Неприятный момент и затянувшееся молчание нарушает легкая вибрация, сотрясающая стены галереи. Я помню, что виной всему близость к наземной станции метро, но все же использую этот миг, чтобы отвести взгляд и осмотреться по сторонам.
Я была уверена, что в галерее остаются еще как минимум трое гостей, но теперь с ужасом осознаю, что нас здесь двое.
Я и ОНА.
Кажется, на миг у меня останавливается сердце, и я забываю дышать. В голове крутятся разные мысли, главная тема которых – побег. Мне нужно на свежий воздух, но стоит глянуть в сторону стеклянной двери, и я вижу только черный портал, ведущий в никуда.
Мы подходим к главному массивному изваянию, которое я изначально восприняла как бесформенную кучу. Сегодня же, читая название «Причина всему», я вижу ее иначе. В ней есть и форма, и задумка, и, безусловно, скрытый смысл…
Эта глыба ее мать – Джози Гофман.
– Знаете, я еще в прошлый свой визит обратила внимание на ваше имя и фамилию… мне кажется, вы были рождены для мира искусства. Чарли Манн – очень мощное и красивое сочетание… вам действительно так повезло, или это творческий псевдоним? – спрашиваю я, желая покончить с неопределенностью.
Я чувствую на себе ее тяжелый взгляд, и рука непроизвольно тянется к часам на запястье. Уверена, что нажала на кнопку экстренного вызова не меньше пяти раз, но Кевин молчит…
– Вы меня разочаровываете, – издевательски улыбаясь, тянет она. – Я не верю в удачу, только в правильность выборов… и вот здесь ошибки мои сведены к минимуму. Все-таки военное прошлое не дает о себе забыть…
«… Она бросила карьеру, а, между прочим, служила в армии, и у нее там были большие перспективы…», – вспоминаю я слова старушки Моретт.
– Вот это поворот, – говорю я, поглядывая в сторону двери. – Я бы с удовольствием послушала вашу историю, но кажется, и так отняла у вас столько времени. Ваши гости, похоже, ушли…
Чарли Манн лениво скользит взглядом по залу, но я убеждена в том, что она и без этого прекрасно знает, что, кроме нас, здесь никого нет.
Я делаю шаг к выходу, когда она смотрит на меня сверху вниз так, что слова ее перестают звучать как просьба.
– Похоже, вы правы, но я не могу отпустить вас, – ее губы растягиваются в хищной ухмылке, от которой у меня перехватывает дыхание. – Остался всего один экспонат, вы не можете лишить меня шанса узнать ваше видение относительно этой работы…
«Я могу уйти. Я могу уйти», – стучит в мыслях, рука снова нажимает кнопку экстренного вызова.
– Полагаю, эту работу вы посвятили своей матери, – начинаю я. – Эта скульптура особенная для вас по ряду причин… прежде всего об этом говорит ее объем, она значительно превосходит всех в размере, как и роль, которую мать играет в жизни своего ребенка…
Я делаю шаг в сторону, будто все еще разглядываю изваяние, хотя еще несколько минут назад отчетливо поняла, что передо мной отнюдь не бесформенная глыба, а силуэт женщины, сгорбленной под тяжестью камня, но при этом прочно стоящей на маленьких лепестках-крыльях. Причем на лице женщины – такой неподдельный ужас и боль, что мне даже кажется странным, как я не могла не замечать этого раньше.
– Особенная она еще и потому, что, вероятно, стала первой вашей работой на пути к истинному призванию… Вы назвали ее «Причиной всему», вероятно, вы не одобряли выборы матери… Дети часто бунтуют против воли родителей…
– … Мать всегда подавляла мои творческие порывы… Думаю, только с ее кончиной я как следует смогла расправить крылья… – слышу ровный голос Чарли. – Надеюсь, что еще не поздно заявить миру о себе…
– Почему скульптура, а не живопись?
– Мне нравится воздействовать на предметы руками. Как думаете, у меня получится заявить о себе на весь мир?
– Никогда не поздно начать следовать за тем, что действительно важно, – задумчиво тяну я. – Главное, чтобы цель эта была благой и осознанной…
Она самодовольно улыбается и салютирует мне пустым бокалом. Но, вероятно, заметив эту оплошность, делает шаг назад, продолжая удерживать зрительный контакт.
– За это нужно выпить!
Я наблюдаю, как она подходит к маленькому столику с бокалами шампанского. Она находится всего в нескольких шагах от меня, но, несмотря на это, я не могу перестать вести мысленный расчет: хватит ли мне этого времени для того, чтобы выбежать на улицу? Но каким бы ни был ответ, я продолжаю стоять на месте, словно вросла в пол.
Чарли возвращается ко мне с бокалом шампанского в руках и самодовольной улыбкой на лице. Она рассчитывает вынудить меня сделать глоток из моего бокала, который я все это время бессмысленно держу в руках, но я ее опережаю:
– Чего вы ищете: славы или признания?
– Признания, – не задумываясь, отвечает она. – Для любого творца важно, чтобы его вклад был по достоинству оценен, понят и признан…
Оборачиваюсь на жуткие фигуры, что стоят теперь у меня за спиной, хотя и без этого напоминания я знаю, как выглядит каждая из них.
