Едкий запах крови – первое, что я чувствую, когда снова могу пошевелить языком. Шершавый и совершенно сухой, он тяжело прокатывается по губе, словно наждак по оголенным нервным окончаниям. Каждая клетка моего тела содрогается от этого противного ощущения, и наступает боль. Сложно сказать, как долго я была без сознания, как и сложно понять, что именно вывело меня из небытия: вибрация, которую я вновь ощущаю всем телом, или же грохот падающего предмета.
– Помогите, – ору я, не узнавая своего голоса.
Тишина. Страх парализовал мое тело. Я уже даже не чувствую холода. Скорее, жар. Пожар, от которого плавится мой мозг, все еще пытающийся найти спасение… отрываю ладонь от живота и липкими пальцами начинаю цепляться за гладкий пол.
Первый рывок дается мне с непереносимой болью, от неистового крика у меня звенит в ушах.
Вдох-выдох. И еще одна попытка. Я ползу к выходу, но в эту самую минуту думаю не о спасении, а о своей смерти.
Мама… боже, как она будет с этим жить?.. Родители не должны хоронить своих детей, сказала она, когда у ее бывшей коллеги от тяжелой и продолжительной болезни умерла дочь… Но что она скажет про меня? Про ее единственную дочь, которую она так и не смогла выдать замуж… которая не успела ничего… Я только пару месяцев назад вновь обрела свою семью… обняла племянников… когда я впервые держала в руках Лео, он был уверен, что меня принесло ветром, а теперь меня ветром унесет… только на этот раз уже навсегда…
– По-мо-ги-те, – выдыхаю я, чувствуя, как одинокая слеза скатывается по щеке.
У меня перехватывает дыхание. Глаза давно привыкли к темноте, но я все еще не могу ориентироваться в этом пространстве. Поднимаю голову и с ужасом замечаю вытянутую фигуру на постаменте. Это фигура, посвященная Бобби Джексон. Это «Маленькое волшебство», а значит, я ползу в неправильном направлении.
Без сил прижимаюсь лицом к холодному полу. Вдох-выдох.
Закрываю глаза и будто снова оказываюсь в родительском доме… мы с папой играем нашу последнюю шахматную партию… Я проигрываю, никак не получается сконцентрироваться на игре… Он смотрит на меня и, улыбаясь, говорит: «Мне было стыдно, что я всех подвел… не оправдал… ожиданий… но это все полная чушь… ничего в нашей жизни не происходит случайно… Ты понимаешь, о чем я говорю?»
Где-то за спиной раздается оглушающий грохот. Я вздрагиваю, резко открывая глаза. Здесь кто-то есть.
– Кевин! Кевин! – ору я, медленно разворачиваясь, содрогаясь от боли. – Я здесь! Кевин!
Но меня снова обступает звенящая тишина, в которой так громко и зловеще звучат мои собственные мысли. Задумываясь о смерти, каждый из нас хочет верить в то, что она случится как можно позже и безболезненно. Не думаю, чтобы кто-то всерьез хотел умереть под колесами грузовика, на борту самолета, захваченного террористами, от тяжелой неизлечимой болезни, ни, тем более, от рук психопата, вскрывающего тебя, словно консервную банку. Мы боимся смерти и хотим быть в окружении друзей и близких, когда она придет. Чтобы разделить с ними последний момент. Я же здесь совсем одна…
В жизни масса возможностей, спрятанных за миллионом событий, они – как двери в нечто неизведанное. И, самонадеянно открывая эту дверь, я и не думала, что мое любопытство заведет меня в тупик с табличкой: «Прохода нет». Дальше только смерть. Страшная и мучительная…
Шире открываю глаза в ожидании светлого туннеля или еще какой-то мистической атрибутики, о которой так много и так часто слышала от своих пациентов… но вижу только яркие огоньки… на стене… на потолке… они повсюду… а еще какие-то странные звуки, пробивающиеся сквозь плотный шум.
Звон в ушах становится сильнее, взгляд мутнеет, мне трудно дышать. Я не чувствую своего тела, только боль. Она повсюду. Тяжело поворачиваю голову, чтобы увидеть источник этого света… и вижу его лицо.
Значит, вот что мы видим – лицо друга, прежде чем навеки закрываем глаза.
– Прости. Это не твоя вина, – проносится в мыслях, прежде чем я соскальзываю в темноту.
Глава 40
Голова трещит. Такое чувство, что каждый вздох увеличивает трещины в моем черепе. Я словно слышу, как они хрустят… и даже вижу, отчего-то представляя свою голову в виде большого ядра… а может быть, даже ореха, неумолимо раскалывающегося на части.
Хочется сделать вздох и набрать полные легкие воздуха: свежего, морозного. Но вспоминаю про едкий запах крови…
Осторожно тяну воздух носом, но ничего не ощущаю.
Глаза словно свинцовые крышки гроба, не разомкнуть, сколько не старайся. А я уже давно смирилась со своей участью…
Всех предыдущих жертв она душила, а после кромсала на свой манер… Интересно, что она уже сделала со мной… и почему я до сих пор жива?
Сухость во рту сводит с ума. Я провожу языком по шершавым, обветренным губам. Ужасно хочется пить… настолько, что я ни о чем больше не думаю.
– Воды, – шепчу я, сама толком не понимая, на что вообще рассчитываю.
