Это простое обещание «следующий раз», которое Винсент небрежно бросил, сбегая вниз по лестнице, заставило меня задержать дыхание. И сейчас, стоя в гостиной с бокалом вина, слушая мамину, уже ставшую привычной, трескотню о беременности, я незаметно щиплю себя.
Я не сплю.
– … Ты обратила внимание на круги под ее глазами, на отечность лодыжек, – настойчиво пытается вовлечь меня в беседу мама, наклоняясь ближе к моему уху. – … Возможно, я преувеличиваю, но я бы повременила с путешествиями… и то, что у Идана недавно диагностировали Альцгеймер; сложно переоценить риски…
Если бы мама не рассказала мне о том, что три месяца назад мистеру Дюфо поставили такой страшный диагноз, я бы и не догадалась. Да, он выглядит чуточку потерянным и порой дольше обычного думает над ответом, но сейчас он вместе с папой сидит в гостиной, активно обсуждая новостную повестку: судя по кадрам, мелькающим на телеэкране, речь идет о публичных слушаниях в рамках расследования о возможном импичменте президента Дональда Трампа.
– Мам, зачем ты себя накручиваешь? Все у них хорошо. И с малышом, я уверена, тоже все отлично.
– Дай бог, но нужно всегда быть начеку. Перл всю жизнь работала в торговле, Лия витает в облаках, так что, считай, выбора у меня нет.
– Тот факт, что ты несколько месяцев работала медсестрой в больнице, не делает тебя врачом, – говорю я и тут же осекаюсь, понимая, что мои слова прозвучали неожиданно резко и грубо, я пытаюсь тут же принести свои извинения, но со второго этажа в столовую спускается миссис Дюфо или, как она представилась, когда нас знакомили – просто Перл, и мой голос тонет в детском смехе. Она заметно старше моей мамы, но при этом с внуками управляется так легко и ловко, как будто совершенно не устает ни от их нескончаемых криков и драк, ни от постоянного потока вопросов и неиссякаемых желаний. Близнецы карабкаются по ее ногам, в то время как она уверенно прокладывает путь на кухню.
– Прости, я не хотела тебя обижать, – запоздало приношу извинения маме, после чего наклоняюсь и подхватываю на руки одного из племянников.
Мне пока с трудом удается их различать, а потому сегодня мальчиков специально нарядили в разные футболки: Дэни – в зеленой с динозавром на груди, а Лео – в желтой с экскаватором. Он радостно пищит, когда я целую его в щечки, при этом продолжая вертеться из стороны в сторону, точно всерьез пытается освободиться.
– А ты уже был в Музее естествознания?
– Его бы воля, он бы там жил, да, Дэни? – вклинивается в нашу беседу Винсент, ероша волосы сына. – Расскажи тете, какой твой любимый динозавр.
– Ну конечно, тираннозавр Рекс, я права? – нарочно даю неверный ответ я, широко улыбаясь.
– Нееее, – верещит Дэни. – Он плохой. Он ест животных. Самый лучший – это дилодок! Он высокий и красивый!
– Диплодок, – поясняет Винсент, когда я бросаю на него вопросительный взгляд.
После этого малыш наконец вырывается и, едва оказавшись на полу, тут же мчится на кухню, где пару минут назад скрылся Лео. Мы с Винсентом обмениваемся улыбающимися взглядами, он нежно пожимает меня за плечо и прежде, чем тоже скрыться на кухне, шепчет мне в ухо:
– Я рад, что сегодня ты с нами.
Уже второй раз за день его простые слова заставляют мое сердце щемить в груди.
Я не хочу снова жить в изгнании, я не могу вновь всех подвести.
– В отличие от тебя, Лия ко мне прислушивается, – с горечью в голосе сообщает мне мама, когда мы вновь остаемся наедине. – Да, она молодая женщина, но сорок пять – это не двадцать и даже не тридцать. Я же вижу, что она тяжелее переносит эту беременность. И если я могу что-то дополнительно узнать, будь то из книги или телепередачи, я это сделаю. Вы мои дети, и нравится тебе это или нет, но так будет всегда, пока я жива.
– Мам, прости, я не хотела тебя обидеть. Просто иногда мне кажется, что ты дуешь на воду. К тому же Альцгеймер, насколько я помню, редко передается по наследству.
– А кто говорит про наследственность? Ты меня даже не слушаешь, я говорю, что эта новость стала для нее дополнительным стрессом, а впереди еще этот чертов круиз по Карибским островам.
– Значит, я тебя неправильно поняла, прости и за это, – говорю я, обнимая маму за плечи, утыкаясь носом в ее волосы. – Я так долго мечтала побывать в этом доме, что, наверное, до сих пор до конца не верю в то, что это все-таки случилось.
– А ведь еще пару недель назад так возмущалась. Тебе нужно чаще меня слушать, я ведь не враг тебе.
– Знаю.
– Ну раз ты это признаешь, может быть, все-таки позвонишь Нику?
И как я могла быть такой наивной? Примирив меня с братом после почти пяти лет дистанции, она в полную меру ощутила свою власть и вседозволенность. Получилось один раз, получится и второй.
– Мам, давай не будем об этом, хорошо? Я уже не знаю, что еще тебе сказать, чтобы ты наконец поняла: меня это не интересует. Я не хочу больше говорить про Ника, пожалуйста, услышь меня!
– Джени, а ты видела последние новости? – слышу я голос отца.
Вероятно, я снова не сдержала эмоций и звучала гораздо громче и жестче, чем следовало.
