Все эти годы тишины и отчуждения папа сохранял нейтралитет, ни разу не высказавшись ни в мою защиту, ни в защиту Винсента. Были моменты, когда я всерьез думала о том, что он даже не замечает этих дурацких правил и расписаний, будто ему совершенно не важно, будем мы с Винсентом общаться или же станем навсегда чужими друг другу людьми. И только сейчас, глядя в его заметно увлажнившиеся от слез глаза, я понимаю, как ему было тяжело. Как он переживал внутренне, внешне изображая безразличие и полный покой.
– Это тебе, – обнимаю отца, протягивая ему маленькую коробочку. – Если захочешь, можем сразу опробовать.
Он смущенно принимает свой подарок и, пока пытается подцепить уголок упаковки, чтобы аккуратно ее раскрутить, я протягиваю подарок маме.
– Надеюсь, ты найдешь здесь что-то новое и вдохновляющее, – даю ей подсказку, наслаждаясь приятным шуршанием упаковочной бумаги и ласкающими слух детскими голосами, доносящимися сверху.
– Это же электронная фоторамка с фотографиями со дня рождения мальчиков, – радостно говорит Лия. – Джени, это так мило. Большое спасибо.
– В нее встроена камера, так что сможете настроить режим радионяни, когда снова понадобится, – отвечаю я, умиляясь тому, что мне удалось их удивить и порадовать.
– А у меня новая кулинарная книга с праздничными блюдами итальянцев! – торжественно сообщает мама, показывая всем толстую книгу с красиво накрытым столом на обложке. – Следующий праздник будет с итальянской кухней!
– Шахматные фигуры, – рассеяно бормочет отец, последним распаковав свой подарок. Он аккуратно берет в руки резные фигурки, внимательно разглядывая, точно у него в руках какая-то реликвия. – Это настоящее произведение искусства. Ну, мы теперь обязаны сыграть!
– В следующий раз мы завалим тебя подарками, сестренка! – говорит Винсент, за шею притягивает к себе и стягивает с меня рождественскую шапку.
Счастливо заглядываю ему в лицо, и он нежно целует меня в макушку. После чего отпускает, надевая колпак себе на голову.
– Эстафету принял!
Мы с отцом сидим в библиотеке, напряженно склонившись над шахматной доской. Сейчас, когда в доме снова стало спокойно, никто из нас уже не сможет оправдать свой необдуманный ход детским криком или попыткой поддержать разговор с кем-то третьим, будь то мамой, Винсентом или Лией. Нет, сейчас в комнате настолько тихо, что я снова начинаю слышать гул своих мыслей. С самого моего возвращения из Нового Орлеана я никак не могу подавить противостояние чувства долга и внутренних убеждений с одной стороны и страхов и тревог – с другой.
– Какие планы на вечер? Пойдете с Джесс куда-то?
– Нет, честно говоря, настроение у меня не особо праздничное.
– Да? А что случилось? Тебе была к лицу роль помощника Санты, – папа с улыбкой смотрит на меня, отвлекаясь от напряженного изучения шахматной доски.
– Думаю, это мой максимум, – натягивая улыбку, отвечаю я.
– У тебя все хорошо? В детстве за советом ты всегда шла к маме, но годы идут, мы меняемся, может, и я на что-то сгожусь. Тем более теперь, когда у нас появилась тайная переписка.
– Ты пытаешься меня заговорить, чтобы я потеряла бдительность, и ты снова поставил мне шах и мат?
– Все зависит от тебя. Я могу только подтолкнуть тебя, но решение ты принимаешь сама, – подмигнув мне, говорит папа, проталкивая фигуру ферзя с Е2 на Е8, срубив при этом мою ладью. – Шах.
– Это твоя попытка дать мне совет? – подыгрывая ему, ворчу я, склоняясь над шахматной доской. Это необдуманная атака, потому что я перемещаю свою вторую ладью с А8 на Е8, срубив его ферзя.
– Мне понравился твой друг-полицейский. Видно, что он хороший и серьезный молодой человек.
Стараюсь никак не выдать своего удивления. За время взросления у меня дома побывало большое количество и друзей, и приятелей, я убеждена в том, что папа никогда не пытался давать кому-то из них оценку или высказывать какое-то мнение. Это мама могла позволить себе тихонько намекнуть мне, что вот этот мальчик нехороший, а вот эта девочка мне подругой никогда не станет. Не могу сказать, что после этого я на следующий же день разрывала с ними отношения, но со временем, почти всегда, понимала, что мама не ошибалась.
Похоже, раньше ее чутье работало в разы лучше, иначе она бы уже давно смирилась с тем, что с Ником я не сойдусь, а Кевин может быть мне только другом.
– Что мама тебе сказала о нем?
– Ничего особенно, только то, что он твой друг, которого ты консультируешь, – отвечает отец, не отрывая взгляда от шахматной доски. – Я думал, ты больше не работаешь с полицией.
– Правда? – спрашиваю я, чувствуя горечь в горле. Невольно вспоминаю день рождения племянников, когда папа так гордо заявил всем, что его дочь – крутой профайлер, без которого полиция ни за что не справится. Мне было неловко слышать это тогда, но сейчас, будто заново проживая ту сцену, я испытываю только сожаление. – Мне показалось, что тебе хотелось бы видеть меня профайлером.
