Глядя в камеру, Оливия открыла рот и высунула язык. Мне сложно судить о смысловой нагрузке такого кадра, а потому я прокручиваю вниз и читаю не менее странный текст:
«Я не позволю, чтобы какая-то глупая тревожность разрушила мой прекрасный и уютный одинокий мир!» А следом хэштег #горивадусука.
Тяжело вздохнув, прокручиваю вниз, где наряду с фотографиями ее работ мелькают фрагменты личной жизни: пикник с друзьями в парке, вечеринка в ночном клубе, зарисовки из баров и ресторанов, где она позирует либо с кружкой пива в руке, либо в обнимку с какой-то высокой худощавой блондинкой.
Пролистываю до 10 ноября – день убийства Линды Саммерс, в который Оливия постила исключительно рабочие кадры.
– Что, если это она? – спрашиваю я себя, выписывая на лист с новым профилем убийцы ее имя.
Мне очень хочется натянуть на нее роль убийцы, но промах с доктором Дэвисом удерживает меня от такого поспешного решения. Я не могу снова ошибиться.
Стараясь держать в узде растущее внутри возбуждение и жадное нетерпение доказать Блэкману, что он был неправ насчет меня, я начинаю выписывать на листы имена и факты из жизни детей других жертв незаконного исследования доктора Дэвиса.
Через час напряженной работы я поднимаюсь с дивана со стопкой листов в руках, которые начинаю поочередно приклеивать к напольному зеркалу. Делаю два шага назад, бегая глазами от одного имени к другому, пытаясь разглядеть в них что-то важное, но вместо этого неожиданно вижу себя, переступающую порог этой квартиры. На губах счастливая улыбка, в руках букет лилий от Винсента, а позади темный силуэт ублюдка. Я едва успеваю его заметить, как он толкает меня вперед, захлопывая входную дверь, и тут же наваливается на меня. Кричу, сопротивляюсь, но он засовывает мне в рот кляп и… я задыхаюсь.
Вдох-выдох.
Резко оборачиваюсь назад. Входная дверь закрыта на все замки и на щеколду. Я в безопасности.
Вдох-выдох.
Когда ко мне возвращается способность спокойно дышать и твердо мыслить, я заставляю себя снова взглянуть на бумаги, которыми заклеила все зеркало. Где-то там, среди них… должна быть та, кого Кристофер Сайрус назвал «Нью-йоркским скопцом»…
Благодаря публикациям в прессе я смогла установить шесть жертв убийцы, на деле же их, как и сказал Кевин, уже девять. Недостающими именами в моей цепочке стали Джина Кокс, убитая в 2014 году, и Лорен Олдмен и Вивьен Картер, убитые в 2016.
Чтобы как-то систематизировать свои записи и мысли, я на левую сторону столбиком перевешиваю имена тех, чьи матери были найдены мертвыми, а в правый столбик вывешиваю тех, кто еще не столкнулся с такой потерей. Итого, девять имен с одной стороны и шесть с другой… мне же нужно только одно.
Кто ты?
В поисках ответа на этот вопрос я не спала всю ночь, однако утром не чувствую себя ни уставшей, ни изможденной. У меня точно открылось второе дыхание, и я едва дожидаюсь, когда на часах будет восемь, чтобы позвонить Кевину…
Глава 34
– Как и обещал, с меня круассаны, с тебя – вкусный кофе и жареные яйца, я со вчерашнего вечера ничего не ел, – ворчит Кевин, бодро переступая порог моей квартиры и наклоняясь для поцелуя.
Я вовремя успеваю увернуться, подставив ему щеку. Едва слышно хмыкнув, он протягивает мне пакет из пекарни и наконец закрывает дверь.
– Ты достал то, что я просила? – спрашиваю я, доставая из холодильника яйца.
– А разве я тебя когда-нибудь подводил? – спрашивает он, после чего достает из внутреннего кармана куртки свернутые в трубочку листы бумаги и протягивает их мне.
Сбрызгиваю нагретую сковороду маслом, вчитываясь в первый из нескольких листов, что он принес. У меня в руках биография Аманды Велтс, дочери Кэти Велтс – одной из оставшихся шести женщин, кто участвовал эксперименте Дэвиса и все еще числился в живых.
– Ты знаешь, а мне уже даже нравится рисковать карьерой, в конце концов, я готов скатиться до патрульного, если завтрак мне готовить будешь ты, – мечтательно тянет Кевин и, обернувшись, я вижу, как он снимает с себя куртку и, не вставая с барного стула, потянувшись, вешает ее на вешалку у входа.
– Не обольщайся. Как ты мне недавно сказал, в моде сейчас прагматизм: я – тебе, ты – мне. Боюсь, в должности патрульного тебе нечего будет мне предложить, – подшучиваю над ним я, отложив в сторону листы и наконец разбив на сковороду по очереди четыре яйца. – Да и стряпуха из меня так себе.
– Мерида, ты режешь меня без ножа. Кстати, хорошо, что ты напомнила, сегодня вечером мы идем с тобой в кино, а после – ужинать, – говорит Кевин и прежде, чем я успеваю возразить, он продолжает: – Отказ не принимается, ты обещала!
– Я обещала, – выдыхаю я, включая кофеварку и снова принимаясь читать биографию.
