– Так вы помните то время? Вы работали здесь?
– Вы кто такая? Кто вас сюда впустил? – вклинивается в нашу зарождающуюся беседу высокая худощавая женщина средних лет с идеальной укладкой на голове и непривычно ярким для медперсонала макияжем на лице.
– Мне нужно…
– Кара, ну что ты сразу на всех набрасываешься? Эта девушка ко мне пришла, – вступается за меня старушка, подмигивая бледно-голубыми глазами. – Иди, дай нам поговорить спокойно, потом я ее сама провожу.
– Фанни, ты должна была меня предупредить… пять минут, и чтобы ее здесь не было… Это лаборатория, а не проходной двор!
Цокая каблуками, она выходит за дверь с высоко поднятой головой, так больше и не взглянув в мою сторону.
– Спасибо, – запоздало приношу слова благодарности, вновь встречаясь взглядом со старушкой. – Полагаю, вас зовут Фрэнсис.
– Просто Фанни. Так что тебя интересует, дорогая?
– Меня зовут Оливия Милтон, как я уже говорила, я родилась здесь 15 октября 1984 года. Мою мать звали Эми… Мы не были близки, а пять лет назад ее убили… может быть, вы слышали, ее нашли на улице…
– Ох, мне так жаль… это так ужасно… такое не забудешь… Это тоже было непростое время для города. Но, видимо, такова воля Всевышнего, – с грустной улыбкой говорит мне Фанни, поднимая раскрытые ладони к потолку.
– Да, пожалуй, все так, но я вот подумала… я пришла к вам не поэтому… в общем, у меня нашли какое-то странное заболевание, какая-то мутация… я пыталась найти ответы в семье, но, кажется, с таким столкнулась только я… в общем, в этих бесконечных поисках ответов я нашла информацию о том инфицировании, и что, если я была одной из тех, кого заразили?
Старушка хмурит брови, но не враждебно, а скорее недоумевающе. Она сомневается, а может быть, даже опасается чего-то… И прежде, чем она откажет мне и вежливо укажет на дверь, как и было обещано той расфуфыренной даме, я понимаю, какую ошибку совершила.
– У меня нет цели кому-то навредить или предъявить претензии больнице… это было много лет назад, и думаю, если и полагалась какая-то компенсация за причиненный вред, она была выплачена моим родителям. Я просто, как и многие другие девушки, пытаюсь понять, что со мной происходит.
– Другие? Не поняла…
– Да, нас как минимум шестеро: Оуэн, Мессони, Фриск, Джексон, Саммерс и я – Милтон, – говорю я, тщательно проговаривая каждую фамилию, наблюдая за тем, как взгляд старушки проясняется. Глаза становятся шире, а тон лица как будто бледнее.
– Повтори еще раз, – выдыхает она. – Медленно.
– Оуэн, Мессони, Фриск, Джексон, Саммерс, Милтон.
Кажется, будто проходит целая вечность, прежде чем Фанни удается справиться с внезапно нахлынувшими воспоминаниями. Когда она снова смотрит мне в лицо, кажется, будто она постарела еще лет на десять. Она пытается улыбнуться, как делала это в самом начале нашей беседы, но теперь улыбка дается ей с трудом и выглядит вымученной.
– Нет, дитя мое, тебя не было среди тех малышей… Но мне знакомы фамилии, которые ты назвала. Это было за год до тех событий… Я работала в лаборатории, была молодой и бойкой, пыталась проявить себя, как только могла… мы не делали ничего плохого, это было врачебное назначение… Твоей маме и всем остальным просто кололи дополнительный гормон, и больше ничего… Это не могло привести ни к каким генетическим мутациям, ну, я так думала…
– Гормон… а что за гормон?
– Тестостерон. Я запомнила это, потому что мне это казалось странным, ведь все эти женщины носили под сердцем дочерей, зачем им в такой дозировке мужские гормоны. Но я не врач…
– А кто делал эти назначения? – спрашиваю я, вспоминая слова Кевина, что, согласно материалам вскрытия, «увечья выполнялись с хирургической точностью».
– Не знаю и никогда не знала, врачей у нас много, всех и в лицо не упомнишь… компьютерной базы тогда не было, все на бланках… печать доктора стояла, и нам этого было достаточно. Так что прости, дочка, но не знаю…
– Много их было? Таких, как моя мама?
– Пятнадцать, – выдыхает Фанни, но, вероятно, заметив мой нетерпеливый взгляд, добавляет: – Остальных не назову. Скажешь, вспомню, а так нет… Вот не назвала бы ты их всех вместе, и не вспомнила бы… Прости.
Кристофер сидит на лавке в сквере перед больницей, с непонятно откуда взявшимся рожком мороженого. Честно говоря, по такой жаре я и сама не отказалась бы от чего-то освежающего, способного не только справиться с противным ощущением липкости на коже, но и с жаром мыслей, от которых у меня уже закипает мозг.
Что, если эта гормональная терапия и есть то общее, что объединяет их всех при жизни? В 1984 году их было пятнадцать? Шесть из них уже мертвы… нужно найти доктора, делавшего эти назначения… Доктор…
– Ты где была? – спрашивает меня Кристофер, вальяжно откинувшись на спинку скамейки. – Я, между прочим, прекрасно поболтал с Глендой… это женщина за стойкой…
– Давай поищем какой-нибудь магазин, где я тоже смогу найти себе что-то более подходящее, – перебиваю его, изнывая от палящих лучей солнца, обжигающих мне спину. – А по дороге ты мне все расскажешь.
