюрьму был отправлен невиновный человек.
В случае с Эми Милтон в тюрьму отправили вора и наркомана Малика Башара, за Нэнси Оуэн – ее мужа-алкоголика Дика Оуэна, за Франческу Мессони – пытались посадить соседа Боуи Олбана, у которого нашли улики, но доказать его причастность следствию так и не удалось, за Мелиссу Фриск – дальнобойщик Перси Пайна, за Бобби Джексон – ее любовника Латифа Эль Марси…