– Этот старый плут до сих пор читает лекции, и теперь я его герой? – спрашивает Блэкман, позволяя себе немного расслабиться и улыбнуться.
Улыбка получается кривой и неестественной. И сейчас я понимаю, в чем главный феномен его холодного и отрешенного выражения лица. Его правая часть почти полностью парализована. Глаза, пожалуй, единственный орган, который работает синхронно и слаженно, в остальном же – полная дисгармония, которая и сводит на нет все попытки прочитать его мимику.
– Так вы, получается, ученица старика Лимермана. Он отличный профайлер, и, на мой взгляд, лучший преподаватель по теории поведенческого анализа. Не посрамите его репутацию, – говорит Блэкман и, окинув взглядом, точно только сейчас заметил мой наряд, продолжает: – Сбивать с толку собеседника – это его новая находка?
– Напротив, это желание быть честной с окружающими. Не люблю, когда возникает недопонимание. Я больше не профайлер, я больше не работаю ни с ФБР, ни с полицией. Теперь у меня свой кабинет ритуальной магии в Бруклине.
От удивления лицо Блэкмана немного вытягивается, если такое вообще возможно в его случае. Но, быстро сориентировавшись, он возвращает меня к теме нашего разговора:
– Хорошо, – нетерпеливо разводит руками Блэкман. – Вернемся к детективу Дорру и тому, что произошло вчера в доме доктора Дэвиса.
– Как вы уже знаете, я попросила Кевина сопроводить меня, он не знал, что эта поездка имеет какое-то отношение к убийствам, которые вы расследуете.
– То есть вы до этого неоднократно проявляли интерес к этому делу и даже давали ему задания, но при этом вчера он поверил вам и, ничего не подозревая, повез по указанному адресу? Вы настаиваете на этой версии?
В комнате снова становится напряженно и душно. Откидываюсь на спинку своего стула, но по-прежнему испытываю дискомфорт в спине. Удобной позы мне не найти, не в этих стенах.
Блэкман не сводит с меня глаз, фиксируя каждый жест, каждое движение моих глаз. Физигномика – тончайший инструмент профайлера. Опыта у него не занимать, Блэкман явно преуспел в этом ремесле.
– Чего вы от меня хотите? – прямо спрашиваю я, явно проигрывая эту схватку. – Хотите отстранить детектива Дорра от дела или, может быть, он вам настолько неприятен, что вы решили сразу загубить его карьеру?
– Я хочу понять, как давно вы путаетесь у меня под ногами, – с кривой натянутой улыбкой отвечает Блэкман, упираясь локтями на стол и складывая руки домиком.
– Полагаю, что давно, но я ни на что не претендую. Можете этого ублюдка считать вашей собственной победой.
– Даже так? Сколько в вас нравственного благородства! Друга своего готовы защищать ценой собственной свободы, вы же, полагаю, помните, что за преднамеренное препятствие расследованию предусмотрена статья…
– Я не препятствовала… я пыталась помочь…
– Вам хотелось так думать, но я вижу это иначе, – говорит он, предупредительно поднимая указательный палец – как молчаливое напоминание о том, кто здесь главный. – Так вот, я закончу свою мысль, не перебивайте. То, что вас не беспокоит ваша карьера, я уже понял. Но зачем вы так подставляете детектива Дорра? Что касается второго, то вину Дэвиса еще нужно доказать! И с чего вы взяли, что я нуждаюсь в ваших подачках? Считаете себя умнее меня?
– Ну, это не вы вычислили серийного убийцу, а я и детектив Дорр. Простая констатация факта.
– Отлично, я рад, что мы разобрались хотя бы с этим, – самодовольно ухмыляясь, сообщает мне Блэкман, и я осознаю свою оплошность.
– Нет. Я не то имела в виду.
– Успокойтесь. Я не идиот, за которого вы меня почему-то принимаете. Думаете, я хоть на секунду поверил в эту чушь, о том, что он не знал, куда ехал? – гремит Блэкман, ударяя кулаком об стол. – Поэтому повторяю, здесь не то место и не та компания, которая оценит ваши игры в благородство. Вы мне уже достаточно намусорили под ногами, и только рекомендации и личная просьба Лимермана удерживают меня от того, чтобы не завести на вас дело.
Смотрю на него в упор, чувствуя, как смысл его слов, точно болезненная инъекция, медленно проникает в мозг.
Он с самого начала знал, кто я, через что прошла и чем занимаюсь. Но предпочел сыграть со мной в эту дурацкую игру… Чтобы воочию показать свое превосходство? Свое мастерство? Или что-то еще? Может быть, его задело, что я оказалась быстрее и сообразительнее его?
– Давайте начнем все с начала, и на этот раз я хочу услышать правду, – слышу я приглашение к диалогу, но продолжаю ощущать на себе его тяжелый пронизывающий взгляд.
Опустив голову, кусаю губы, чувствуя себя так, будто снова прогуляла урок математики и меня вместе с родителями вызвали на беседу с директором школы. Хочется встать и просто уйти. Выбежать из этой мрачной, затхлой конуры и сделать глоток свежего воздуха, снова ощущая себя сильной и свободной. Но я все еще здесь, молча изучаю кружевной рисунок на одном из лоскутов своей пестрой юбки, точно это самое важное, что происходит со мной здесь и сейчас.