Глава 21
В баре «Дринкери» шумно, душно и очень дымно. Аромат электронных сигар, смешиваясь с классическим запахом табака, заставляет мои легкие сжиматься в ужасе. На сцене вот уже пятнадцать минут гремит какая-то группа, играя что-то среднее между джазом и роком. Я не поклонница таких смешений, но «Дым над водой»[8] с импровизацией саксофониста мне нравится.
Мы сели у окна, это место показалось мне самым уютным и тихим, но сейчас, когда вокруг царит какофония голосов и разных звуков, которые просачиваются в зал, когда открывается дверь на кухню, я напрягаю слух, чтобы услышать своего собеседника.
– Предлагаю завтра попытать удачу в полиции. У меня есть тут кое-какие знакомые, попробую заручиться их поддержкой. Может быть, удастся раздобыть список пострадавших семей, – говорит Кристофер, наклоняясь вперед, и я слышу фирменный запах виски, который еще долго будет вызывать у меня рвотный рефлекс.
– Было бы неплохо, – тяну я, отодвигаясь на безопасное расстояние и смывая горечь в горле безалкогольным мохито.
До самого магазина, где мне наконец удалось одеться по погоде, он рассказывал мне о том, что он все больше думает, будто действительно нащупал нужное сходство. Больница не готова к сотрудничеству с представителем СМИ, а значит, им определенно есть что скрывать. Вот только сейчас, глядя на то, с каким рвением он включился в это расследование, я почему-то ловлю себя на мысли: «А не пытается ли он спутать мне карты?»
– Хорошо, когда есть знакомые в разных сферах жизни.
– Да, не жалуюсь.
Он пристально смотрит мне в глаза, точно пытается прочитать меня. Возможно, пять лет назад я бы охотно включилась в эту игру, дав ему возможность вдоволь поупражняться, но сейчас мне это уже не интересно. Он сможет разглядеть только одну из масок…
Настоящую меня не знает никто…
Группа на сцене исполняет финальный аккорд известного рок-хита, и многие посетители взрываются бурными аплодисментами, выкрикивая названия песен, которые хотели бы услышать. Гитарист медленно перебирает струны, и в зале наступает неожиданное затишье. Кристофер продолжает изучающее смотреть на меня, но, поскольку он до сих пор не решился озвучить ни одного вопроса, я беру инициативу в свои руки.
– Почему ты сменил профиль, ведь ты начинал как военный корреспондент? – спрашиваю я, стараясь звучать громко и четко, но при этом не переходить на откровенный крик.
– А почему ты возомнила себя ведьмой? – вопросом на вопрос отвечает мне Кристофер, и, воспользовавшись моим замешательством, переводит взгляд в сторону, точно увидел кого-то знакомого. На деле же он разглядывает только что вошедшую в бар компанию парней.
Я уже и забыла о том, что успела рассказать ему о своем увлечении магией. Пытаюсь напрячь память и понять, что еще могла сболтнуть, будучи пьяной, но он неожиданно решает ответить на мой вопрос:
– Отец видел меня военным, но в армии, откровенно говоря, мне бы пришлось туго. Работа военным корреспондентом стала чуть ли не единственным способом достичь нужного баланса. Но меня никогда не интересовало военное дело, поэтому теперь я пишу криминальные хроники. А ты?
Кручу в руках стакан с коктейлем.
С чего бы начать?
– Жила-была девочка, и была у нее мечта избавить этот мир от чудовищ. Девочка с детства знала, что она особенная, что обладает редким даром – у нее было врожденное чутье на чудищ. Все вокруг твердили, что она не готова к великим делам, но девочку было не остановить. Она была убеждена в том, что давно выросла из своих кружевных платьишек, что она может дать фору даже своему учителю… и тогда он кинул ее в чащу, в пучину ужаса, в самую глубокую бездну…
– Дай угадаю. Девочка растерялась, запаниковала и не смогла выплыть. И вместо того, чтобы позвать на помощь, решила, что справится сама, и чуть не утонула?
– Именно так… Одри Зейн.
– Слышал. Так это ты та сотрудница специального отдела ФБР?
Я поднимаюсь со своего стула и, поджав губы в грустной улыбке, делаю реверанс. По залу прокатывается волна аплодисментов, и я смущенно поднимаю голову, с облегчением понимая, что овации звучат музыкальной группе, только что закончившей исполнение очередной песни, а не мне.
– Из ФБР я ушла, ну а чтобы не умереть с голоду, открыла кабинет ритуальной магии.
– Неожиданный выбор, а почему ты написала мне то письмо? Только не надо снова повторять ту тошнотворную ложь, которую ты пыталась навешать мне на уши вчера вечером, – говорит Кристофер, снова устремляя взгляд на компанию, что заняла последний пустующий столик рядом с барной стойкой.
– Мне нужна помощь.
– Чушь, ты могла бы справиться и без меня. Правда за правду, или ничего не выйдет.
«Правда? Правда заключается в том, что я вообще не должна была быть здесь…» – мысленно рассуждаю я, глядя ему в глаза, но вслух говорю: