Левой рукой он выбил у Хорька кинжал и ударом ноги отшвырнул его подальше в сторону, пока никто ничего не заметил, правым же кулаком ткнул дружинника в горло.
Дружинник захрипел и осел кулем на снег.
– Княжий суд! – заорал Кривой. – Княжий суд!
Обоих ватажников окружили стражники, попытались даже хватать за руки, но Кривой сделал зверское лицо, и стражники отпрянули.
– Веди нас на княжий суд! – крикнул снова Кривой.
Хорек молчал, вцепившись в руку вожаку. Тот тяжело вздохнул.
– К князю, к князю, – подхватил народ.
И их повели на княжий двор.
Зеваки двинулись следом, напирали, желая рассмотреть, кто же это так над княжьими дружинниками покуражился, что сидят те посреди площади, встать не могут: один кровищей залит, а второй хрипит, за горло держится, да все на бок завалиться норовит.
Если бы Кривой хотел сбежать – сбежал бы уже раз десять. Но бежать он не хотел. Вернее, хотел, но не мог. Кто ж теперь побежит от своего вожака, если все так плохо, если не просто обижен дружинник, а кровью залит да изуродован.
Такой удар!
Признаваясь позавчера у дороги, что больше не станет ссориться с мальчишкой, Кривой, конечно, шутил, но сейчас подумал, что Хорек вырос бешеным и далеко пойдет. Если княжий суд переживет. И характер свой укрощать научится.
Сбежать Кривой не сбежал, но свой кинжал по дороге в сугроб сунуть успел, после чего приосанился и успокоился. За кинжал и удавить могли, а так, за драку на площади… Штраф. Или кнутами выдерут. Мальца жалко.
Можно, конечно, на себя все взять: мол, сам бил, за приятеля вступился, где ж это видано – крикнуть княжий суд, а потом свой вершить? Только Хорек молчать не будет. Вон как зыркает по сторонам.
На подворье стражники передали преступников дружинникам, сообщили, где можно забрать пострадавших, и ушли поскорее.
Не любили стражники дружинников, а те отвечали им нежной взаимностью.
Во дворе стоять долго не пришлось, дружинники сбегали на площадь, приволокли все еще не пришедших в себя парней, занесли их в дом.
– Выберемся отсюда, – пообещал Рык Хорьку, – я тебя выпорю. Своей рукой.
– Не нужно, – поостерег вожака Кривой. – Все уже, зверюга вырос. В горло вцепится.
– А мозгов так и не заимел, – вздохнул Рык. – Ты хоть понимаешь, что наделал?
Хорек не ответил.
– Ладно, как-нибудь, – снова вздохнул Рык. – Только в палатах молчать. Я язык прямо там вырвать могу за слово несвоевременное.
Хорек молча развязал ему руки, бросил веревку в сторону.
Прежде чем завести в дом, их обыскали, в рукавах проверили, за голенищами валенок. Никто из троих не возражал.
Кошелей не тронули, оставили на поясах.
Суд Князь Оплот вершил в трапезной, сидя за столом. Трапезная была большая – Хорек таких огромных комнат и не видел раньше; на столбах, поддерживавших крышу, висели рога самых разных форм и размеров. За столом – прикинул Хорек – может сотня сесть, а то и больше.
Князь был молод, младше Рыка годов на десять, лицо имел светлое, только под глазами да на щеках будто тени легли серые.
– Ударили дружинников? – спросил князь, не поднимая глаз от чашки с похлебкой.
Как велел обычай, ради суда князь тут же прервал трапезу, даже посуду не отодвинул, только ложку серебряную в сторону отложил.
– Ударили, – ответил Рык спокойно.
– С умыслом ударили? – спросил князь.
– И с умыслом и без, – ответил Рык.
– Да или нет, отвечай, – повысил голос князь. – Не с девками шуткуешь – перед князем стоишь.
Трое дружинников, стоявших в стороне, дружно кивнули, соглашаясь с князем.
– Первым твой дружинник ударил, – пояснил Рык. – Потом уж я. А когда они меня связали, княжий суд выкрикнув, и бить начали, тут уж мой сын приемный не стерпел, и, прости, княже, твоего дружинника одним ударом с ног свалил, да в беспамятство отправил. Ну и когда другой дружинник, гнева твоего и Договора дружинного не убоялся и на мальца с кулаками кинулся, тут уж добрый человек, прохожий, вступился за мальчишку да за честь княжескую. Раз уж дружинники этого не делают.
Говорил он ровно, даже торжественно, размеренно, оттого слова его звучали весомо и независимо, хоть и с уважением к князю.
Князь поднял голову, посмотрел внимательно на Рыка, тот взгляда не отвел.
Глаза князя расширились, будто удивился он сильно, но себя сдержал.
– Оставьте меня с ними, – приказал князь.
Дружинники переглянулись.
– Мне повторить? – спросил князь, глядя перед собой и стукнув кулаком по столу так, что чашка подпрыгнула.
Дружинники торопливо вышли, прикрыв за собой дверь.
– Ты знаешь, что я могу тебя повесить? – спросил князь Рыка. – Вместе с сыном твоим названым и добрым прохожим.
Ага, подумал Кривой. Сейчас. Остался один и храбрый такой… Если у меня ножа нет, так я уж и до горла не достану?
Кривой осторожно двинул рукой Хорька в сторону, освобождая себе место для броска.
– Ты почему розыск не объявил? – спросил Рык. – Сколько дней уже прошло. Не боишься, что дочка погибнет?
Кривой замер.
Это что такое происходит? Это Рык с князем разговаривает? Выговаривает ему так, будто право имеет.