– С чего бы это? – спрашивает отец, после того как ходит своим конем с G4 на F6.
– На дне рождения мальчиков ты всем сказал, что я профайлер, хоть это и неправда.
– Разве? А кто ты тогда?
– Если бы я знала. Иногда мне кажется, что все, что я делаю – это играю на чувствах других людей. На их горе.
– И все? – Он откидывается на спинку своего кресла и внимательно смотрит на меня.
В его взгляде столько теплоты и нежности, что мне становится не по себе. В детстве, когда меня кто-то обижал, я часто бегала за защитой к отцу. Утирая рукавом свои слезы, я хотела, чтобы он пошел и устроил обидчику взбучку, но вместо этого он просто прижимал меня к себе и начинал разговаривать, выяснять, что произошло и кто в действительности был неправ. Этот метод решения споров мне совсем не нравился, а потому я быстро нашла ему замену – моим безотказным оружием возмездия стал Винсент. Но сейчас я снова чувствую себя маленькой обиженной девочкой, и в этот раз мне хочется просто поговорить.
– Я не умею говорить так красиво и умно, как это делаете вы с мамой. Я простой человек, но мне уже столько лет, что можно рискнуть сморозить глупость. Как думаешь, простишь мне это?
Улыбаюсь, молча кивая.
– Ну вот и хорошо. Я ведь переживаю за тебя. И не только последние пять лет, это было всегда. Ведь ты мой Светлячок. И я хочу, чтобы ты горела, а не тлела, как сейчас. Знаешь, когда я потерял работу, мне было страшно. Можно было, конечно, отправить свое резюме на другие предприятия и фабрики и ждать, когда кто-то откликнется. Но на это могло уйти много месяцев, а у меня была семья, ипотека. И я пошел работать на стройку, но мне было стыдно об этом кому-то рассказать, поэтому просто сказал, что все уладил.
Тот период отпечатался у меня в памяти как время, когда мама начала задерживаться на работе, и мы с Винсентом могли допоздна играть в телевизионную приставку и есть по две порции сладкого попкорна.
– Мне было стыдно, что я всех подвел, а прежде всего не оправдал своих собственных ожиданий. Но знаешь, это все полная чушь. Потому что ничего в нашей жизни не происходит случайно. Да, я злился, когда меня уволили, было обидно, но сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что все было не зря, понимаешь?
Он говорит о себе, но в каждом его слове я слышу свои страхи, тревоги и обиды. У меня в горле ком, я не могу ему ответить, а потому только молча киваю, больно кусая губу.
– Не нужно пытаться быть тем, кем ты не хочешь быть. Ты не обязана оправдывать чьи-то ожидания. В моем случае эти перемены были во благо, но мне не кажется, что решение, принятое тобой пять лет назад, сделало тебя счастливой, – говорит отец и, снова склоняясь над шахматной доской, добавляет: – Твой ход, Светлячок, но кажется, я снова победил.
Все-таки ему удалось в очередной раз усыпить мою бдительность, и теперь сразу три мои фигуры находятся на линии огня. Спасая своего короля, я автоматически жертвую либо ферзем, либо ладьей.
Заметив мою растерянность перед нелегким решением, папа лукаво улыбается, качая головой. Внимательно вглядываюсь в расположение фигур в поисках правильного выбора.
Он хочет видеть меня одинокой и раздавленной… но папа прав, он может меня только подтолкнуть, но решение я принимаю сама. И только сама.
– Кажется, я нашла то, что ты проглядел, – хитро улыбаясь, отвечаю я, спасая своего короля с клетки G8 на H8, а не на F8, как того ожидал мой прозорливый противник.
– Умно, – тянет папа.
Он не оставляет своему королю форточки и, будучи уверенным в моей недальновидности, завершает атаку, передвигая своего коня на клетку D7, срубив моего ферзя.
Это был тот самый выбор, на который я и рассчитывала. Самодовольно улыбнувшись, я передвигаю свою ладью с клетки E8 на Е1, напав на его короля, зажатого в углу.
– Шах и мат!
Глава 26
Я позвонила Кевину сразу после того, как вышла от родителей и села в такси, и главная причина такой спешки заключалась прежде всего в том, что где-то внутри меня все еще зудело сомнение – «правильный ли выбор я сделала?»
Однако сейчас, тщательно раскладывая на столе в гостиной распечатки научных статей, публикации в СМИ и прочую доказательную базу, которую мне удалось по крупицам собрать благодаря наводке Бастина, я испытываю новый приступ беспокойства. На глаза попадаются яркие маркерные полосы, это я выделяла в каждой статье важную информацию или же просто мысль.
Свой первый эксперимент о внутриутробном влиянии тестостерона на будущую сексуальность плода Роберт Гой провел в 1950-х годах в Висконсине[10]. Изначально его подопытными были морские свинки, но, столкнувшись с волной критики, он решил повторить свое исследование на обезьянах.
– В результате рождались самки, которые, играя чаще, колотили друг друга и были агрессивнее, выказывая типичное поведение самцов – залезали на самок, издавали «самцовые» крики, – пробегаю глазами по одному из выделенных мной фрагментов.