Верный признак серьезной темы. На ум приходит только расследование моего личного дела, а потому, перестав крутить в руках стакан с остатками шоколада, я ставлю его на стол. И коротко киваю, давая знак о своей готовности его слушать.
– Это не так легко, как кажется… просто я не хочу, чтобы между нами были какие-то секреты… тем более это… в общем, так получилось, что чуть больше месяца назад я стал отцом.
Его слова эхом отдаются у меня в голове. Я привыкла открыто выражать свои эмоции и честно говорить обо всем в лицо, но сейчас, в эту самую минуту, я в замешательстве. Его слова медленно проникают мне в мозг, но их тяжесть я чувствую всем телом.
У Кевина есть ребенок. Такое чувство, будто все вокруг неожиданно решили стать родителями и показать мне, как это здорово – иметь ребенка, или как это чудовищно – жестоко потерять свою кроху.
Я бессознательно кладу свою руку на живот, но ничего не чувствую. Тяжело сглатываю, растягивая губы в улыбке. Кевин мой друг, мой самый лучший друг, и я должна быть рада за него… Он об этом, может быть, и не мечтал, но теперь у него есть ребенок…
– Здорово, – говорю я, тяжело сглатывая противный ком, сковавший горло. Хватаю свой стакан и одним глотком выпиваю остатки. На языке остается противный приторно-сладкий вкус шоколада. – Поздравляю. Кто это, сын или дочка?
– Сын, – смущаясь, говорит Кевин, оттягивая воротник своей футболки. – Рафаэль Дорр.
Теперь, когда первый шок прошел, я позволяю себе вспомнить разные странности, которые замечала за Кевином в последние месяцы: странные звонки, неожиданную задумчивость, странные пятна на одежде, при том, что он всем известный педант и чистюля, резкие высказывания в машине об эмансипации женщин и о «Законе о сердцебиении», а еще он игнорировал мои звонки, когда был мне так нужен…
– Ты не отвечал на мои звонки в тот день… с Рафаэлем все хорошо?
– Ты точно ведьма, – криво улыбаясь, говорит Кевин. – Он упал с кровати. Мел не уследила, в общем, пришлось срочно ехать в больницу. Но с ним все в полном порядке. Он у меня крепыш!
– Твои в курсе? Мама, наверное, счастлива?
– Там все сложно… это долгая история…
– Я бы послушала.
– Да, честно говоря, и рассказывать особо нечего. С Миленой мы познакомились на вечеринке, она туда пришла со своим братом Мигелем…
Имя кажется мне знакомым, но Кевин не акцентирует на этом внимание, рассказывая мне, как угостил ее напитком, а после они несколько часов провели за разговорами на веранде.
Я слушаю его вполуха, потому как в висках назойливо пульсирует: «Мигель, Мигель, Мигель».
– Стоп, она сестра того Мигеля, с которым ты дрался и который пытался задеть меня?
Кевин поджимает губы, кивая.
– Он самый.
В голове тут же складывается картинка из разрозненных кусочков этой истории, формируя и четкое понимание колких реплик, и незаслуженные нападки в мой адрес, агрессию и неприкрытую злость в адрес Кевина, ну и, разумеется, общее напряжение, от которого воздух в полицейском участке начинал искриться, стоило только этим двоим встретиться в коридоре.
– Об этом никто не знает, да?
– В участке? – спрашивает Кевин, и я киваю. – Нет. Мне казалось, мы договорились оставить это за пределами участка и не тащить на службу, но, как сама уже понимаешь, выходит из рук вон плохо.
– Ну, по крайней мере я теперь понимаю, почему он так себя вел. До этого мне даже в какой-то момент казалось, будто у него какое-то психическое расстройство, – улыбаясь, говорю я. – Уверена, вы сможете все это преодолеть. Всему свое время. Но я правда очень за тебя рада.
Я вижу, как Кевин расслабляется, в осанке нет острых напряженных линий, точно кризис в нашем разговоре миновал, и он снова чувствует себя спокойным и уверенным. Придвигаясь ближе к столу, он нежно берет меня за руку.
– Но этого ничего не меняет… Мои чувства к тебе… Да, у меня есть сын, я дал ему свою фамилию, но с его матерью у меня ничего нет и быть не может…
Слышать такое признание от Кевина для меня полная неожиданность. Возможно, даже много больше, чем узнать, что у него есть ребенок. Мы с ним просто друзья и так было всегда, что бы он там себе не придумал. Я никогда не считала, что он все эти годы бережет себя ради меня. Я вообще об этом не думала. Он взрослый, красивый мужчина, быть с которым мечтают многие…
– Мы друзья… – напоминаю ему я, вытягивая свою руку из его вспотевших ладоней.
– Пока что… но все изменится…
– Я просмотрел те файлы, уверен, ты и сама обратила на них внимание, но Курт Хантли и Тревор Лэнгли единственные, кто идеально подходят под нужный нам профиль, – говорит Кевин, когда молчание, повисшее над нашим столом, становится невыносимо тяжелым и гнетущим. – Может быть, стоит…
Эти имена мне хорошо известны. Эти двое были самыми яркими претендентами на роль моего насильника, пока я его искала в файлах Кевина. Курт Хантли в 2014 году избил до смерти свою девушку, а Тревор Лэнгли пытался изнасиловать школьницу. Обоих тогда отправили в тюрьму, и вот пять лет спустя, с разницей в один месяц, каждый из них оказался на свободе. Однако сейчас, когда я чувствую тяжесть маленького листка бумаги, что теперь всегда ношу при себе, у меня нет повода искать ублюдка среди чужаков. Он тот, кого я знала. Он есть в моем списке.
