И хотя мне нравится эта версия и она отлично вписывается в нужный мне портрет, объясняя и такой длинный период охлаждения, и оскопление как попытку очистить тела от гормонального отравления – я не нашла ни одного документа, подтверждающего тот факт, что Уинтер Дэвис, который действительно считался сторонником этой теории, все же отважился на проведение этого исследования на людях. И что делал он это именно в Новом Орлеане.
В комнате раздается ритмичный стук в дверь и, хотя я жду прихода Кевина, все равно вздрагиваю, бросая тревожный взгляд на внутренний засов. Для большей надежности смотрю в глазок и только после этого встречаю своего гостя. С его приходом в воздухе чувствуется такая странная неловкость, а еще уличная прохлада и какой-то странный сладковатый запах.
Я прохожу в комнату, ожидая, что Кевин последует за мной, но он продолжает стоять под дверью, спрятав руки в карманы своей кожаной куртки.
– Что-то случилось? – неожиданно резко и сухо спрашивает он. – С чего это вдруг ты про меня вспомнила?
– Я про тебя и не забывала. Просто нам обоим нужно было время, чтобы успокоиться.
– Ну тогда ты поторопилась. Я все еще зол.
– И тем не менее ты приехал.
– Что ты хотела?
– Я думала, что мы можем спокойно обо всем поговорить. Я правда не хотела, чтобы так все вышло.
– Снова вранье. Ты сама себя слышишь? А если бы он не позвонил в тот момент, ты бы мне рассказала? Ты собиралась мне рассказать о том, что поделилась своими бредовыми идеями с прессой?
Он снова пытается задеть меня. До этого мои идеи были идиотскими, теперь и вовсе бредовые. А между тем они стали причиной того, что расследованием этих убийств занялось ФБР, а его отстранили от дела.
Тяжело вздыхаю, собираясь выплюнуть ему в лицо все, что кипит у меня внутри, но в дверь снова стучат.
– Ты ждешь кого-то еще? Может быть, своего нового друга? – спрашивает Кевин и, не дожидаясь моего ответа, резко дергает за ручку, распахивая дверь.
На пороге стоит коренастый мужчина с седой бородой и маленькими пронзительными глазами. Кевин выше него на две головы, но это не мешает старику, в котором я только что признала своего нового соседа Томаса, спокойно разглядывать его, точно только для этого он и постучал в мою дверь.
– Простите, я хотел спросить, может быть, у вас найдется немного соли? – наконец спрашивает он, нарушая напряженное молчание. После чего поясняет Кевину, показывая на дверь за спиной: – Я ваш новый сосед, Томас.
– Ясно, – сухо отвечает Кевин, отступая.
– Добрый вечер, Томас. Конечно, сейчас, – говорю я, направляясь на кухню. И, насыпав немного соли в пластиковый стакан, подхожу к двери, наблюдая за тем, как Кевин наконец снимает свою куртку и садится на диван. Листы, что я так тщательно раскладывала на столе, слетают на пол, но он этого будто не замечает. – Вот, пожалуйста.
– Спасибо, милая. Ты меня выручила. Прости, если я вам помешал. Парень у тебя такой суровый.
– Все отлично. Вы нам не помешали, и он мне не парень, просто друг, – натянуто улыбаясь, говорю я, после чего закрываю дверь.
Откуда-то сверху доносится противный крик и визжание ребенка, а следом жалобный детский плач. Хочется закрыть уши руками и притвориться, что я не слышу ничего этого, но главное – сделать вид, будто я не слышала всего того, что мне уже успел наговорить Кевин.
В квартире становится неожиданно неуютно, напряженно и очень душно.
Я делаю шаг в сторону, упираясь спиной в барную стойку, отделяющую кухню от крошечной зоны прихожей. Смотрю в пол, потому что не знаю, что сказать. Злость, которая еще несколько минут назад пульсировала у меня в горле, провалилась куда-то вниз, оставив после себя только противное послевкусие.
– Давай попробуем снова, – неожиданно предлагает Кевин, и в этот раз голос его звучит мягче и приятнее. – Ты можешь честно мне обо всем рассказать.
– Да особо и рассказывать-то нечего, – спокойно отвечаю я, разглядывая свои новые вязаные сапоги с рождественским рисунком. – Хотела понять, почему он дал убийце такое прозвище. Мы с ним поговорили немного, и я сама не заметила, как поделилась своими соображениями. Он, как и ты, посчитал их вздором, поэтому я и подумать не могла, что он решит заниматься своим расследованием.
– Почему он тогда тебе звонил? За новой порцией свежих идей?
– Не знаю. Перезванивать ему я не стала. Если не веришь, можешь проверить, ты же мастер слежки и шпионажа.
Кевин встает с дивана и делает шаг в мою сторону. Не знаю, чего именно он хотел этим добиться, но мне становится не по себе. И без того крошечное пространство точно начинает сжиматься. Мне не хватает воздуха. Я смотрю на него исподлобья, пытаясь посчитать шаги, разделяющие нас. Не больше двух.
– Мы договорились с тобой, что ты не будешь действовать у меня за спиной, – говорит он, сокращая расстояние настолько, что я слышу его мятное дыхание и приятный запах мандаринов. Он стоит настолько близко, что я упираюсь взглядом в маленькое, почти незаметное пятно на плече его черной водолазки.