Я одна лежу на полу галереи, и мне некому помочь…
Что-то мокрое касается моих губ, и я жадно начинают высасывать воду. Капли воды, попадая в рот, мгновенно испаряются, оставляя после себя все то же противное чувство сухости. Ощущаю себя пустыней Сахарой, такая же безмолвная… а скоро стану еще и безжизненной.
В ушах странный шум, точно я лежу не на холодном полу, а на дне океана. Еще немного, и я больше не выдержу этого чудовищного давления. Меня разорвет на сотни частиц… фрагментов… я превращусь в ничто.
– Кажется, она приходит в себя – отчетливо слышу я мужской знакомый голос. Хочется улыбнуться, но не уверена, что у меня получается. Губы гудят… и снова кровоточат…
Кровь… она должна быть сейчас повсюду… в человеке около пяти литров крови… по мнению экспертов, смерть наступает при потере полутора литров… интересно, сколько еще мне осталось?
– Джен, ты меня слышишь? – Этот голос мне тоже знаком.
Еще одна слуховая галлюцинация. Сначала Кевин, теперь Джесс…
Пытаюсь пошевелить рукой, медленно, нерешительно подтягиваю ее к себе. Это простое движение тут же отзывается болью… но это неважно.
– Джен, – снова зовет меня Джесс, и мне очень хочется ей ответить, но выходит какое-то невнятное мычание.
– Пить – выдыхаю я.
– Она приходит в себя. Ты это слышал! Она очнулась!
От этого крика голова начинает звенеть с новой силой.
Я ничего не понимаю.
Голос Джесс я слышу так, будто это она сидит рядом со мной, но как это возможно? Я точно знаю, ее здесь нет. Что это? Предсмертная агония?
Но в следующий миг кто-то вставляет мне в рот тонкую трубочку, и я жадно делаю глоток за глотком, забывая обо всем, пока кто-то силой не открывает мой правый глаз.
От яркого луча света начинает знобить, будто я снова лежу на холодном полу… а не на чем-то мягком и теплом. Притягиваю к себе руку, пальцы медленно прощупывают мой живот. Яркая вспышка света наносит свой очередной сокрушительный удар теперь по моему левому глазу.
– Мисс Рид, я доктор Азар, – слышу я сиплый мужской голос и чувствую теплую руку в своей. – Сожмите мой палец, если вы меня слышите.
Я рьяно выполняю его просьбу до тех пор, пока он не выдергивает палец. А я продолжаю сжимать, требуя еще больше доказательств того, что я больше не лежу на чертовом полу в логове психопатки.
Я в больнице! Я в больнице!
Резко открываю глаза и, хватая воздух губами, точно выныриваю со дна темного и холодного океана.
– Я жива!
– Никаких резких движений, не поднимать тяжести и шов держать в чистоте! – говорит мужчина в белом халате, подкладывая мне под голову дополнительную подушку. – Также у вас сотрясение мозга. Головная боль, тошнота, головокружение – все это самые распространенные симптомы, которые могут проявляться в течение первых дней. Но при соблюдении всех предписаний мы сможем быстро со всем этим справиться.
Для того, чтобы получить сотрясение мозга, мне всегда казалось, нужно либо упасть с лестницы, либо попасть в какую-то серьезную аварию, либо, как Винсент, делать трюки на скейте, красуясь перед одноклассницами. Когда его друзья помогли ему прийти домой, у него на лбу была ссадина, а на затылке внушительная шишка. Папа в тот же вечер разрубил на две части его доску, а мама еще неделю не выпускала его из дома, угрожая в случае неповиновения привязать к кровати.
Для скейта я уже старовата, с лестницы не падала, в аварию не попадала… но вчера я чуть не умерла… вчера?
– Ну, я вас оставлю, – говорит врач, сделав какие-то пометки в своем планшете. – Повторяю, никакого стресса и резких движений.
Он наконец выходит, и я понимаю, что голоса, которые я слышала, не были моей галлюцинацией. Рядом со мной Джесс и Кевин…
Кевин. Его лицо было последним, что я видела, прежде чем провалиться в темноту. Я ждала смерти. Я так много думала о ней…
– Все хорошо, все хорошо, – повторяет Джесс, осторожно прикасаясь к моей руке.
Ее губы растянуты в улыбке, которой она пытается замаскировать свою боль и сочувствие.
– Что случилось? Как я здесь оказалась? – спрашиваю я чужим бесцветным голосом. – Где эта сука? Она напала на меня…
– Ее поймали, – сообщает Кевин, качая головой. – Какого черта, ты же обещала мне. Зачем ты к ней пошла? Почему не позвонила?
– Я звонила… ты не отвечал, а потом… там не работает сеть, – говорю я, изнывая от головной боли. – Я думала, это конец… как ты меня нашел?
– Не сейчас. Тебе нельзя нервничать… нужно все это забыть…
– Издеваешься? Я не буду прятать голову в песок. Где она? Что случилось в галерее, после того как она меня пырнула?
– Тебя нашел какой-то журналист… – вместо Кевина говорит Джесс, продолжая сжимать мою ладонь.
– Кристофер? Он приехал?
– То есть его ты позвала? Мерида, о чем ты думала? Я просил тебя держаться от него подальше.
– Расскажи мне все что знаешь, иначе будет только хуже.
Кевин тяжело вздыхает, после чего берет стул, что стоял у окна, и, поставив его ближе к кровати, садится рядом с Джесс. Сейчас, когда я могу смотреть ему в лицо, не напрягая зрение, мне кажется, будто он стал старше, хотя, возможно, виной всему заметно отросшая щетина, взлохмаченные волосы и воспаленные глаза.