– Я где-то читала, что по объему одна коллекция скульптур должна насчитывать не меньше пятнадцати работ… – говорю я, делая шаг в сторону выхода. – «Потерянные души» полностью укомплектована, или же вы планируете ее дополнить?
– Творить не так просто, как кажется. Вдохновение – странная штука… это как выслеживать врага в окопе… день, два, три… кажется, уже ничего не выйдет, ты не сможешь реализовать задуманное… но потом происходит чудо… и твои руки перестают трястись… пальцы обретают силу и мощь…
Ее слова стучат у меня в ушах. Я не успеваю среагировать. Все происходит очень быстро. Чарли Манн забирает у меня из рук бокал и вместе со своим ставит на постамент, после чего делает два шага вперед, полностью уничтожая дистанцию между нами.
– Похоже, вы правы, времени почти не осталось, – говорит она, понизив голос до жуткого шепота. – Прости, но я не могу позволить тебе встать у меня на пути. Я должна закончить начатое.
В оцепенении смотрю ей в лицо, не в силах скрыть ужаса. Меня пробирает мороз. Сердце пропускает ход, камнем падая куда-то вниз. Я забываю дышать, моргать, думать. Тело парализовано, и только непослушные пальцы неистово теребят часы в отчаянной попытке позвать на помощь.
Говорят, в минуты смертельной опасности перед глазами проносится вся жизнь, но я ничего не вижу. Только ее зеленые глаза, которые, расплываясь, превращаются в большие черные блюдца…
Неизвестность длится не больше пары секунд, и вот с губ моих срывается вопль. Дикая обжигающая боль пронизывает тело, собираясь в огненный комок где-то внизу живота.
Я ору, пытаясь вырваться, но Чарли Манн силой удерживает меня на ногах, пристально глядя в глаза. Блаженная улыбка на ее губах – это все, что я вижу, когда она делает еще один резкий выпад рукой, и мое воспаленное от ужаса и страха воображение рисует картину кишок, намотанных на кулак.
– Очень жаль, но моя коллекция действительно нуждается в дополнении… Ты об этом уже не узнаешь, но, как только их будет пятнадцать, я остановлюсь… Я начну все сначала…
Продолжаю кричать, обеими руками хватаясь за живот, чувствуя, как пульсирует под ладонями теплая алая кровь.
Моя кровь.
Ноги подкашиваются, перед глазами все плывет и размывается… Еще чуть-чуть, и я упаду.
– Прости, но не могу остаться тут с тобой… – слышу я хриплый шепот, прежде чем провалиться во тьму…
Глава 39
Меня трясет. Волна странной вибрации проходит через все тело, оставляя после себя дикую нестерпимую боль. Болит везде: голова, шея, грудь, живот… С губ срывается странный, ни на что не похожий звук, когда я резко разлепляю тяжелые веки.
Воспоминания обрушиваются на меня как снежная лавина. Становится зябко и тревожно, по коже бежит мороз, словно меня голую выбросили где-то на склонах Маунтин Крик.
Делаю еще одну попытку пошевелиться, но ничего не выходит.
– По-мо-ги-те, – напрягаюсь так, будто стою на вершине склона и пытаюсь перекричать ветер, но слышу только сиплый шепот, точно кто-то невидимой рукой сжимает мне горло.
Шире открываю глаза, пытаясь различить в непроглядной темноте хоть что-то. Здесь кто-то есть. Я слышу какую-то возню, и откуда-то издалека доносятся какие-то голоса… слов не разобрать, скорее, какие-то странные звуки. Во рту ощущается противный металлический привкус крови…
Тяжело сглатываю, стараясь сохранять остатки спокойствия, но частый тревожный стук сердца сводит с ума. Он такой громкий и неистовый, что кажется, будто оно бьется не в груди, а по всему телу: в горле, в животе и даже в ногах. А в голове стучит только одно.
Кевин меня спасет… спасет…
Тянусь рукой к запястью и тут же нажимаю на кнопку. На маленьком экране часов вспыхивает заставка. В кромешной темноте она светит так ярко, что режет глаза. С губ срывается стон.
– Держись! – слышу я чей-то голос, но по-прежнему никого не вижу.
– Помогите! Помогите! У нее нож! Она опасна! – неистово ору я, чувствуя дикую боль внутри.
Замолкаю в надежде услышать ответ. В надежде почувствовать помощь. Но ничего не происходит. Гнетущая тишина словно бетонная плита давит на меня со всех сторон. Снова вижу перед собой главную скульптуру этой выставки. Я ощущала себя важной глыбой, способной в одиночку все преодолеть, но я сделала неверный выбор…
Кевин спасет. Он меня найдет.
Тянусь к часам и снова нажимаю на кнопку. Яркая картинка ослепляет глаза. Я силюсь, сопротивляясь обступающей меня черноте. Я вижу, как на экране появляется имя «Кевин», но не успеваю почувствовать облегчение.
Звонок прерывается. Я вне зоны доступа сети.
В памяти вспыхивает мой первый визит сюда, а точнее, мое удивление, когда несколькими минутами позже я обнаружила на своем телефоне несколько пропущенных звонков от Винсента.
Звонков, которых я никогда не слышала, потому что была в галерее. Была вне зоны действия сети…
Кевин меня не услышит…
– Помогите, – выдыхаю, чувствуя, как тьма снова засасывает меня в свою бездну. – По-мо-ги-те.