Десять имен. Десять реальных подозреваемых. И только один из них – тот, кто действительно мне нужен.
– Ты меня слышишь? – спрашивает Кевин. – Что думаешь об этом? Может быть, стоит…
– Нет. Я уверена, что этого ублюдка нет в тех файлах. Думаю, это был ложный след.
– Ты что-то нашла?
– Скорее, он меня нашел, – горько хмыкаю я, вспоминая недавний инцидент в метро.
Я давно хотела рассказать об этом Кевину, но так и не решилась. Поначалу меня останавливал страх усугубить его необузданное желание контролировать меня. Узнай он о том, что какой-то мужчина притянул меня к себе в метро, как тут же либо стал бы моим личным водителем, либо, что еще хуже, приставил бы ко мне какого-то полицейского в качестве няньки-надзирателя. Пойти на это я не могла ни тогда, ни сейчас, а потому охотно соглашаюсь с его версией событий.
– … Он продумал все до мелочей: знал, что тебя не будет в городе, знал, в какое время ты вернешься, знал, где висят камеры и как вообще проникнуть в твою квартиру, не вызывав подозрений… в этот раз ему повезло…
«Повезло?» – звенит у меня в ушах.
В том, что делает этот ублюдок, есть нечто большее, чем просто везение… То, что Кевин пытается представить как удачу, в действительности не что иное, как четкий холодный расчет ублюдка. Он не выслеживал меня. Не следил за мной, выискивая в толпе. Он будто знал меня, мои привычки и места обитания. Знал обо мне все, как бывалый охотник, идущий по следу уже знакомого ему зверя. Да, я зверь, но не добыча. Теперь я это понимаю. Я буду путать следы, я изменю свои привычки. Я выманю его из укрытия…
Глава 45
Желая поскорее забыть о Чарли Манн, научном исследовании и прочих деталях серии убийств, начавшихся с простого выпуска новостей, я с головой ушла в работу, впервые за долгое время отдавая предпочтение исключительно старым и проверенным пациентам.
Так, в пятницу, как и во все предыдущие дни недели, у меня в расписании ни одного нового человека, способного стать глотком свежего воздуха в давно и хорошо известных мне сценариях.
Первой в кабинет Джены сегодня пришла Симона Беккер, за ней Джоан Пауэр, Кайла Рой и наконец Никки Кей, которая сейчас сидит передо мной, печальными глазами наблюдая за тем, как я тасую карты. В свой первый визит, случившийся еще несколько месяцев назад, она поведала мне историю своей депрессии. В девятнадцать лет девушка согласилась по настоянию родителей сделать аборт, а теперь, три года спустя, она страдает от головных болей, сердечных приступов и бессонницы, и все потому, что так и не смогла вымолить прощение у нерожденного дитяти. Это уже ее третий сеанс, а потому я не трачу ни время, ни силы на спиритическую буффонаду, ограничиваясь только картами таро, свечами, медитативной музыкой и, разумеется, тонким психологическим чутьем. У Никки Кей самый настоящий психоз, который лечить нужно не фанатичным богослужением и, разумеется, не магией, а традиционной медициной.
Первой я на стол выкладываю карту «Отшельника», после чего тут же подкрепляю ее картой «Повешенного». Вместе они производят на мою пациентку вполне ожидаемый эффект, она не ждет моей интерпретации увиденного, она и сама уже все поняла. Я вижу, как у нее дрожит губа, как быстро увлажняются глаза. Еще немного, и она повторит истерику, свидетельницей которой я стала еще в день нашего с ней знакомства.
Ловко тасую колоду в поисках подходящего мне изображения, и это карта «Солнце». Иллюстрация младенца верхом на белом скакуне в лучах солнца заставляет Никки отложить чрезмерный выплеск эмоций.
– Он говорит «спасибо», – выдыхаю я, медленно проводя рукой над картами так, словно хочу дать ей возможность разглядеть каждое кольцо на моих пальцах. – Он не злится на вас и не винит в слабости и отрешенности. Карта «Отшельника» – это ваше одиночество и отчужденность. Вы закрылись ото всех, но для чего? Вы так только разрушаете себя, и он страдает вместе с вами.
– Что значит страдает… вместе со мной? Он здесь? Сынок, я виновата, – начинает жалобно причитать Никки, рассеянно шаря глазами где-то под потолком. – Я не должна была… это все они… они заставили…
– Вы меня не слышите, – повышаю голос, испытывая легкое раздражение.
Я прекрасно знаю, что мне ей не помочь. Все, что я могу, это направить, подсказать, но она по-прежнему невосприимчива.
– Карта «Повешенного» несет в себе негатив, и она здесь не случайна. Ваш сын благодарит вас за то, что вы сделали, потому как он не был готов к тому воплощению… Если бы вы сохранили беременность, то позже узнали бы, что плод развивается неверно и имеет ряд патологий, несовместимых с жизнью…