Мама смотрит на меня во все глаза, поджав губы. Парадокс, я научилась безошибочно читать эмоции и чувства по мимике, но вот мама для меня до сих пор остается загадкой.
Она сейчас обижена? Удивлена? А может быть, она разочарована?
– Джен, эту женщину нашли в мусорном баке, неужели полиция не привлечет тебя для расследования? – продолжает упорствовать отец, появляясь в дверях столовой.
– Кого нашли в мусорном баке? – ахает Перл, выскакивая из кухни.
Началось.
Я тяжело вздыхаю, прекрасно понимая, что ситуацию уже никак не спасти.
– Кажется, она была художницей. Сейчас в новостях показали, – охотно продолжает развивать тему отец.
– Вы были знакомы? Какой ужас!
– Нет, я просто думаю, что Джени обязательно привлекут к расследованию. Она же у нас крутой профайлер. Она не любит, когда мы об этом говорим, ну а как иначе? Помните, летом, громкое дело о пианисте, которого на глазах у сотни гостей загрызла собака?
– Папа, не надо, – мучительным шепотом прошу я, мечтая провалиться сквозь землю, но он пришел спасать меня и ни за что на свете не остановится на полпути.
Удивительно, они такие разные: мама – упрямая бунтарка, а папа – жесткий дипломат, но когда дело касается семьи, они сделают все возможное и невозможное, чтобы сгладить все углы и вернуть мир и покой в наши сердца.
– Профайлер – это как в кино? Лия говорила, что ты психолог…
– Так и есть, я просто…
Просторная столовая, еще минуту назад казавшаяся мне такой уютной и теплой, внезапно стала похожей на арену для кровавых боев. Теперь мне кажется, что стена за спиной холодна, как бетонное перекрытие, и от него веет сыростью.
Я обезоружена. Меня окружают со всех сторон, точно берут в плотное кольцо, готовясь к решающему удару.
Кто это будет? Кто вонзит в меня свой чертов меч? Мама – со своим неконтролируемым желанием возродить мои отношения с Ником? Папа – и его желание похвастаться сомнительными достижениями дочери, очевидно, не оправдавшей его ожиданий? Перл – и ее живой интерес узнать больше о сестре своего зятя? Винсент…
– Так, хватит обсуждать мою сестру! Мы собрались не в ее честь. Моим мальчикам сегодня два года, и они готовы задувать свечи! – перетягивает на себя все внимание Винсент, спасая меня от неминуемой беды.
Глава 3
К концу следующей недели я уже чувствую, как закипает мой мозг, будто нейронные связи, которые когда-то сбрасывали давление, куда-то испарились. Пропал здоровый сон, исчезли мои теннисные матчи с Джесс, не помню, когда развлекалась в последний раз. Лица убийц, наркоманов, воров и прочих преступников мерещатся повсюду: на улицах города, в магазинах, в метро… отчасти именно поэтому я уже второй раз вызываю такси.
Здравый смысл подсказывает, что мне нужно отвлечься, может быть, съездить куда-то на выходные, но мой внутренний прагматик строго напоминает, что если я не возобновлю работу спиритического кабинета, мне будет нечем платить по счетам. А мое воспаленное нутро все так же неумолимо жаждет расправы.
Делаю большой глоток вина, и на языке остается противное кислое послевкусие. Морщу нос и, отставив бокал в сторону, тянусь к пульту, включая телевизор. Где-то надо мной раздается громкий вопль соседки, и я даже не пытаюсь вслушаться в ее ругань.
В этом доме никто никогда не спит и не молчит, разве, может быть, только я. Блок новостей закончился, и теперь у меня есть редкая возможность посмотреть ток-шоу Синди Вуд. Ее шоу идет каждый вечер, и я честно вношу лепту в его стабильно высокие рейтинги просмотров по стране, но при этом я крайне редко пытаюсь вникнуть в сюжет и понять тему программ. Ее шоу выполняет для меня куда более важную роль, чем просто развлечение, с его помощью я отгораживаюсь от бурной жизни моих соседей и от шума неспокойного Гарлема, но вместе с этим ее программа служит мне фоном, помогая не зацикливаться на себе и своем одиночестве.
– … Кто он – маньяк или же горем убитый брат, на которого полиция пытается повесить жестокое убийство сестры? – в своей фирменной манере задает вопрос Синди, обращаясь не только к телезрителям, но и к аудитории в зале. Я же замираю на месте, словно она спрашивает меня одну. – Мы попытаемся разобраться в этом сегодня, встречайте нашего гостя – Шелдона Саммерса.
Я наклоняюсь ближе к экрану, вглядываясь в высокого худощавого мужчину лет сорока, который только что вошел в студию под звенящую тишину трибун. Немного ссутулившись, словно он физически ощущает весь груз осуждения и отвращения, который на него внезапно свалился, он подходит к свободному креслу рядом с Синди и неуклюже садится, сразу же сложив руки в замок на груди.
– Прежде всего мне хотелось бы выразить вам мои глубочайшие соболезнования, – начинает Синди, вкладывая в свой голос все сочувствие, на которое только способна. Мужчина коротко кивает, продолжая смотреть на нее, насупив брови. – Сегодня мы попытаемся понять, что случилось, и, быть может, с помощью наших экспертов, которые скоро присоединятся к нам в студии, сможем даже разобраться, по какому сценарию будет разворачиваться расследование этого дела, и не станет ли эта трагедия еще одной страшной страницей в хрониках нашего города, историей без начала и конца. Итак, мы слушаем вас, Шелдон Саммерс. Расскажите нам свою версию событий.