– И я не нарушала этого обещания, – натянуто улыбаясь, отвечаю я и, ловко увернувшись, ускользаю от него к дивану. Моя квартира – не то место, где я смогу держать с ним нужную дистанцию, и все же немного личного пространства точно не повредит.
Кевин провожает меня тоскливым взглядом, и я продолжаю:
– Как продвигается расследование? У Блэкмана есть какие-то подвижки в деле?
– Ну, во-первых, ты сказала, что больше не интересуешься расследованием, а во-вторых, ты же знаешь, я не имею права разглашать материалы следствия третьим лицам, – чеканя каждое слово, говорит Кевин, облокачиваясь спиной на барную стойку. После чего он окидывает комнату оценивающим взглядом, останавливая свой взгляд на телевизоре. – Так что, коль уж ты заставила меня ехать к тебе через Гудзон в сочельник, мы обязаны посмотреть «Холодное сердце»!
– Только после того, как ты меня выслушаешь, – говорю я, даже толком не обдумав свое предложение. – Кажется, мне удалось найти то общее, что объединяет всех его жертв.
Я только что закончила рассказывать Кевину о своих находках, постаравшись представить эту историю так, словно доктор Дэвис действительно воплотил свою идею в жизнь в 1984 году в Новом Орлеане и все убитые женщины принимали участие в его исследовании.
– Хорошо, допустим, но зачем им это было нужно? Разве они не понимали, что это может навредить их ребенку? – неожиданно спрашивает Кевин, читая одну из статей.
– Не знаю, может быть, они не понимали этого… тогда не было так много информации в открытом доступе, потом, кто знает, может быть, они делали это на платной основе…
– Тогда должен быть денежный след.
– Да, ты же сможешь его вычислить, – с энтузиазмом подхватываю я.
– Почему он назвал его «Нью-Йоркским скопцом»? – спрашивает Кевин, неожиданно поворачиваясь ко мне. – Что он получил от тебя, я уже понял из статьи, а что получила ты?
Я думала, мы уже закрыли тему «Кристофер Сайрус» и успели зарыть топор войны, но, похоже, ошиблась.
– Сказал, что любит творчество Достоевского, который в своих романах много писал о скопцах, – честно отвечаю я, потому что больше не хочу городить ложь.
– И ты поверила?
– Не знаю. Он странный…
– То есть ты не допускаешь мысль, что он может быть тем самым «Нью-йоркским скопцом», о котором и пишет?
– Если это так, то я не могу найти мотива. Должно быть что-то, что соединило бы его с жертвами, или же в его биографии должно быть что-то, что объяснило бы такую модель поведения. Тот факт, что он читал о скопцах в книгах, не делает его серийным убийцей.
– Я не хочу, чтобы ты с ним общалась. Он может быть опасен.
Я и сама не собиралась продолжать общение с Кристофером, но меня раздражает и злит тот факт, что Кевин не просит, а чуть ли не требует этого от меня.
Плотно сцепив зубы, чтобы не наброситься на него с новыми претензиями, я натягиваю на лицо улыбку и, коротко кивнув в знак согласия, тычу пальцем в распечатку.
– Ты сможешь найти адрес этого доктора Дэвиса?
– Да, но я не вижу ни одного подтверждения тому, что он работал в Новом Орлеане, – тянет Кевин, разминая затекшую от неудобного положения шею. – С чего ты взяла, что он решил проводить этот эксперимент на людях, и откуда такая уверенность, что жертвы принимали в нем участие?.. Стоп…
Он снова смотрит мне в лицо, а я вижу только его глаза: большие черные блюдца, в центре которых разгорается яркое яростное пламя. Он в бешенстве.
– Решила отдохнуть, значит, так? Мерида, ты совсем ополоумела? – ревет Кевин, вскакивая с дивана. – Какого черта? Ты о чем вообще думала?
– Я предпочитаю совмещать полезное с приятным, – парирую я. – Я не лезла никуда, а просто сходила в больницу…
– Что? Ты сама себя вообще слышишь? Ты выключила телефон! Твою ж мать!
– Давай не будем начинать все сначала. Я большая девочка и, как видишь, совсем не дура и не идиотка, и идеи у меня не такие уж и бредовые, раз за дело взялось ФБР.
Кевин только молча пучит на меня глаза, всем своим видом давая понять, что он настолько взбешен, что сейчас нам обоим лучше просто помолчать. Мы словно бойцы на ринге, каждый отошел в свой угол, чтобы перевести дух, промочить горло, собраться с мыслями… и наконец дождаться звонка и снова схлестнуться в бою.
– О том, что Дэвис проводил эксперимент, ты узнала в Новом Орлеане? – спрашивает Кевин.
– Да. Честно говоря, изначально у меня была другая версия, но, когда я назвала фамилии жертв, одна старушка, которая все эти годы работает там в лаборатории, вспомнила их и рассказала об этой необычной гормональной терапии.
– И ты думаешь, эти убийства совершает этот доктор Уинтер Дэвис? Если так, то ему сейчас шестьдесят три года, а ты говорила, что убийца не старше тридцати пяти лет, разве нет?
– Да, все так, но изначально я думала о нем как о серийном убийце, воплощающем в жизнь свою личную травму, пытающемуся победить в конфликте с матерь