– Ты откуда узнал про дочь? – спросил князь.
– Мне похититель рассказал, – не меняясь в лице, ответил Рык.
– Кто? – выдохнул князь. И вроде тихо спросил, а только мороз по коже у Кривого и Хорька пробежал, и свечи вокруг померкли.
– Он уже умер.
– Кто?!
– Он умер, а больше тебе знать не нужно.
– Под пыткой скажешь…
– Может, скажу. Только зачем? Я пришел сам на княжий суд, другим путем к тебе сейчас не попадешь. А ты мне пытку сулишь?
Князь вскочил, одним прыжком перелетел через стол и схватил Рыка за грудки:
– Где она?!
– Я думаю, она сейчас в пути, – Рык отодрал от себя руки князя, оглянулся на закрытую дверь и врезал Оплоту.
Удар отшвырнул князя на стол – полетела посуда, опрокинулся кувшин, заливая скатерть пурпурным вином.
Князь сполз на пол и замер.
Кривой оттолкнул Хорька, метнулся к столу, нашел среди посуды запримеченный нож, пощупал на ходу пальцем острие – лезвие хлипкое, но какое есть – и сунул за пояс…
Ну, Рык, и заварил кашу!
Сам Кривой не испытывал особого уважения к княжескому званию, но князя по роже, вот так просто, да еще в его собственном доме, в трапезной. Вот сейчас дружинники сбегутся на грохот…
Кривой схватился за лавку и поволок ее к двери. Неподъемная, зараза!
– Помоги, – крикнул он Хорьку.
Тот бросился к ватажнику. Вдвоем кое-как дотащили.
– Дверь вовнутрь открывается? – спросил мальчишка.
– А ты не посмотрел, когда мы проходили? Вот дал бы тебе сейчас по роже, чтобы смотрел по сторонам и запоминал. Вовнутрь она открывается, вовнутрь. Чтобы в случае чего закрыться можно было.
– Как мы сейчас?
– Как мы сейчас. Засов хлипкий…
Конец лавки они уперли в дверь.
– Еще бы чего… – пробормотал Кривой, оглядываясь по сторонам, мельком глянул в сторону князя, хмыкнул, сплюнул себе под ноги и сел на лавку. – Вот так всегда с вами…
Князь лежал на полу, рядом сидел Рык, печально глядя князю в лицо.
– Вот не поверишь, – сказал Рык. – Пятнадцать лет мечтал дать ему в рожу. Пятнадцать долгих лет.
– Так ведь и дал, – Кривой вытащил нож из-за пояса, бросил его в угол. – Сказал – сделал.
– А радости нет.
– Так ты хотел в рожу князю съездить, да еще и радость от этого получить? – уточнил Кривой. – Вот так, значит, в рожу шмяк – и радость с блаженством, как в храме… Спокойствие тоже хотел обрести? Мне по малолетству тоже разного хотелось, так настоятель храма, бывало, поймает меня за ухо, лупит по роже справа налево, слева направо и все приговаривает: «Нет выше счастья, чем обретение спокойствия». Я и запомнил. Дом ему спалил, из города убежал, а запомнил – обретение спокойствия. У князя, кажись, синяк будет знатный, на половину княжеской… княжеского лица. Уж ты мне поверь!
Князь застонал, открыл глаза.
– Ну извини, – сказал Рык. – Нехорошо вышло. Я не хотел вот так, до беспамятства.
– Где она? – спросил князь; левой рукой он шарил возле себя по полу, пытаясь найти хоть какую-нибудь опору. – Жива?
– Думаю – жива.
– Помоги встать…
Рык помог князю подняться, подвел к столу.
– Лавку на место поставьте, – приказал он Кривому.
Кривой снова сплюнул, оглянулся на Хорька. Тот стоял неподвижно и смотрел как зачарованный на князя и на Рыка, который, намочив край полотенца в вине, приложил его к княжескому лицу.
– Да, – усмехнулся Кривой, – смотри, такого больше не увидишь. А увидишь, не переживешь. Такое, брат, пережить трудно. Князья – люди обидчивые. Потащили лавку.
Они отнесли лавку обратно к стене, Хорек по-быстрому подобрал с пола уцелевшую посуду и поставил на стол.
Рык что-то тихо рассказывал князю, тот прижимал к лицу красное от вина полотенце, слушал, не перебивая.
Кривой поманил мальчишку к двери:
– Выйдем, им поговорить нужно вдвоем.
Они вышли. Дружинники, стоявшие в другом конце коридора, дернулись, двинулись было на них, но Кривой махнул рукой:
– Погуляйте, служивые. Князю поговорить нужно, велел не мешать.
Огляделся – сесть было некуда, и Кривой примостился на ступеньке лестницы, что шла на второй этаж. Мальчишка сел рядом.
Кривой с удивлением глянул на свои руки, а потом перевел взгляд на Хорька. Тот потрясенно смотрел на дрожащие пальцы разбойника.
– Скажешь кому – порву в клочья! – предупредил Кривой.
Хорек кивнул.
– Не поверишь, – Кривой сжал кулаки, разжал, снова посмотрел на свои пальцы. – Меня два раза казнили. Один раз огнем, другой в петле. И ни разу так страшно не было. Думал, что страшнее, чем с голыми руками и без порток в лесу перед медведем не бывает. Так я тебе скажу – бывает. Точно скажу. Ты уж мне поверь. Я теперь уже ничего бояться не буду.
– А ты боялся?
– Само собой, – ответил Кривой. – И сейчас боюсь. Но ничего – вот сейчас добоюсь и больше никогда уже не буду.