Вероятно, воспользовавшись паузой в нашем общении, Кевин решил осмотреться, и на глаза ему, разумеется, попало мое обклеенное листами зеркало. Стараясь не отвлекаться от текста, я боковым зрением наблюдаю, как он медленно поднимается со стула и, сделав два шага, оказывается у цели.
Несколько секунд он изучает мою импровизированную доску, очевидно, пытаясь понять, по какому признаку я разделила этих женщин и к каким выводам пришла.
Я не стала ничего объяснять ему по телефону, да он и не просил. Едва услышав, что его труды будут вознаграждены домашним завтраком, он был согласен на все и без лишних вопросов.
– Если я правильно понял твою теорию, то первая жертва и есть мать убийцы, так? – спрашивает Кевин, и я обреченно откладываю в сторону листы с информацией, прочитать которую мечтала всю ночь.
– Все так, – отвечаю я, выключая газ и разрезая яичницу на четыре одинаковых кусочка прямо в сковородке. – Только вот я не думаю, что Эми Милтон была первой. Полагаю, первую либо не нашли, либо убита она была другим способом, а потому в почерк убийцы не попала.
– Но Блэкман сто процентов проверит их всех, он в пятницу вечером собирал экстренную планерку, как всегда, ничего конкретного, раздал всем конверты с персональным заданием, и все.
– И что он поручил тебе?
– Изучить работы Дэвиса и собрать информацию обо всех, кто работал с ним над этим исследованием.
– Ясно, – говорю я, выкладывая на тарелки по два жареных яйца. После чего разливаю по двум кружкам свежезаваренный кофе.
– Давай я тебе помогу, – предлагает Кевин, и на кухне тут же становится невыносимо тесно.
Он подхватывает тарелки, а я – кружки с кофе. Он стоит у стены, а я на проходе, у обоих руки заняты, и я, странно извиваясь, стараюсь обойти его справа, но он, словно специально, преграждает мне путь, и мы соприкасаемся бедрами. Когда в 2014 году мы с Ником нашли эту квартиру, ее крошечный размер скорее был плюсом, нежели минусом. Недостаточное количество шкафов должно были уберечь нас от ненужных покупок и скопления хлама, а крошечная площадь не позволяла создавать дистанцию, и тогда полное отсутствие личного пространства только разжигало страсть между нами.
Сегодня же я чувствую только минусы.
– Выглядит аппетитно, – говорит Кевин, когда нам наконец удается сесть на свои места, я – на внутренней стороне барной стойки, он – на внешней.
Отпилив кусок яичницы прямо вилкой, полностью игнорируя столовый нож, он отправляет его в рот, театрально закатывая глаза.
– Божественно. Всю жизнь бы так завтракал!
Мне нечего на это ответить, поэтому я делаю еще один глоток кофе и в очередной раз принимаюсь читать биографии нужных мне девушек. Кевин дает мне не больше пяти минут, которых ему оказывается достаточно для того, чтобы самым варварским способом разделаться с яйцами, умять один круассан с шоколадной начинкой и влить в себя половину кружки кофе.
– Я так и не понял, почему ты думаешь, что Эми Милтон не была первой? – спрашивает он, когда я уже читаю биографию Карлы Райан, дочери Тины Райан – еще одной числящейся в живых участницы эксперимента.
– Потому что увечья на ее теле были сделаны так же четко и выверенно, как и у остальных жертв, но первое убийство не было спланированным. Первую жертву убили в состоянии аффекта, на пике выброса агрессии, – поясняю я, снова откладывая в сторону листы и наконец принимаясь за свой завтрак. Только, в отличие от Кевина, я пользуюсь и ножом, и вилкой.
– То есть ты думаешь, мы не досчитались одного трупа?
– Скорее всего. Поэтому полагаю, что убийцу нужно искать не среди детей известных нам жертв, а среди тех, кто участвовал в эксперименте Дэвиса и кто все еще значится живым. Вот, например, я посмотрела данные Ванессы, дочери Даниэллы Ландерс, так она про профессии хирург. А это, между прочим, закрывает сразу несколько вопросов: во-первых, она прекрасно знает анатомию, а во-вторых, хирург – пятая по популярности профессия среди известных психопатов.
– Хорошо, допустим, это она, и что ты предлагаешь?
– Нет, я не говорю, что это она. Потому что, к примеру, Аманда, дочь Кэти Велтс, работает медсестрой в доме престарелых, и это тоже подходит под профиль убийцы. А Шарлин, дочка Джози Гофман, например… – говорю я, запивая кофе последний кусочек яичницы. Промокнув губы салфеткой, беру скрученные листы и быстро нахожу нужную мне строку в биографии девушки: – Она служила в армии, а значит, тоже знает и анатомию, и обладает выдержкой.
– Ясно, трое из шести…
– Нет, ты не понял. Все шесть, в равной степени, могут быть той самой. Сейчас важно понять, где их матери. Я уверена, что одной из них нет в живых. И уже давно.
Вблизи Нью-Йорка на расстоянии в несколько сотен миль проживали сразу три женщины, оставшиеся три были зарегистрированы в западных штатах, и, предлагая Кевину снова нанести несанкционированный визит к возможным подозреваемым, я ожидала услышать категорический отказ… но он согласился.
– Но в семь часов у нас «Холодное сердце»-два и, разумеется, ужин.
Я согласилась, и знакомство с тремя женщинами из моего списка мы начали с Джози и Шарлин Гофман, потому как они единственные проживают в Гарден-Сити.