Глава 30
Вопреки моим опасениям, Блэкман, похоже, не собирался писать на Кевина рапорт и даже не думал о том, чтобы отстранить его от расследования, хотя имел на то все основания. Вместо этого он позволил ему лично допросить Уинтера Дэвиса в то время, как мы с ним встали за фальшзеркалом.
Эта идея показалась мне настолько неожиданной, что даже сейчас, снова оказавшись запертой с ним в маленьком, душном, но на этот раз более светлом пространстве, я продолжаю бросать на него недоверчивые взгляды в ожидании какого-то подвоха.
Нет никаких сомнений в том, что доктора Дэвиса уже допрашивали и, может быть, даже не один раз, и все же я вижу, как в комнату для допросов, ссутулившись и понуро опустив голову, входит высокий лысый мужчина, на фоне которого Кевин выглядит неожиданно коренастым.
Оборачиваюсь на Блэкмана, если не в поисках ответов, то хотя бы подсказок, однако он стоит с каменным лицом, сложив руки в замок на спине. Противное предчувствие закрадывается в душу, но я слышу голос друга и снова переключаю свое внимание на то, что происходит за стеклом.
– Кто изображен на этом снимке? – начинает свой допрос Кевин, выкладывая на стол фотографию.
– Моя жена – Кэтрин Дэвис и мой сын Уинтер-младший, – четким голосом отвечает доктор Дэвис.
Я хорошо запомнила тот снимок, что висел над жуткой картой и не имел никакой соединительной точки на ней. Сына в честь отца часто называют в семьях, где существует культ преемственности поколений, где есть династийность.
Думая об этом, я невольно вспоминаю о Кристофере Сайрусе и неоправданных надеждах его отца, а еще о том, что за последние сутки дважды проигнорировала его звонки.
– Она ушла от меня четырнадцать лет назад, вместе с сыном.
– Вы видитесь?
– Нет.
– Почему она ушла?
– К чему опять эти тупые вопросы? – неожиданно срывается доктор Дэвис, отодвигаясь от стола. – Я уже отвечал на них, чего вам от меня надо? Я ищу свою жену и ребенка. У меня есть на это право!
– Но разве вы не получали запрет на приближение к ним? – ровным голосом напоминает ему Кевин, выкладывая на стол какой-то лист бумаги.
– Это было четырнадцать лет назад. Я тогда был совсем другим человеком, – говорит мужчина, обхватывая голову руками. – Она все неправильно поняла… те бумаги ничего не значат… уже не значат… когда у меня родился сын, я все переосмыслил… я отказался от науки…
Я обратила внимание на его руки еще в тот день, когда он встретил нас на пороге своего жилища, и сейчас, глядя на них, я думаю только о том, как он душил своих жертв.
Пальцы сильные, но сухие и какие-то неповоротливые…
Делаю шаг вперед, не веря своим глазам. Мизинец его правой руки неестественно скрючен и почти не двигается.
Этот изъян пропечатался бы на шее каждой жертвы и стал бы чуть ли не такой же отличительной меткой убийцы, как и акт оскопления. Но об этой особенности не было указано в материалах вскрытия ни одной из женщин, фигурирующих в деле «Нью-Йоркского скопца»…
Становится не по себе. Украдкой смотрю на Блэкмана, но он словно застыл на месте: не двигается, не дышит, и, кажется, даже не моргает.
Тяжело сглатываю, снова поворачиваясь к стеклу, наблюдая, как Кевин выкладывает перед доктором Дэвисом серию фотографий.
– Кто эти женщины?
– Не знаю… какое это имеет значение? Почему вы меня о них спрашиваете?
– А как насчет этой карты? Она тоже не имеет значения? – напирает на него Кевин, выкладывая на стол еще один снимок.
– Это мое исследование… но вы все равно ничего не поймете! Я хотел изменить этот мир.
– Расскажите, я весь внимание.
– Это было давно, очень давно, я тогда был другим человеком, понимаете?.. – выдавливает доктор Дэвис с гримасой муки на лице. – Это должно было стать прорывом в медицине… понимаете, все началось ведь еще в середине прошлого столетия, но, столкнувшись с первой критикой и протестами, эти исследования пришлось закрыть… и только в 1983 году я встретил человека, который был по-настоящему заинтересован в этом прорыве… он поверил в меня и готов был меня поддержать… это был мой шанс…
– Кто финансировал этот проект? Кто в вас поверил?
– Да умер он давно, а вы все не угомонитесь, да?.. Я так и знал… Это был Стив Хендерсон.
Я словно впадаю в транс, мысленно оказываясь у почти законченной картины, в руках у меня кисть и краски, и я готова нанести на нее недостающие мазки. И как я могла забыть это имя? Бастин навал мне и его, но я сконцентрировала все свое внимание на докторе, ведь убийца действовал с хирургической точностью, ну а мистер Хендерсон вот уже три года как в могиле… и все же… Стив Хендерсон – бизнесмен, мизантроп и бывший мэр Мадисона. Но в чем именно мог заключаться его интерес?
Честолюбие? Жажда славы?
– Как ты их находил, этих женщин? – нарушает ход моих мыслей очередной вопрос Кевина.
– Я никого не искал… я не вспоминал об этом даже, пока случайно не узнал о смерти Мелиссы Фриск, потом Франчески Мессони… мне никогда не забыть эти фамилии, а когда они всплыли при похожих обстоятельствах, я запаниковал… Я начал поиски… ходил к копам, но меня не слушали… но вы должны понять, происходит что-то страшное… их нужно спасти…